Взяв смычок, еще пахнущий мебельным лаком, он осторожно провел по струнам и услышал в ответ жалобный, щемящий сердце звук. Будто это плакал новорожденный.
Сердце Рона сильно забилось, в пальцах появился нестерпимый зуд, и он понял, что если сейчас же не сыграет что-нибудь, то просто-напросто не доживет до завтрашнего вечера.
Только что бы исполнить? Что-нибудь из классики? Или ту Музыку, которая рождалась в последнее время в его сердце, пробиваясь сквозь размеренный хаос будней?
Он выбрал Четвертую сонату для скрипки одного из классиков прошлых веков. Ноты ему не требовались:
ведь он знал эту вещь наизусть с раннего детства.
Но на первых же аккордах смычок споткнулся, и созвучие получилось фальшивым. Рон попробовал начать Сонату снова, но вскоре убедился, что ничего не выходит. Пальцы перестали его слушаться. Огрубевшие до мозолей от ежедневного изнурительного труда на проклятом станке, они перестали быть чуткими пальцами музыканта, и потребовалось бы много времени, чтобы вернуть им былую гибкость и послушность.
Рон прекрасно понимал, что теперь это практически невозможно, и отчаяние захлестнуло его. "Проклятый План! - завопил кто-то в глубине его души. - Какие же жестокие слепцы приняли его и стали поклоняться ему, как раньше поклонялись идолам и богам! Эта чудовищная система убила не только Музыку, она убила сотни, тысячи людей, которые творили и жили ради этого творчества!.. Будь же ты проклят. План, и будь проклят, завод, и будь проклята вся наша жалкая, лишенная последних радостей жизнь!"
В груди Снайдерова стало так больно и пусто, будто из нее только что удалили, вырезали без наркоза нечто такое, без чего жить дальше нельзя.
Не сознавая, что он делает, Рон схватил скрипку и размахнулся, чтобы размозжить ее точеную головку об угол верстака, усеянного еще пахнущими смолой стружками.
Но тут что-то остановило его. Какой-то шорох за спиной. Он оглянулся.
На пороге комнатки, превращенной Роном в столярную мастерскую, стоял в одних трусах, ежась и дрожа от холода, его двенадцатилетний сынишка.
И тогда Рона озарило.
- Подойди сюда, сынок, - не своим голосом попросил он. - Понимаешь, наконец-то я сделал скрипку! Вот она, Певчая Красавица... видишь, какая красивая? На ней можно сыграть все что хочешь. Только для этого надо учиться. Если ты согласишься, то через несколько лет из тебя выйдет отличный музыкант. А я буду помогать тебе, я научу тебя, сынок, всему, что когда-то умел я сам. Да и от предков остались ноты и книги по музыке. Ты только захоти, Риччи! Ты ведь хочешь играть, да?
Мальчик потупился, чтобы спрятать от отца глаза.
- Да не хочу я становиться музыкантом, папа, - с досадой проговорил он. Я лучше буду токарем на заводе. Как ты. Это же нужнее сейчас, верно? А кому сейчас нужны скрипачи? Кто будет слушать мою музыку?
- Нет-нет, - торопливо запротестовал Рон. - Ты не прав, сын! Музыка всегда нужна человеку! Придет время - и она обязательно понадобится людям, так что именно мы с тобой должны сохранить ее для будущего!
- Для какого будущего? - осведомился Снайде-ров-младший. - Когда будет выполнен План, что ли? Так до этого еще ой-ей-ей сколько лет пройдет! Да и некогда мне корпеть над нотами. Мне вон через год в ученики на завод идти, а научиться на станке работать не так-то просто, ты же сам токарь и знаешь, какое это трудное ремесло!
Рон рассердился, хотел накричать на глупого мальчишку, но губы отказались ему повиноваться, а через . несколько мгновений, показавшихся ему вечностью,Снайдерову стало почему-то все равно. Будто он только что очнулся после глубокого обморока.
- Ладно, - сказал он, не глядя на сынишку. - Это я так, в порядке предложения. Пойдем-ка мы лучше спать, а то завтра опять рано вставать.
- Пап, а что это у тебя вот здесь, над ухом, волосы стали такими белыми, как будто от инея? - испуганно спросил Риччи.
ЭПИЗОДЫ 14-16. ШЕСТОЕ ПОКОЛЕНИЕ ПЛАНА
14
Петух пропел хриплым негодующим голосом, словно жалуясь на свою тяжкую участь живого будильника. Дин Снайдеров застонал сквозь сон. Нет, когда-нибудь спросонья он оторвет голову этому горлопану!
Тело ныло так, будто его накануне долго били. Вставать не хотелось, но постепенно сознание прояснялось, и вместе с этим прояснением пришло воспоминание о Долге.
У каждого человека Долг подразделялся на совершенно четкие ежедневные задания. Снайдерову, например, предстояло сегодня - как, впрочем, и вчера, и год назад, и вообще сколько он себя помнил - выточить на своем дряхлом токарном станке сто пятьдесят восьмидюймовых болтов с правой резьбой. Дин не знал, где именно на "ковчегах" будут установлены эти болты и какие части корабля они будут скреплять, но это было неважно. Важнее было другое - этими кусочками стали он внесет свою лепту в выполнение Плана, подставив плечо под ту невыносимо тяжкую ношу, которую человечество добровольно взвалило на себя несколько столетий назад.
Чтобы не терять времени, он сунул ноги в старые дырявые галоши, вышел во двор, прошел, спотыкаясь в предрассветных сумерках, к деревянному ветхому сараю и запустил ветряк.
Через дорогу, у венгра Фенвеши, ветряк уже давно работал, и из пристройки к дому соседа слышался натужный вой шлифовального станка. И повсюду в поселке, в тех домах, где еще теплилась жизнь, раздавались звуки, свидетельствовавшие о начале очередного трудового дня. Сколько еще таких дней оставалось до завершения Плана - не хотелось представлять. Одно ясно: их с лихвой хватит еще и детям, и внукам, и даже правнукам Дина.
Некоторое время Снайдеров постоял во дворе, зябко кутаясь от утренней прохлады в латаный-перелатаный ватник, успешно переживший не менее двух поколений носивших его людей. Дин невольно поглядел на звезды, слабо мерцавшие в начинающем розоветь на востоке небе. Словно пытался разглядеть Дыру, которая приближалась к Земле со сЬростью нескольких тысяч километров в секунду. Но на небе, конечно же, ничего особенного не было видно. Только редкие перистые облачка, застывшие в вышине небрежными мазками. Будто кто-то черканул по небу намыленной кисточкой для бритья...
Дин вздохнул и пошел в дом. Жена возилась, накрывая на стол нехитрый завтрак.
- Мил уже встал? - спросил Снайдеров, хотя и сам слышал, что из комнаты сына не доносится ни звука.
- Да пусть еще немного поспит, - попросила жена. - Он же вчера поздно лег...
- Ты мне мальчишку не балуй! - с нарочитой суровостью сказал Дин. "Поздно лег"! Знаем мы, чем он ночами напролет занимается! Все со своей музыкой никак не расстанется - и что она только далась парню? Ведь ему пора бы уже и к станку приучаться. Я-то, помнится, в его годы...
- Ешь давай! - неодобрительно перебила Дина жена и придвинула к нему поближе тарелку с гренками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});