Читать интересную книгу Чёрным по чёрному - Тим Пауэрс

– Гамбринус! – позвал он, но ответа не последовало. Помня о найденной на двери пивоварни петарде, он сомкнул пальцы на рукоятке кинжала и оставшиеся ступеньки спускался как можно тише. Ступив на влажный каменный пол, он с опаской оглядел полутемный подвал – никого не было.

«Видно, вдобавок к видениям залитого лунным светом озера у меня начались слуховые галлюцинации, – горько подумал он. – Но стоп! Это кто?»

Из тени за кирпичным очагом выдвинулась высокая фигура и сейчас направлялась к двери на противоположной стене рядом с находящимися на возвышении медными трубами; быстро открыв дверь, фигура пропала в темноте. Ирландец разглядел незнакомца лишь мельком, заметив рыжие или светлые волосы и свободную накидку, прихваченную у горла металлической застежкой. Даффи выхватил кинжал и кинулся к двери.

– А ну выходи! – рявкнул он.

Из темноты за дверью не донеслось ни звука, только сильнее потянуло запахом солода. Даффи отступил к очагу, щипцами вытащил тлеющий уголек и поднес его к фитилю лампы Гамбринуса. Получив источник света, он вернулся к двери и осторожно заглянул в каменный чулан. Он никого не увидел и, решив, что незнакомец прячется за дверью, прыгнул внутрь с оглушительным воплем, размахивая лампой. Комната была пуста.

– Все, с меня хватит, – проворчал ирландец.

Он поставил лампу на пол и принялся исследовать стены в поисках потайной двери, но ее не было. Вместо пола была просто влажная земля, и во всей комнате не было ничего, кроме громадного деревянного чана, вполовину выше Даффи, боковые стенки которого покрывал мох, наросший за десятилетия или, скорее, столетия. Даффи уже готов был вернуться в трапезную и приступить к размышлению над новым симптомом своего помешательства, когда заметил на стенке чана три больших деревянных крана – на уровне груди, колена и последний всего в нескольких дюймах над грязной землей. Над кранами были прибиты латунные пластинки, он присмотрелся повнимательнее. Надпись на верхней гласила «СВЕТЛОЕ», на средней – «ТЕМНОЕ», а нижнюю сплошь покрывала патина, и пришлось соскребать ее кинжалом. Через минуту пластинка очистилась, и он смог прочесть единственное слово: «ЧЕРНОЕ».

«Черт меня возьми!» – подумал он, в замешательстве позабыв о неуловимом злоумышленнике. Подняв глаза, он увидел ряд трубок, выходящих из стены и соединяющихся с верхушкой чана. Может ли так быть, с брезгливостью подумал он, что одна эта емкость заменяет здесь бочки обычной пивоварни? Неужто все пиво «Херцвестен» бродит в этом громадном допотопном чане? Интересно, чистили его хоть раз?

Потушив лампу, он стал задумчиво подниматься по лестнице. «Возможно, – размышлял он, – этот белокурый человек, кто бы он ни был, намеренно завлек меня в эту комнату, чтобы я увидел загадочный чан».

Наверху лестницы он остановился. «Я несчетные разы пил светлое „Херцвестенское“, – думал он, – каждую весну мог попробовать темное. Но что же такое „Херцвестенское“ черное, и почему я никогда о нем не слышал?»

Блуто уже ушел, и единственным человеком в трапезной, помимо Шраба и его помощников, была Ипифания. Она вытерла столы, перемыла и сложила в стопку подносы и теперь обессиленно присела за отведенный прислуге стол, прихватив маленькую кружку пива.

– Пиф, любовь моя! – воскликнул ирландец. – Куда ты подевалась?

При звуке его голоса она вздрогнула, но тут же встревоженно улыбнулась.

– Это ты, Брайан, куда-то подевался, – ответила она. – Я весь день тебя ищу. Анна говорит, ты попал вчера в переделку. Боже милостивый! – воскликнула она, подойдя к его столу. – Как ты умудрился все лицо расцарапать?

– О, вездесущие чудища задали мне жару. Впрочем, и я им. Ты занята за ужином?

– Хвала господу, нет. – Она откинула влажную прядь со лба. – Тут, видно, будет настоящий содом.

– Тут и без того содом. По-моему, наш управитель спятил. – Он потянулся через стол, взял ее пиво и допил. – Поднимемся в твою комнату. Мне нужно тебе кое-что рассказать.

Она исподтишка разглядывала его.

– Ты, Брайан, как драный котяра. Все новые шрамы поверх старых. – Мигом позже она ухмыльнулась и встала. – В мою комнату? Прошу.

Даффи последовал за ней по лестнице, размышляя, что порой и пожилые женщины не прочь порезвиться, если найти к ним подход. Комната Ипифании была опрятной, но никак не аскетичной. На каждой стене висели картины, в основном религиозные полотна ее отца, но в одной Даффи опознал работу Доменико Венециано. В клетке, подвешенной над шахматной доской, где фигуры были расставлены для начала партии, как заведенная чирикала птичка. Даффи рассеянно передвинул белого королевского слона через ряд пешек на третью линию.

– Брайан, садись, – предложила Ипифания. Даффи пододвинул себе стоящий рядом со шкафом стул, а она уселась на кровать.

– Так… – начал ирландец. – Не знаю, Пиф, с чего и начать. Тебе известно, зачем Аврелиан заманил меня сюда из Венеции?

– Следить за порядком в трапезной… хотя на деле ты…

– Ладно. Это не так. То есть с того он и начал, но позже стало выясняться, что я нужен вовсе не для этого. Он вообразил, что турки намерены штурмовать Вену, только чтобы разрушить эту пивоварню, и вбил себе в голову, что я могу их остановить – как это ни глупо. Я – незнакомец, случайно встреченный им за сотни миль отсюда. Мало того, у него для всего самые безумные объяснения. Думаешь, Сулейман глава Оттоманской империи? Как бы не так! Нет, это великий визирь Ибрагим, который в придачу еще и сын какого-то демона воздуха. Или, по-твоему, император Карл что-то значит на Западе? Да ни черта! В лесах около города живет старый рыбак – так вот он настоящий король. – Даффи стукнул по ножке кровати, втайне уязвленный нарочитостью своего презрительного недоверия. – Все это только полоумные фантазии Аврелиана, – продолжал он, пытаясь убедить себя наравне с Ипифанией. – Разумеется, старикан может делать фокусы и вызывать духов из дыр в земле… но, ради Христа, речь идет о современной войне: пушках, солдатах, мечах и минах. Как я спасу чертову пивоварню, когда армии Габсбургов и Ватикана не удержат Вену? А если они отстоят город, что проку от моего бдительного дозора у дверей пивоварни? Проклятие! Когда-то Аврелиан мог представлять собой что-то, но теперь он явно не у дел. Положение таково, что Сулейман возжелал империю Карла Пятого и идет сломать ее восточную стену, а послушай Аврелиана, так все закручено вокруг меня, «Херцвестенского» пива и старого отшельника в лесу, вообразившего себя королем!

Во время своей речи он вскочил на ноги, чтобы удобнее было жестикулировать, и сейчас сел на постель рядом с Ипифанией. Приглушенный занавесками оранжевый закат освещал ее лицо, и впервые после возвращения в Вену он действительно разглядел знакомые черты. Наконец-то Ипифания Фойгель стала понемногу сбрасывать прилипшую серую оболочку Ипифании Хальштад.

– Вот что, Пиф. Я довольно перебил турок, да и исход предстоящей битвы вряд ли будет зависеть от моего пребывания в Вене. Мне удалось скопить немного денег, а сейчас, уж не знаю отчего, мне платят просто по-царски. Так что всего несколько недель, и где-то в начале мая у нас будет достаточно… то есть если тебя это не пугает… В общем, что ты скажешь о том, чтобы двинуть со мной в Ирландию, пока не закроют выезд из Вены? Мы могли бы пожениться – наконец-то! – обрести крышу над головой и разводить коз или что-то еще. Только никому ни слова.

– Брайан, как чудесно! – Она вытерла слезы мокрым от пива рукавом. – Я оставила такие мысли, пока ты не вернешься с того света. Но можно хоть Анне сказать?

– Никому. Аврелиан может воспрепятствовать твоему отъезду, ведь ты должна ему деньги. Она почесала в затылке:

– Разве?

– Конечно. Ты что, не помнишь? Он выкупил все долги, оставшиеся тебе от насквозь прогнившего сукиного сына Хальштада, чтоб он в эту самую минуту вертелся на адовой сковородке!

Ипифания опешила.

– Брайан! Ведь Макс был когда-то твоим лучшим другом. Как ты можешь так его ненавидеть?

– Вот потому-то я так его ненавижу – то есть ненавидел. Если бы тебя увел кто-то со стороны, мне, верно, было бы не так больно. Она накрыла его руку своей.

– Не замыкайся на том, что осталось в прошлом. Мы еще можем быть вместе на закате наших лет.

– На закате? Не знаю, сударыня, о чем вы, но я упруг и ловок, как в двадцать пять, что, кстати, было не так давно.

– Хорошо, – примирительно улыбнулась она. – Наши… зрелые годы. Господи… неужели после всего, что было, это возможно?

– После всего, что было – заявил Даффи – это неизбежно.

Он склонился и поцеловал ее, поцелуй длился дольше, чем проявление простой симпатии. Окружающий полумрак и остаток винных паров от выпитого днем наконец вернули в его объятия невыразимо прекрасную дочь Густава Фойгеля, и незаметно он вновь стал Брайаном Даффи из 1512 года, блестящие черные волосы не нужно было отращивать, чтобы закрывать белый рубец шрама. С тяжестью и отчасти со звуком, как от рухнувшей старой каменной стены, они повалились на постель. Высвободив рот, Ипифания с трудом выдавила: