знакомым из тех краев. Оказывается, он уже несколько месяцев живет в Риме, очень благородный и радушный человек.
– И кто же он?
– Колх из города Фазиси. Мы познакомились с ним несколько лет назад в Афинах, он приезжал туда слушать лекции наших философов.
– И каким ветром занесло его в Рим?
– Его родной город погиб, и он был вынужден оставить родину.
– На его город напали враги, да?
– Никто не нападал, просто город сам умер своей смертью.
Луций с удивлением взглянул на друга.
– Как это умер? Разве город может умереть?
Диоген склонил набок свою мохнатую голову и задумчивым голосом произнес:
– Люди в том городе устали жить. Когда человек устает жить, он умирает. Видно, с городами тоже случается подобное. Просто в один несчастный день жители бросили свой город и разбежались кто куда, спасаясь друг от друга. Они бежали не только от мертвого города, но и от собственной смерти. Тот мой знакомый бежал из родного города как можно дальше, так он и очутился здесь, в Риме.
– Да, не хотел бы я жить в таком городе,– произнес Манилий и сделал рукой знак от дурного глаза.
– Не нам решать это, все мы заложники того времени, в котором суждено нам жить. Так вот: этот колх написал рассказ и назвал свое творение «Сизифом».
– Почему так?
– Сизиф – это ведь символ изнурительного, а главное, бессмысленного рабского труда. Для моего знакомого оно превратилось в символ самой жизни. Один экземпляр своей книги он положил в металлический ларец и зарыл в родную землю перед тем, как навсегда покинуть ее, а второй экземпляр привез в Рим и хочет издать его. – Сказав это, Диоген вынул из складок одежды плотно свернутый пергамент и положил его на стол. – Прочти, уверяю, вещь очень занятная, да и поучительная.
Луций взял пергамент в руки, повертел его и положил обратно на стол.
– Так от чего же люди устали жить в том городе, что же с ними там случилось? – спросил он.
– С ними произошла самая обычная вещь, которая, рано или поздно, случается с каждым, – будничным голосом ответил поэт.
– И что же это за вещь?
– Это старость, мой Луций, старость, за которой приходит смерть, и которой подвержены не только люди, но, как видно, даже города и целые народы.
Они еще некоторое время вели мирную и непринужденную беседу. Была уже поздняя ночь, когда гость встал и, попрощавшись, удалился, а Луций остался один. Он почувствовал усталость, отложил пергамент и пошел спать.
………………………………………………………………………………………………….
Шестого декабря на форуме начались выборы народных трибунов. Когда Марк Скавр, высокий старик с морщинистым лицом, вместе с Гаем Марием подошли со стороны Паллатина к лестнице Вестфалок и оттуда взглянули на форум, то от удивления у него вырвался невольный возглас: форум вместе с ближайшими улицами был переполнен народом. Море, океан народа. Картина, действительно, была впечатляющая.
– Что происходит? – спросил пожилой сенатор своего спутника.
– Сегодня Сатурнин и Манилий будут выставлять свои кандидатуры на выборах трибунов, и народ считает, что они – их единственная надежда, – высказал свое предположение Марий.
– Но большинство из здесь собравшихся не могут оказать влияние на выборы; голоса считают по трибам, один триб – один голос, и не важно, сколько граждан от данного триба присутствует на комиции – пятьсот, пять тысяч или пятьдесят тысяч. Пролетарии Субуры и Эсквилина имеют на комиции только один голос, а большинство здесь собравшихся, я уверен, даже не имеют римского гражданства, и не могут принять участие в выборах.
– Это так, но они сюда пришли не для голосования.
– А для чего же тогда?
– Для того, чтобы всем напомнить: они есть, и они не хотят умереть от голода.
За этой беседой Марий и Скавр спустились по ступеням и присоединились к остальным сенаторам, в ожидании выборов собравшихся перед зданием сената. Тысячная или даже десятитысячная толпа для форума не была редким явлением, но людской океан в триста тысяч человек, включающий все городские низы, был исключительным явлением даже для Рима. Сравнительно небольшие группировки выборщиков сразу потонули в этом людском море. Сатурнин подтолкнул рукой Луция и показал на собравшихся перед Курией сенаторов.
– Посмотри на эти сытые и самодовольные лица. Легко можно догадаться, что они в ладу с богами, законами и собственной совестью. Если б ты знал, как я ненавижу этих тупых и надменных верблюдов!
Выборы начались, один за другим выходили кандидаты, и глашатаи объявляли их имена. Первым вышел Сатурнин, и огромная масса народа стала хлопать в ладоши и кричать. Поднялся такой шум, что вокруг больше ничего не было слышно. Сатурнин стоял на высокой трибуне и с довольной улыбкой смотрел на форум.
Остальных кандидатов в народные трибуны форум встретил молчанием, но когда очередь дошла до Луция Манилия, площадь опять неожиданно взорвалась. Народ приветствовал потомка великого человека, спасшего когда-то Рим от варваров. Экзальтированная масса людей хлынула к трибунам, все более приближаясь к ступеням Гостилиевой Курии, где стояли сенаторы. Среди отцов города прокатилась волна страха перед необъятной и звероподобной толпой, и когда все замерли в ужасе, Марий услышал голос принцепса Скавра.
– Что стоишь, как вкопанный, быстро распусти собрание, пока не случилось беды.
Старший консул очнулся, вышел вперед и поднял вверх правую руку. Толпа сразу остановилась, и через мгновение над площадью прокатилась волна оваций. Рим приветствовал своего героя.
Далее выборы прошли на удивление быстро. Большинством голосов Сатурнин третий раз стал народным трибуном, Луций Манилий – впервые. Марий на следующий же день назначил консульские выборы на Марсовом поле и распустил комиции. Толпа постепенно растекалась по близлежащим улицам, и скоро форум почти опустел. Сам консул вернулся в Курию, где ждали его бледные от только что пережитого страха сенаторы.
– Таким образом, сегодня мы встретились с активным сопротивлением, – внушительным голосом произнес полководец.
– Что ты нам предлагаешь? – спросил Скавр, в чьих глазах еще читались следы недавнего страха.
– Мы должны предпринять все для того, чтобы завтрашние выборы прошли мирно и без кровопролития. Главное, чтобы народ не увидел кровь. Если она прольется, то события выйдут из-под контроля и станут неуправляемыми.
– Как будто до сих пор события находились под контролем, – с язвительным сарказмом вставил Цезарь Катул, сенатор с аристократической осанкой и надменным лицом, немного смахивающим на индюка.