Стоило ей закрыть глаза, как она снова ощущала на губах этот поцелуй и даже пыталась воспроизвести его, прижимая к губам подушечки пальцев и представляя себе, что это рот Эдуардо.
Она так и не сказала ему то, что собиралась сказать, но в данный момент это казалось несущественным. Утро вечера мудренее. Лишь одна мысль не давала ей покоя: ее дважды поцеловали за один вечер, и второй поцелуй бесследно уничтожил впечатление от первого.
Когда в дверь библиотеки тихо постучали, Филаделфия выпрямилась в кресле.
— Войдите.
Горничная приоткрыла дверь и просунула голову в щель.
— Акбар спускается к вам, мадемуазель.
— Тres bien (Очень хорошо (фр.).), — ответила Филаделфия с напускным спокойствием.
Для этой встречи она тщательно оделась. Покрой ее платья цвета лаванды был простым: лиф украшал только ряд мелких перламутровых пуговок, доходящих до самого подбородка. Она чувствовала себя подтянутой и сдержанной, не то что прошлым вечером. Она не позволит ему вольностей и надеется, что он поступит так же.
Дверь библиотеки тихо открылась, и на пороге появился Эдуардо. Он был в гриме и при бороде. Замаскированный, он сильно отличался от того человека, в чью комнату она вчера ворвалась, и за это она была ему благодарна. Ей так много нужно было сказать ему, но сейчас слова не шли у нее с языка. Еще вчера она сказала бы ему, как ждала его возвращения, как сильно волновалась за него и за себя. Но произнести все это сегодня было бы глупо и, возможно, безрассудно. Он был так же далек от того человека, в объятиях которого она вчера была, как Бомбей от Нью-Йорка.
Низко поклонившись, он поприветствовал ее по индийскому обычаю:
— Мэм-саиб, я к вашим услугам.
Странная интонация и сама фраза словно провели невидимую границу между ними. Акбар был ее другом, ее опорой, ее слугой. А Эдуардо? Сейчас ей было невыносимо думать об Эдуардо.
— Итак, вы вернулись, — сказала она тем же официальным тоном, что и он. — Почему вы немедленно не явились ко мне?
— Я это сделал.
Он перешел с английского на французский — знак того, что хочет говорить с ней интимно, но она решила не идти у него на поводу.
— Вы должны были предстать передо мной как полагается, — произнесла она по-английски.
— Я так и поступил, но мне не хотелось мешать мэм-саиб.
Филаделфию охватил гнев, так как он переступил намеченную ею черту и сразу перешел к сердечным делам.
— Однако вы пришли, — сказала она укоризненно.
— Я пришел, чтобы увидеть тебя. — Он намеренно перешел на ты, чтобы придать их беседе больше интимности.
Разговор с ним был похож на игру в теннис. На каждый ее вопрос он тут же находил дерзкий ответ.
— Что задержало вас так долго?
— Бизнес.
— Я рада, что вы вернулись живым и невредимым, — сказала она по-английски, но так как ей не терпелось обсудить с ним то, что ее волновало, она перешла на французский: — В городе появился человек, который знает, что я мошенница.
Она думала, что он изменится в лице, но этого не случилось.
— Какой человек?
— Маркиз Д’Эда. Он любимец всего общества Пятой авеню. Как только я увидела его, то сразу поняла, что у меня возникнут проблемы. К примеру, вчера он сказал одной из приятельниц миссис Ормстед, что никогда не слышал о семье де Ронсар.
— Я тоже никогда не слышал о нем. Самонадеянность Эдуардо возмутила ее.
— Разумеется, вы никогда не слышали о нем! Много ли французских аристократов вы знаете?
— Достаточно много, — ответил он с иронией в голосе. — Расскажите мне о нем.
— Я встретила его неделю назад на званом вечере. И с того самого момента он преследует меня.
— Создается впечатление, что за время моего отсутствия вы собрали целую коллекцию воздыхателей.
— А это уж мое дело, — огрызнулась она.
— Вот как? — тихо спросил он.
Она отвернулась от него, в негодовании поджав губы.
— Я не хочу обсуждать с вами вчерашний вечер.
— Тогда, возможно, нам лучше вернуться к вопросу о маркизе. Вы говорите, что он считает вас мошенницей. Почему вы в этом уверены?
— Она так назвал меня только вчера.
— Это было после или до вашего флирта на балконе? Мужчина, которого соблазнила женщина, считает ее своей еще задолго до того, как заявит на нее свои права.
Филаделфия встала.
— Я сделала ошибку, пытаясь предупредить вас о грозящей нам опасности. Вы позволяете себе отвратительные комментарии относительно моей личной жизни, которая не должна вас интересовать. Людей, сующих нос в чужие дела, в Америке не любят, сеньор Таварес.
Он округлил глаза от удивления. Она назвала его истинное имя, да еще по-английски.
— Мне это безразлично, — сказала она, переходя на французский. — Ложь все равно всплывет наружу, если хоть одному человеку известна правда.
Он шагнул к ней, и ее ноги задрожали, но она продолжала стоять. Если она сейчас отпрянет от него, то он сразу поймет, какие чувства в ней вызывает.
Эдуардо остановился в нескольких шагах от нее и внимательно оглядел ее.
— Вы взволнованы. И похоже, провели бессонную ночь. Неужели Генри Уортон тому причиной? Его поцелуй растревожил вас, не так ли?
Он пытался спровоцировать ее на отрицание этого факта, но она решила, что лучше умрет, чем попадется на удочку.
— Генри очаровательный и галантный кавалер. Он хочет жениться на мне.
Последнее она не собиралась говорить, но, увидев его усмешку, не удержалась. ей хотелось отвесить ему пощечину. Однако ее последние слова произвели на Эдуардо неожиданный эффект. Его самодовольная ухмылка исчезла, блеск в черных глазах погас.
— Он хочет жениться на вас, — повторил он ничего не выражающим тоном. — И что вы ответили?
— Что ответила? — Она с недоверием посмотрела на него. — Что могла я ответить? Я здесь обманным путем.
В его лице не дрогнул ни единый мускул.
— Тогда сказали бы ему правду. Если он вас любит, то непременно поймет..
— Поймет? — В ее голосе сквозила печаль. — Вы считаете, он поймет то, что я вступила в эту постыдную игру, потому что жизнь и репутация моего отца были злодейски погублены?
Впервые с того дня, как они уехали из Чикаго, Эдуардо увидел боль и растерянность на ее лице.
— Если он вас любит, то это не имеет значения.
— Вы ошибаетесь! — крикнула она и больно прикусила губу. — Однажды я уже распрощалась с человеком, который обещал жениться на мне. Я не хочу рисковать еще раз.
Она отвернулась от него, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы.
— Я не хочу выходить замуж за Генри Уортона. Я не могу.
Эдуардо испытывал сильнейшее желание обнять и приласкать ее. Ему хотелось исцелить ее боль. Он еле сдерживался, чтобы не сказать ей, что готов на все, лишь бы она осталась с ним. Ему хотелось вернуться в Чикаго и убить ее трусливого жениха. Он размышлял, переживал, соболезновал, но не делал ничего.