возразить супругу Софья Дмитриевна, но делала это крайне неуверенно.
— Так-то это так, душа моя, вот токмо все одно боязно. Лучше уж мы с Левашовым подстрахуемся. А вот тебе занятие я уже придумал. Скоро сюда прибудет Прядунов Федор Савельевич, давний знакомец батюшки твоего, еще по Архангельску. Поручено ему нефть здесь искать, потому как государь прознал, что именно здесь греческий огонь первоначально делать научились. Да приедет он не с пустыми руками. Государь ему лично куб какой-то перегонный смастерил, как дед его бывало диковинку какую из мастерской своей вынесет. Вроде бы в энтом кубе можно нефть перегонять. Получается желтая маслянистая вонючая жижа, коей надобно фонари заправлять, и черная грязища, кою государь велел приспособить разными способами: в специальных печах ее заместо дров закидывать, а еще уздечки лошадиные смазывать, чтобы гнус отгонять. И ежели куб и печь заработают, то Прядунову было поручено там, где найдет он нефть, завод организовать, да по России сии продукты развозить.
— Мудрено как-то, — неуверенно произнесла Софья Дмитриевна и начала обмахивать себя веером, пытаясь хоть таким образом ненадолго разогнать сводящую с ума жару. Она еще застала указ государя о всеобщем мытье, коий был продолжением того, что еще дед его Петр Великий издавал. Вот только при том Петре приказ этот мало кто выполнял, а при его молодом внуке поди ж ты, начали. Да еще как начали, а все потому, что даже фаворита своего, Петьку Шереметьева государь не пощадил, прямо принародно того на конюшню оттащили гвардейцы, когда нюхач дурной запах учуял, дабы плетей выписать. Теперь же на такой жаре ежедневное мытье стало не тягостью, а жесткой необходимостью. И она жестко блюла в этом деле всех домашних, как лекари в полках, что все прибывали и прибывали, расходясь по всей территории русской, что по берегам Каспийского моря была раскинута, следили, дабы солдаты четко выполняли наказы, кои в специальной книжице были записаны. Поговаривают, что книжицу эту Лерхе, еще один любимец государя написал. Софья Дмитриевна поежилась, когда ворвавшийся в распахнутое окно морской ветерок немного охладил разгоряченную кожу: не хотела бы она, чтобы кто-то из ее родных попал в ранг любимцев государевых, потому как своих фаворитов Петр Алексеевич не жалел, гонял в хвост и в гриву. Да что там, он, судя по тому, что в газете написано, коя хоть и с опозданиями, но все-таки доходила до них, чаще всего целой стопкой, даже жену молодую заставил какими-то шибко мудреными делами заниматься. Она ажно бледненькая вся занедужила, пришлось на родину отправляться, да на теплое побережье, дабы румянец на щечки вернуть. Софья Дмитриевна опять поежилась, вспомнив острый, словно режущий по живому взгляд совсем еще молодого государя. Деспот он, как есть деспот. Никто слово поперек пикнуть не может. А тот, кто все-таки рот открывает, быстро у Ушакова в застенках оказывается. Вон, в последней газете написано, что даже любимец его Шереметьев сбежал с крымчаками биться, лишь бы подальше от государя хоть на время оказаться. Но красив государь, несмотря на нрав крутой, словно ангел падший. Софья Дмитриевна вспыхнула и еще интенсивнее принялась веером обмахиваться, искоса поглядывая на мужа, который уже вроде и уйти должен, но все ждал чего-то или кого-то. А на мужа она взглянула, чтобы убедиться, что он мыслей ее не прочел нечестивых, кои жаром обдали лицо, стоило ей вспомнить томление, которое охватило ее, когда государь мимоходом взглядом своих холодных светлых глаз ее ожег.
Михаил Афанасьевич же за ходом мыслей своей энергичной супруги не следил, он ожидал, когда прибудет в его дом еще один генерал, с коим он и отправится в Раш на встречу с Левашовым. Стоило ему только подумать об этом, как дверь распахнулась, и долгожданный гость решительным шагом вошел в комнату.
— Ах, Густав Иоганнович, рад, весьма рад видеть тебя, — Матюшин поспешил навстречу с генералом Гербером, срочно прибывшим из Москвы.
Гербер, заметив, что Матюшин в комнате не один, раскланялся и припал к ручке Софьи Дмитриевны, и лишь потом повернулся к хозяину.
— Я пришел, чтобы только сказать, что не смогу пойти с тобой, Михаил Афанасьевич, — за все те годы, что он прожил в России, Гербер весьма неплохо научился говорить по-русски, но отчество Матюшина произносил все равно очень медленно, словно раскладывая его по слогам. — Государь Петр Алексеевич велел мне доставить тебе десяток пушек, да почитай с полтыщи ружей, со всем огневым запасом, а потом двигаться в сторону Хивы, дабы узнать, что все-таки на самом деле с Бековичем-Черкасским приключилось. Вот только подозреваю, что не просто так мы в эти пустынные степи подадимся, но что бы государь не ставил перед нами в задачу, мне о том неведомо, не поделился он со мной своими задумками.
— Ну что же, Густав Иоганнович, хоть и жаль мне слышать подобные новости, вот только пушкам я рад безмерно. Да, а государь повелел тебе гадость эту горькую пить, да солдат ею поить? — и Матюшин кивком головы указал на фыркнувшего лекаря, который их лекарством ежедневно потчевал.
— Еще как, — Гербер вздохнул, — он ее как-то мудрено хиной называет, и грозит головы лишить, ежели узнает, что в войске лихорадка вспыхнула, али еще какие болезни, а я при этом не уследил, чтобы солдаты и горечь энту жрали, и все правила медикусов выполняли, и воду только после того как долго прокипятится пили… — Гербер рукой махнул. — Так и сказал, что ежели что-то из энтого случится, то я сделаю для себя лучше, погибнув где-нибудь возле энтой Хивы проклятущей.
— И все же боится государь, что персы могут в спину ударить, потому так готовиться велит, — и Матюшин с задумчивым видом направился к выходу из комнаты. — Ну пойдем же скорее, на пушки твои посмотрим.
Когда мужчины вышли из комнаты, Софья Дмитриевна покачала головой. Вот же, все им о пушках, да о войнах рассуждать. Она повернулась к молодому лекарю, который все это время стоял возле окна, глядя на виднеющееся отсюда море. Словно почувствовав ее взгляд, он повернулся к хозяйке дома. Софья Дмитриевна вначале дернула рукой, будто хотела что-то ему сказать, но передумала и вышла из комнаты, чтобы отдать распоряжение насчет обеда, за которым у них в кои-то веки будут гости присутствовать. Алексей же Синицын подошел к столу и развернул большую тетрадь, чтобы записать туда свои наблюдения о том, как действует привезенное князем Долгоруким из Америк лекарство.