Читать интересную книгу Джентльмены и игроки - Джоанн Харрис

Вторник, 5 октября

Миссис Коньман, как можно было ожидать, не слишком охотно согласилась с временным исключением ее единственного сына. Есть такие женщины — хорошо одетые, надменные, немного нервозные и на редкость слепые, какими бывают только матери сыновей-подростков. Она явилась в «Сент-Освальд» наутро после директорского вердикта и потребовала, чтобы Главный ее принял. Его, конечно, не было, так что созвали чрезвычайное совещание в составе Слоуна (взвинченного и не совсем здорового), доктора Дивайна (здоровье и безопасность) и меня, поскольку Рой Честли отсутствовал.

Миссис Коньман в своей «Шанели» выглядела убийственно. Сев на жесткий стул в кабинете Слоуна и выпрямив спину, она свирепо уставилась на нас цирконовыми глазами.

— Миссис Коньман, — начал Дивайн, — мальчик мог умереть.

На миссис Коньман это не произвело никакого впечатления.

— Я могу понять ваше беспокойство, — сказала она. — Учитывая, что в этот момент за классом никто не присматривал. Однако, что касается причастности моего сына…

— Это не совсем верно, — прервал ее Слоун. — На перемене учителя сменяли друг друга, хотя…

— И что, кто-нибудь видел, как мой сын положил орех в напиток того мальчика?

— Миссис Коньман, это не…

— Ну? Видели?

Слоуну стало неловко. В конце концов, это директор решил отстранить Коньмана, и мне казалось, что сам Слоун повел бы дело иначе.

— Факты подтверждают, что это сделал он, миссис Коньман. Я не говорю, что со зла…

— Мой сын не лжет, — последовал категорический ответ.

— Все дети лгут, — произнес Дивайн.

Сказано верно, но вряд ли рассчитано на то, чтобы умиротворить миссис Коньман. Она перевела взгляд на него.

— Неужели? В таком случае вам следует проверить показания Андертон-Пуллита о том, что Джексон и мой сын якобы подрались.

Дивайн был захвачен врасплох.

— Миссис Коньман, я не вижу связи…

— Вы не видите? А я вижу.

Она повернулась к Слоуну.

— Я вижу, что организована целая кампания по преследованию моего сына. Всем известно, что у мистера Честли есть любимчики — его Закадычные Дружки, как он их называет, но я не ожидала, что вы примете его сторону. Над моим сыном издевались, обвиняли его, унижали, а теперь отстранили от занятий — а ведь это войдет в школьную характеристику и даже может повлиять на поступление в университет, и при этом ему не дают возможности оправдаться. И знаете почему, мистер Слоун? Догадываетесь?

От такого напора Слоун совершенно растерялся. Природное обаяние — его единственное оружие, но оно оказалось бессильно против доспехов миссис Коньман. Улыбка, которая приручала моего отца, не способна была растопить ее лед, более того, разъяряла даму еще сильнее.

— Я скажу вам, если позволите. Моего сына обвинили в воровстве, в драке, а теперь, насколько я понимаю, в попытке убийства — Тут Слоун попытался прервать ее, но не смог. — И знаете, почему все пало именно на него? Вы спросили мистера Честли? Вы спросили остальных мальчиков?

Она сделала драматическую паузу, встретилась со мной глазами, получила от меня ободряющий кивок и затрубила, прямо как ее сын на уроке Честли:

— Потому что он еврей! Мой сын — жертва дискриминации! Я требую, чтобы все это надлежащим образом расследовали, — она свирепо посмотрела на Слоуна — иначе вы будете иметь дело с моим адвокатом.

Наступила звенящая тишина. И миссис Коньман удалилась под пулеметную очередь своих каблуков. Доктор Дивайн был ошарашен, Пэт Слоун сидел, прикрыв глаза рукой, а мне едва удалось скрыть улыбку.

Ясное дело, этот вопрос не вынесут за пределы нашего собрания. Дивайн дал это понять с самого начала, и мне пришлось с самым серьезным и уважительным видом согласиться. Я вообще здесь случайно: меня пригласили в качестве свидетеля, поскольку нет классного руководителя. Нет, никто не сожалел об отсутствии Честли; и Слоун, и Дивайн убеждены, что старик, замешанный в этом деле, только ухудшит и без того скверную ситуацию.

— Конечно, все это неправда, — сказал Слоун, приходя в себя за чашкой чая. — В «Сент-Освальде» никогда и намека не было на антисемитизм. Никогда.

Дивайн несколько усомнился.

— Я, как и все вы, люблю Роя Честли, — сказал он. — Но нельзя отрицать, что он бывает странным. Он работает тут дольше всех, поэтому склонен слишком много брать на себя.

— Я не сомневаюсь, что он хочет как лучше, — настала моя очередь. — Для человека его возраста это очень напряженная работа, и любой может время от времени ошибаться.

Слоун посмотрел на меня.

— Что вы имеете в виду? Вы что-нибудь слышали?

— Нет, сэр.

Дивайн подался вперед и чуть не упал.

— Вы уверены?

— Абсолютно, сэр. Я просто хочу сказать… В общем…

— Что? Выкладывайте.

— По-моему, все это ерунда, сэр. Для своего возраста он в отличной форме. Просто я недавно…

И, скромно потупившись, я неохотно упоминаю пропавший журнал, непрочитанные электронные письма, нелепую суету, которую он устроил вокруг пропажи своей старой зеленой ручки. При этом не забываю о тех жизненно важных мгновениях, когда он не заметил мальчика, потерявшего сознание, который лежал на полу и задыхался.

Решительно отвергать нападки на врага — лучшая тактика, когда хочешь его в чем-то обвинить. И мне удалось выразить уважение и восхищение Роем Честли, выкладывая все прочее с самым невинным лицом. Все увидели мою преданность Школе — немного наивную, — а у Слоуна и Дивайна в мозгу засело сомнение, подготовившее их к следующему газетному заголовку, который — так уж случилось — на этой же неделе появился на видном месте в «Икземинере».

ВОТ ВАМ, СЭР, НА ОРЕХИ!

Колин Коньман, прилежный и скромный юноша, утверждает, что социальное и учебное давление, оказываемое «Сент-Освальдом», возрастает и справляться с ним все тяжелее. «Здесь без конца издеваются, — сказал он „Икземинеру“, — но никто не смеет заявить об этом. Некоторые мальчики могут делать в „Сент-Освальде“ все, что хотят, потому что некоторые учителя на их стороне, а любой, кто пожалуется, навлекает на себя неприятности».

Конечно, Колин Коньман не похож на хулигана. Однако, если верить обвинениям, выдвинутым против него классным руководителем (шестидесятипятилетним Роем Честли), за какие-то три недели он оказался причастен ко многим случаям воровства, лжи и хулиганства, и в конце концов его отстранили от занятий после смехотворного обвинения в том, что его одноклассник (Джеймс Андертон-Пуллит, тринадцати лет) подавился арахисом.

Мы побеседовали с Джоном Дуббсом, уволенным из «Сент-Освальда» две недели назад после пятнадцати лет верной службы. «Я рад, что юный Коньман готов постоять за себя, — сказал он „Икземинеру“, — Но Андертон-Пуллиты входят в правление школы, а Коньманы — обычные люди».

Пятидесятичетырехлетний Пэт Слоун, первый заместитель директора, в качестве представителя «Сент-Освальда» сообщил нам: «Это внутренний дисциплинарный вопрос, который будет всесторонне изучен, прежде чем примут какое-либо решение».

Тем временем Колин Коньман будет учиться у себя дома, лишившись права посещать школу, за которое его семья платит семь тысяч фунтов в год. И хотя для среднестатистического ученика «Сент-Освальда» это не так уж и много, для обычных людей, как Коньманы, это не орешки.

Я даже горжусь этой статейкой: смесь фактов, догадок и низкопробных шуток, которая должна уязвить высокомерную душу «Сент-Освальда». Жаль только, что я не могу подписаться своим именем, даже временным, хотя Крот сыграл не последнюю роль в составлении этой статьи.

Вместо этого прикрытием работает женщина-репортер, она получила, как в тот раз, статью по электронной почте и несколько деталей, чтобы легче было проводить расследование. Заметка сопровождалась фотографиями юного Коньмана — опрятного и крепкого, в школьной форме — и зернистой фотографией класса 1997 года, где Честли получился пятнистым и расплывчатым на фоне мальчиков.

Конечно, любой выпад против «Сент-Освальда» — бальзам на сердце «Икземинера». К выходным это имя дважды всплыло в национальной прессе: один раз в потешной заметке на десятой странице «Ньюс оф зэ уорлд» и в более серьезном редакционном очерке в «Гардиан», озаглавленном «Крутое правосудие в наших независимых школах».

Так или иначе, работа что надо. Антисемитизм пока не упоминается, а в ход пошло трогательное описание Коньманов как честных, но бедных людей. Вот чего действительно ждут читатели — историю о таких же (пусть себе думают) людях, которым приходится экономить на всем и копить деньги, чтобы послать детей в лучшую школу, — но хотелось бы мне посмотреть, как они (ну да, конечно) выбросят за обучение семь кусков, сэкономленных на пиве, когда государственное образование — бесплатное.