нее все. Но она хотела вернуть то, что он разбил. Постепенно.
Она склонилась перед самодельным алтарем из плоских камней и упавшего сталактита, когда первые мужчины пришли в их пещеры. Медуза вырезала из него грубое подобие богини, которой поклонялась всю жизнь. И она продолжала поклоняться богине, хоть было сложно доверять ее суждениям.
Погладив гладкую поверхность, она убедилась, что алтарь был чист, и начала.
Медуза сцепила ладони перед грудью, опустилась. Она свернула хвост и села на то, что раньше было ее пятками. Кончик хвоста шуршал во тьме, как гремучая змея.
— Афина, услышь меня.
Когда-то эти слова звали внимание богини, но теперь Медуза была почти уверена, что она не слушала. Казалось, никто не знал о существовании Горгон, даже боги.
Медуза взяла маленькую флягу, которую она взяла у Эвриалы, налила осторожно глоток на камни.
— Я зову тебя, Афина, ясноглазая дочь Зевса. Ты вышла из его головы, уже сияя броней. Ты была воином с первого вдоха, родилась с умениями древнего военачальника. Я прощу дать мне немного той силы, храбрости, чтобы спать без снов о том, кто навредил мне.
Если бы богиня дала это ей… Медуза могла бы тогда с уверенностью ступать в новую жизнь. Она устремилась бы в будущее, которое ей подарила богиня.
Глубоко вдохнув, она опустила вино на землю. Она взяла последний стебелек ячменя, украденный из их небольших запасов еды. Многое было мясом, но ячмень был редким подарком торговца, забытым, когда он ушел после ночлега возле их пещер.
Она опустила стебелек на алтарь, подношение было жалким. Афина точно не заметит ее мольбы.
Но она продолжала:
— Афина, богиня мудрости, дочь бушующего Зевса и Метиды, ты помогаешь смелым и умным, тем, кто играют с Судьбами. Я играю с ними одним своим существованием, и я прошу тебя… умоляю. Дай мне силы преодолеть воспоминания, быть сильной.
Медуза не знала, как долго сидела на холодном камне, прижав ладони к сердцу. Часть нее думала, что Афина сжалится и даст ей силы. Медуза всю жизнь поклонялась ей, но сила не наполнила ее грудь. Она не была героем, который мог одолеть прошлое.
Она продолжала ощущать себя хрупкой женщиной, которая становилась листиком на ветру, когда думала о том, что с ней произошло.
Ей даровали силу уничтожить того, кто подойдет близко, взглядом! Уже десять статуй было в их пещере, и они украсили ими главный зал, но Медуза не ощущала себя сильнее, чем в те мгновения, когда Посейдон опрокинул ее на пол.
— Медуза? — прошептала Эвриала. Тихо и задумчиво. — Можно помешать?
Она не могла прогнать сестру. Если Эвриала хотела, она говорила. Как бы Медуза ни пыталась ее остановить.
Вздохнув, она повернулась и поманила сестру в пещеру.
— Я еще поклоняюсь ей, — ответила она. — Знаю, вы со Сфено так не делаете, но я считаю, что она заслуживает уважения. Я поклоняюсь ей, как могу.
— О, Медуза, — Эвриала подползла и опустилась рядом с ней. — Мне не важно, кому ты поклоняешься, даже если это Афина. Ты это знаешь.
— Сфено важно, — старшая из них разбила бы алтарь, если бы увидела, что Медуза построила его в их доме. — Она превратила бы алтарь в пыль.
— Думаю, ты права, — Эвриала рассмеялась. — Но я — не она, как и ты. Расскажешь мне, для чего ты делаешь подношения? Я думала, ты уже не просишь ничего у олимпийцев.
Она тоже так думала. Но это ощущалось важно. Она не могла сделать это сама, без вмешательства богини. Без той, кто поможет ей, пока она плыла и почти тонула, отчаянно желала, чтобы ее увидели.
Но к кому она повернется, когда даже боги не слушали?
Эвриала взяла ее за руки. Ее ладони были нежными, крепко сжали руки Медузы.
— Хочешь обсудить это? Или хочешь остаться с воспоминаниями сама?
Конечно, она хотела поговорить. Медуза хотела излить слова из своей души, как рвоту. Она хотела бросить их к ногам Эвриалы, каждую жуткую деталь, чтобы избавиться от воспоминаний. Хоть на пару мгновений.
Но каждый раз, когда она открывала рот, слова застревали в горле. Они не выходили, хоть она хотела выгнать их. Их нужно было озвучить.
Она покачала головой и закрыла рот.
— Прости, ты все еще терпишь это, — сказала Эвриала. — Я понимаю, тебе нужно многое осознать. Поверь, я знаю. Но я помню по своему времени в тени, что хорошо говорить о радостном в жизни. У тебя есть не только мрачные воспоминания.
— О радостном? — Медуза почти не помнила, какими были хорошие воспоминания. Она так застряла в трясине ужасных воспоминаний, что мысли о чем-то хорошем были как предсказание будущего.
— Да, радостное. Я знаю, в твоей жизни были люди, которые делали тебя счастливой. Ты испытывала чудесное, пока не пришла в храм. Ты была полной света, когда я тебя встретила, Медуза, — Эвриала сжала ее ладонь. — Я хочу услышать о тех воспоминаниях. Я хочу знать все о том, кем ты была, пока не стала жрицей.
Было сложно думать о том времени. Может, потому что это напоминало о том, что у нее было. Воспоминания о крохотной деревушке только усиливали боль в сердце. Она хотела то, чего не могла получить.
Ее мутило, змеи на голове шипели, словно хотели плюнуть ядом в Эвриалу за такой вопрос. Но она хотела попытаться, ведь подруга могла быть права. Может, спустя все это время она могла говорить о тех, по кому скучала.
— Мои родители — ткачи, — начала она. — А брат хотел жениться на юной аристократке, которая была недосягаема для него, и это было смешно.
— Да? — Эвриала улыбнулась. — Она была красивой?
— О, милее солнца.
— Как ты.
Нет, она была не такой. Когда-то Медуза была красивой, но не ощущала себя такой никогда. Она просто хотела жить без людей, говорящих, каким красивым был цвет ее волос. Что ее глаза были как небо. И без мужчин, пытающихся ходить за ней, считая, что если они будут громкими, они привлекут ее внимание сильнее других.
Она поежилась от воспоминания и убрала руки от Эвриалы. Медуза обвила себя руками и пыталась подавить воспоминания. Отогнать, ведь теперь она думала, как те мужчины поступили бы так же, как Посейдон.
Эвриала поняла, куда ушли ее мысли.
— Ты говорила о мужчине раньше, — сказала она. — Алексиос? Так его звали?
— Он был моим другом детства, — ответила она, голос был низким от тоски. — Если бы я не ушла в храм, я вышла бы за него.
— Да? Ты? Замуж? Не думала, что ты хотела такое.