— Сердит! — ясно произнес он с усилием. Казалось, он что-то раздумывал.
— Это конец, — прошептал он, — конец этой глупой жизни! Ужасный конец…
Я молча слушал его. Голова его безжизненно опустилась, и тело как будто вытянулось. Может быть, какой-нибудь напиток мог бы возбудить в нем жизнь, но у меня не было под рукою ни питья, ни сосуда, чтобы дать ему напиться.
Сноп белых жгучих лучей солнца осветил фигуру Монгомери. Я нагнулся к его лицу и положил мою руку на его грудь около разорванного места его блузы. Монгомери был мертв.
Тихонько опустил я его голову на жесткую подушку, которую сам приготовил, и встал.
В эту минуту я услышал сзади себя глухой шум, сопровождаемый треском и свистом. Повернувшись к ограде, я закричал от ужаса. На фоне голубого неба вверху над оградой извивались и шипели дрожащие, кроваво-красные языки пламени. Тростниковые крыши горели. Пламя доходило почти до навеса. Пожар произошел, по всей вероятности, от моей неосторожности, в то время, когда я, спеша на помощь к Монгомери, должно быть, опрокинул лампу в сарае. Очевидно, все сгорело и спасти что-либо не было никакой возможности. Передо мною было сверкающее безнадежное море и ужасное одиночество, от которого я уже так много выстрадал; позади меня остров, населенный чудовищами.
Ограда с ее запасами медленно горела и время от времени с треском обрушивалась. Густой и едкий дым стлался по низкому песчаному берегу и окутывал вершины деревьев как бы туманом.
XIII
Один с чудовищами
Вдруг вышло из кустов трое двуногих чудовищ с выгнутыми плечами, вытянутыми вперед головами, с безобразными, нескладно качающимися руками и враждебно-пытливыми глазами, направившихся ко мне с боязливыми телодвижениями. Я стоял к ним лицом, презирая в них свою судьбу, одинокий, имея только одну здоровую руку и в кармане револьвер, заряженный еще четырьмя пулями.
Ничего более не оставалось мне делать, как запастись мужеством. Я смело осмотрел с головы до ног приближавшихся чудовищ. Они избегали моего взгляда, и дрожали, и ноздри их чуяли трупы, лежавшие около меня. Я сделал к ним несколько шагов, поднял плеть, запачканную кровью, которая была под трупом Человека-Волка, и начал ею хлопать.
Они остановились и посмотрели на меня с удивлением.
— Кланяйтесь! — приказал я. — Отдайте поклон!
Животные колебались. Один из них согнул колени.
Я повторил свое приказание резким голосом, делая шаг вперед. Один спустился на колени, за ним и оба других. Я повернулся в пол-оборота к трупам, не сводя глаз с трех коленопреклоненных двуногих, как актер, удаляющийся в глубину сцены с обращенным к публике лицом.
— Они нарушили Закон, — сказал я, ставя ногу на чудовище с серой шерстью:- они были убиты. Даже тот, который обучал Закону. Даже «Второй с плетью». Закон могуществен! Придите и посмотрите!
— Никто не избегнет! — сказал один из них, подходя к трупу.
— Никто не избегнет! — повторил я. — Так слушайте и делайте, что я приказываю!
Они поднялись и обменялись взглядами.
— Останьтесь там! — распорядился я. Сам же нагнулся, поднял два топора и привесил их с повязке, которая поддерживала мою руку, потом я повернул тело Монгомери, взял у него револьвер, заряженный еще двумя пулями, и полдюжины патронов.
Поднявшись, я указал на труп концом моей плети:
— Подойдите, возьмите его и бросьте в море!
Еще испуганные, они подошли к Монгомери, боясь более всего плети, которою я хлопал по земле, залитой кровью.
После долгих неловких движений, нескольких угроз и ударов плетью, эти двуногие приподняли труп, осторожно спустились с песчаного берега и вошли в воду.
Я приказал им отнести его как можно дальше.
Люди-звери удалялись до тем пор, пока вода не дошла им до плеч. Тогда по моему приказанию труп был брошен и исчез в водовороте. При этом меня что-то кольнуло в сердце, и слезы брызнули из глаз. Бросив труп в воду, животные поспешили на берег и оттуда еще раз обернулись к морю, как бы ожидая, что Монгомери снова появится для мщения. Другие трупы были также брошены по моему приказанию в море. В тот самый момент, когда мои послушные двуногие уносили последний труп в воду, я услышал шум легких шагов и, быстро обернувшись, увидал, приблизительно в десяти метрах, большую Гиену-Свинью. Чудовище стояло, съежившись, с опушенною головою и блестящими разбегающимися глазами.
С минуту мы стояли лицом к лицу. Я опустил плеть и вынул из кармана револьвер, так как предполагал при первом удобном случае убить этого зверя, самого кровожаднейшего и подозрительнейшего из всех тех, которые теперь оставались на острове. Это может показаться излишней жестокостью, но таково было мое решение. Я сомневался в этом чудовище более, нежели в каком-либо другом из укрощенных животных. Его существование, я это чувствовал, угрожало моему.
Несколько секунд я собирался с духом.
— Кланяйся! На колени! — потребовал я.
Чудовище ворчало, открывая свои зубы.
— Что вы за…
Но я был слишком раздражен и, не дав ему выговорить, выстрелил и сделал промах. Животное быстро убегало, бросаясь то в одну, то в другую сторону, пока не исчезло в облаках дыма, стлавшегося от горевшей ограду.
Когда все трупы были брошены, я подошел к тому месту, где они лежали на земле, и, стараясь скрыть следы крови, нагреб ногою песку. После того я вошел в кусты, где решил подумать о своем незавидном положении. Два топора и плеть были на перевязке руки, а в одной руке я держал заряженный револьвер.
Самое ужасное, в чем я только теперь начинал отдавать себе отчет, было то, что на всем этом острове не было ни одного надежного места, где бы я мог быть в безопасности, мог бы отдохнуть или уснуть. Мне оставалось только пройти остров насквозь и водвориться среди укрощенных двуногих, чтобы найти в них доверие и некоторую безопасность. Однако, на это у меня не хватало мужества. Я вернулся к берегу, находящемуся к востоку от сожженной ограды, направился к мысу, где узкая полоса песку и кораллов выдвигалась к рифам, и уселся. Тут можно было сидеть и думать, повернувшись спиною к морю, а лицом ко всяким случайностям. Солнце падало отвесно на мою голову, я сидел, уткнув подбородок в колени. Возрастающая боязнь мутила мой ум, и я искал средства прожить до минуты моего освобождения — если когда-либо освобождение должно придти. Хотя я и старался обсудить свое положение со всем хладнокровием, но у меня не было возможности подавить свое волнение.
Я начал перебирать в своем уме мнения Моро и Монгомери о животных, живущих на острове. Монгомери говорил, что они изменятся. Моро также сказал когда-то, что их упорное зверство проявляется со дня на день все больше и больше. Затем мысли мои перешли на Гиену-Свинью. Этого зверя мне надо было больше всего бояться. Если я его не убью, то он убьет меня. Тот, кто обучал Закону, умер… Монгомери, Моро умерли… Теперь звери знают, что носители плети могут быть так же убиты, как и они. Все эти размышления только больше растравляли мое отчаяние и мою боязнь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});