И вот вечером — ночных занятий не было, бирманцы вернулись из бани и занимались каждый своим делом — открылась дверь в барак, и вошел Аун Сан. Расстегнул мундир и вынул из-за пазухи пакет с горячими пышками.
— Из кухни?
— Да.
Аун Сан явно был расстроен своей собственной непоследовательностью.
— Наш генерал пал! — засмеялся кто-то из такинов помладше.
Пышки поделили на всех — досталось по половине. Аун Сан не взял своей доли и под общий смех забрался на нары.
— Желудок не принимает такой нищи.
— Чего же ты тогда?
— Во-первых, показать, что умею делать это не хуже вас. Повар, кстати, даже не догадался до сих пор, что пышек у него не хватает. А во-вторых, все вы шли на риск ради товарищей. И я не хочу быть сам по себе. Лучше спели бы.
Но пышками Аун Сана дразнили еще долго.
6
Как-то вечером все йебо собрались в своем бараке, мрачные и усталые. Только что инструктор опять обругал последними слонами одного из них за мелкую провинность. Хорошо еще, драться не полез.
— Нет, больше терпеть нельзя, — шумел теперь пострадавший. — С этим надо кончать.
— А что ты предлагаешь?
— Поднять сегодня ночью восстание, связать часовых, прорваться с боем к морю, захватить катер — и домой!
— А оружие ты сдал?
— Конечно, всегда сдаем по вечерам.
— А чем же ты будешь часовых разоружать?
— Не в этом дело. Ко Аун Сан. Мы и с голыми руками их одолеем. Ведь нас все-таки тридцать человек и на нашей стороне внезапность.
— Опять неправильно. Внезапности на нашей стороне нет. Неужели ты думаешь, что японцы нам доверяют? Да и не это главное. Даже если мы и доберемся до моря, пожертвовав половиной товарищей, и даже если мы захватим катер, что дальше? В море нас задержит первый же японский сторожевик. А не задержит — горючее кончится. И какую пользу принесешь ты своей стране?
— Но ведь больше терпеть невозможно!
— Если наша страна терпит уже пятьдесят лет, то нам, на которых надеется страна, можно потерпеть немного.
Спор как-то заглох после этого, но настроение йебо не улучшилось. Сидели по углам, пили чай, и каждый думал о своем.
— Считайте, что мы на войне, — сказал вдруг Аун Сан. — И поэтому на нас распространяются все законы ее.
— Но на войне видишь противника перед собой, и он знает, что ты его враг.
— А если ты со специальным заданием ушел в тыл врагу?
— Все равно, там все справедливее. Мы же вынуждены кланяться им, слушать их приказания. Это лицемерие.
— Нет, — быстро сказал Аун Сан. Он был недоволен. — Это не лицемерие. Это военная хитрость, вполне допустимая военная хитрость.
— Мы, бирманцы, предпочитаем бороться лицом к лицу…
— А если враг сильнее? А если сегодня у нас нет шансов победить его в открытом бою? Знаете ли вы про хитрость, с помощью которой наши предки победили китайцев? Дело было давно. Очень давно. Сильная китайская армия перешла границу Бирмы. Китайцы хотели завоевать нашу страну и покорить ее. В северных шанских княжествах бирманская армия остановила захватчиков, но у нас не было сил, чтобы выгнать их обратно. Тогда мы договорились с китайцами о том, что обе армии построят по пагоде. Строить можно будет только одну ночь. Те, чья пагода будет выше, считаются победителями. Другие же признают себя побежденными и отступают. Китайцы согласились на это, потому что не были уверены в победе и потому что очень трудно завоевывать страну, где даже побежденные не покоряются и даже женщины и дети идут защищать свою землю.
Понемногу слушатели все ближе пододвигались к своему командиру. Некоторые слышали уже, и не раз, эту историю, но от этого интерес их не уменьшился.
— Так вот, всю ночь в обоих лагерях кипела работа. Бирманцы построили свою пагоду из тростниковых циновок, сверху обмазали их грязью и побелили. И сделали пагоду так, что даже вблизи ее трудно было отличить от настоящей, каменной. Китайцы же строили пагоду, как обычно. Каждый солдат принес по камню или кирпичу и положил на пагоду. А так как солдат у китайцев было очень много, то к утру они построили половину пагоды. Если бы они успели построить ее, то, конечно, победили бы бирманцев, — ведь китайцев было втрое больше. Но они не успели. И утром солнце осветило две пагоды. Одну, уже готовую, белую, — бирманскую и другую, громоздкую, недостроенную — китайскую. Очень испугались китайцы, увиден, что бирманцы обогнали их. И китайская армия отступила. А развалины китайской недостроенной пагоды и сегодня можно увидеть на севере, на границе с Лаосом, и называется она — Ку Хо.
— А что было дальше, Такин Аун Сан?
— Дальше? Дальше китайцы отступили, но не совсем покинули Бирму. Тогда весь народ поднялся и выгнал китайцев. Так что, как видите, если нужно выиграть время для того, чтобы спасти свою страну, военная хитрость вполне оправдана. А сейчас давайте спать. Завтра нас будут учить форсированию водного рубежа. Давайте договоримся: выполняем все указания инструкторов и стараемся все запомнить.
7
А еще через несколько дней на тактических занятиях такинам предложили разработать на карте операцию по вторжению в Бирму. В операции по заданию должны были участвовать части бирманской армии, вторгающиеся в Бирму из Таиланда. Части наталкивались на сильное сопротивление английских войск, несли крупные потери. И только после получения японских подкреплений из Таиланда побеждали сопротивление и занимали Рангун.
Занятие не понравилось такинам. Из такого плана следовало — японцы предполагают использовать бирманскую армию как ударную силу для собственного вторжения.
— Пора собираться домой, — снова раздались в тот вечер голоса в бараке.
— Нам до сих пор не прислали оружия. Единственная бирманская армия — это мы, тридцать человек. Собираются ли японцы держать свои обещания? Собираются ли отправить нас обратно, чтобы мы начали готовить восстание в Бирме? А вдруг они продержат нас до самой своей войны с англичанами?
Японцы не скрывали своих симпатий к доктору Ба Mo, которого и прочили в премьеры независимой Бирмы. Такины не спорили. В независимой Бирме решать будут они сами.
А возвращение все откладывалось.
В июне пришло известие о том, что немцы напали на Советский Союз. Такины знали о тесных связях Японии с Берлином, хотя японские офицеры не уставали твердить о независимости японской внешней политики.
Вступление в войну Советского Союза изменяло характер войны. Теперь никто уже не мог сказать, что воюют между собой империалисты. Оказывалось, что правы коммунисты, полностью отвергавшие сотрудничество с фашизмом.
К тревоге за судьбу СССР — а ведь сведения о событиях там проходили через руки японцев и выставлялись в таком свете, что вопрос о падении Москвы и полном разгроме советских войск казался вопросом дней, — примешивались растущие сомнения в искренности японцев. Они становились все увереннее в своих силах, все больше проникались презрением к англичанам и американцам. Вот-вот война должна была перекинуться в Юго-Восточную Азию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});