заселять город кем попало, и каждый участок выделял лично, не обращая внимания на злость дьяков, которым даже снилось, какие взятки они могли бы брать, распределяя столичную землю.
— И, правда, государь, — кивнул Лют, который не удивлялся уже ничему, слепо и беспрекословно исполняя волю князя. Он уже давно перестал сомневаться в его словах. — С грязью бы как-нибудь разобраться. Ведь по колено после дождя.
— Камнем замостим улицы, — ответил ему Само. — Только не сейчас. Сейчас не до того. Еще Братиславу построить нужно, Белград и пару крепостей в Карпатах.
— Где? — раскрыл рот Лют, который не смог удержаться от вопроса. — Чего мы там забыли-то? Там же горы и леса! Там и людей-то почти нет!
— Перевалы перекрыть нужно, — пояснил Само. — Иначе степь так и будет лезть сюда. Сметут нас, Лют. Представь, что будет, если еще какие-нибудь авары или болгары опять захотят пограбить. Тысяч пятьдесят всадников сдержим? Нет! А даже если и сдержим, то они разорят тут все подчистую. Крепостями по Дунаю и в горах закроем удобные для них пути. Только тогда уцелеть сможем. Земли у нас достаточно, нужно обустроить ту, что есть.
— Дорого встанет, княже, — почесал затылок Лют.
— Не дороже денег, — отрезал князь, когда они подъехали к главным и единственным городским воротам.
— Ох! Велес, помоги мне! — раскрыл вдруг рот боярин. — Да неужто получилось у Максима-кузнеца? А я и не верил!
Мат-перемат на нескольких языках во всех временах и культурах знаменовал собой кульминацию строительных работ и высший пик интеллектуального и физического напряжения человека труда. Десятки потных мужиков с помощью огромных блоков и воротов ладили на место решетку, которая будет запирать город во время осады. Ругань шла столь плотным потоком, что ее можно было резать ножом и мазать на хлеб вместо масла. Она была до того разнообразна и затейлива, что князь даже заслушался. Та смесь языков, которая превратилась в столичный диалект, словенский говор напоминала только слегка. Тут было полно германских, латинских и греческих слов, и все это породило крайне причудливые формы общения, которые, впрочем, владыка Григорий очень порицал в своих проповедях.
— Баллисты еще поставим на башнях, и пусть только сунутся, — хищно улыбнулся князь. Крепость по этим временам была совершенно неприступна.
— А сунутся разве? — осторожно спросил Лют. — Там вроде король этот новый, что из-за моря приехал, шороху навел. Чую я, им еще долго не до нас будет.
— Придут, Лют, — грустно выдохнул князь, — они обязательно придут. И поверь, нам очень тяжко придется. У нас населения в десять, а то и в пятнадцать раз меньше, чем у королей франков. Они не могут не прийти, у них другого выбора нет. Не сейчас придут, так потом. А мы готовы должны быть.
— Кстати, государь, тут Вышата пишет…
— Что там у него? — вскинулся Самослав, который давно ждал вестей из Гамбурга.
* * *
За месяц до этих событий. Гамбург.
Небольшая крепость, выросшая в землях саксов за два лета, была ровно такой же, как и старый новгородский острог. Стены двести на двести шагов, четыре башни по углам и две у ворот. Стены стояли на валу, в который была насыпана земля изо рва, опоясывающего Гамбург. Город стал торговым форпостом в этих землях, откуда расходилась соль и столичные товары, а взамен приходил мех и награбленное в землях франков золото. Оружие тут продавалось первоклассное, и друзьям Вышаты, местного головы, обходилось совсем недорого. Стоило лишь сказать, что ты ярл Хескульд из норвежского фьорда Эустгуль, и собираешься в поход на Франкию, как цена тут же падала вдвое. Можно было и корабли в лизинг приобрести, поклявшись именами Тора, Одина и собственной жизнью вместо заключения длинных и запутанных договоров. Надо сказать, скандинавы не были идиотами, а потому покупку драккара в рассрочку под проценты поняли сразу и прониклись этой идеей всей душой. Особенно, когда один особенно умный вождь решил, что платить по долгам для такого серьезного парня, как он, унизительно, и умер, казненный «кровавым орлом». Соседние ярлы, которым заплатили за кару святотатца, получили в награду по драккару, нагруженному солью, а остальной флот был пригнан в Гамбург и снова выставлен на продажу. Строительство корабля в нищих землях Дании и Норвегии было делом крайне хлопотным. Один только парус, на который шли сотни фунтов бараньей шерсти, ткали чуть ли не год. Так разве не проще взять готовый корабль в долг под будущую добычу и пойти в поход прямо сейчас? Ответ был очевиден, и верфи на реке Влтава, что в землях чехов, работали в три смены. А словенская деревушка, что стояла на правом ее берегу, разрослась и превратилась в городок под названием Прага. Именно там стояли княжеские верфи и мануфактуры, где ткали паруса из шерсти, которую везли из аварских кочевий. Степняки получали за это чистое серебро в княжеской монете, и были весьма довольны. Выращивая скот, они зарабатывали куда больше, чем складывая головы в бесчисленных походах. Впрочем, и в датских землях находились умельцы, которые пытались строить такие же корабли, да только не выдерживали они конкуренции с товаром из Гамбурга, который был лучше и дешевле. Да еще и платить можно было за те драккары после того, как сходишь в поход. А посему даны строили лишь лодки для рыбаков, оставив мечту сотворить что-то более серьезное.
Мех, мед, воск, серебро и золото Вышата копил до осени, а потом грузил все это добро на княжьи насады, которые под охраной воинов шли на склады в Прагу, откуда расходились во все концы государства. Вышата, сидя на денежных потоках, разбогател неимоверно, но, будучи человеком дальновидным, смог умерить свои аппетиты. Вести из столицы, где обнаглевшие дьяки иногда шли добывать соль, отрезвили Гамбургского градоначальника. Он щипал понемногу и старался не выделяться богатством больше, чем мог себе позволить. Но, откровенно говоря, в подвале его терема были закопаны ларцы, полные золота и серебра, и это согревало душу вчерашнего нищего торговца из словенской деревушки. Ни внуки, ни правнуки его точно не умрут с голоду.
Недавно Вышата сходил в земли поморян, и теперь писал отчет самому князю, от усилия даже слегка взопрев. Он нечасто писал так много. Гонец в Новгород уйдет завтра. Паренек-обрин служил в Приказе Большого Дворца и прискакал сюда на двух конях. Теперь он терпеливо ждал, когда ему отдадут письмо, и бессовестно дрыхнул в людской. А когда этот гонец не спал, то уж непременно ел, изумляя стряпух Вышаты совершено нечеловеческим аппетитом. Его нужно было спровадить отсюда как можно быстрее, иначе зимой