сразу же подобрался Сталин.
— Кто не с нами — тот против нас, — сказал Глеб и убежал встречаться с Троцким, Дзержинским и потом с гулящими девками из института — институтками.
Настроение, витавшее в ЦК, в Совете Народных Депутатов разделяли многие, но не многие поддерживали. Да поддержки, в принципе, и было не нужно: важно было не мешаться под ногами. Все были в курсе, только Вова Ленин не в курсе.
— Але, Мирбах, — сказал он по телефону. — Как твои графские дела?
— Короче, — ответил Мирбах. — Мне уже прискучило ждать. Пора, наконец, исполнять обещанное: Украину — нам, Польшу — само собой, нам, а еще допуск к архангельским факториям.
— Яволь, — сказал Ленин. — Их либе дих.
И отключился. Действительно, пора было с немецкими друзьями рассчитаться за все за то, что они сделали для всей Российской империи.
Эх, а еще вождь мирового пролетариата! Не повременил, не хватило ему опыта стратегического предвидения: не предвидел он злую тетку Меркель во главе государства. Меркель — к рулю, муслимов — на шею, получите великую Германию.
В полночь пятого июля по правительственной связи Бокий позвонил в Москву.
— У вас продается славянский шкаф? — спросил он после того, как долго-долго дышал в трубку.
— Шкаф продан, могу предложить никелированную кровать с тумбочкой (из фильмы «Подвиг разведчика», кто не в курсе), — ответил в трубку Яша Блюмкин и сразу отключился.
Повернувшись к коллегам, он по-заправски, по-урочьи цыкнул на пол и сказал:
— Работаем, пацаны. Добро дано с самого высокого уровня.
Соучастники вздохнули с облегчением: ну, наконец-то, сколько уже можно в этой Москве торчать! Ответственные за бомбу достали бомбу. Ответственные за связь с общественностью связались с общественностью. Ответственные за транспорт завели «Студебеккер». Прочие ответственные тоже чем-то ответственным занялись.
6 июля в 14 часов Блюмкин и Николай Андреев, тоже сотрудник ВЧК, прибыли в германское посольство в Денежный переулок, предъявили мандаты и попросились на прием. Им пришлось ждать битый час, только через пятьдесят минут капризничающий Вильгельм фон Мирбах решил принять товарищей из ВЧК.
— Здравствуйте, товарищи немцы! — сказал со входа Блюмкин и вытащил наган.
— Хайльгитлер! — молвили ему в ответ посол, советник посольства Рицлер и переводчик лейтенант Мюллер.
— Можно я тут бомбу на некоторое время поставлю? — спросил Андреев и выложил на стол коробку из-под торта.
— Можно, — опять хором прогавкали немцы.
Так они и начали беседовать о том, о сем, о кайзере, о вожде, о надоях и успехах военной промышленности. Следует заметить, что даже в посольствах в то время не очень заботились о мерах безопасности. Тогда не принято было подозревать каждого посетителя, чтобы не оскорбить его недоверием. Это сейчас по прибытию в США россиянских граждан садят в обезьянник на час-другой, чтобы, вероятно, место свое истинное в американских ценностях не забывали. Это сейчас финские таможенники раздевают догола посреди контрольно-пропускного пункта, не считаясь ни с морозом на улице, и, стало быть, в продуваемом всеми сквозняками помещении, ни с любопытными взглядами из-за перегородки прочих посетителей страны Суоми. Это потому что где-то информация промелькнула, что клиент по национальности «карел». Сейчас многое возможно, а тогда с бомбами и оружием к послу на прием приходили за здорово живешь.
Наконец, Блюмкину прискучил разговор, и он пододвинул коробку из-под торта поближе к Мирбаху. А Андреев и вовсе перехватил из руки товарища наган и начал палить в белый свет, как в копеечку.
Все очень удивились, а Вильгельм схватился за грудь обеими руками. Тут громыхнул взрыв. Все удивились еще больше, а графа — так вовсе, разнесло в клочья.
— Ну, ладно, мы, пожалуй, пойдем, — сказал Блюмкин, когда эхо взрыва перестало гулять по коридорам посольства.
— Да, засиделись мы тут, — поддержал его Андреев.
Затем выпрыгнули в окно и на поджидавшей машине уехали в отряд ЧК под управлением товарища Попова. Советник Рицлер недоумевающе переглянулся с лейтенантом Мюллером: что это было?
А Ленин, как узнал, что Мирбаха взорвали, сразу же расплакался, побежал к Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому и сунул ему в ухо со всем своим рвением.
— Ты все знал, знал! — кричал он сквозь слезы.
— Подумаешь! — обиделся Железный Феликс. — Одним немцем больше, одним меньше.
— Ты уволен! — брызгал слюной вождь.
— А кто вместо меня, если не я? — прищурился Дзержинский.
Ленин задумался, но тут случился возле его оттопыренного уха Бокий.
— Петерса назначь, товарищ Бланк, Петерса — он всех порвет, потому что латышский стрелок, — прошептал он.
— Архиправильно! — возликовал вождь. — Петерс — вот кто! Уж он-то меня не подведет!
Очень известный в узких кругах Яков Петерс 3 января 1911 года в Лондоне на Сидней-стрит вместе с товарищами-латышами сутки отстреливался от полиции: они взяли банк и не хотели его отдавать обратно. Очаг террористов был уничтожен только при участии воинских частей, когда полисмены кончились, все — павшие от метких выстрелов стрелков с берегов Даугавы. Операцией против них руководил лично тогдашний министр внутренних дел Уинстон Черчилль.
Петерса в те не очень далекие годы судили, судили, а потом через пять месяцев выпустили под-подписку. Это было не то, чтобы больно, это было несколько унизительно, поэтому Яков поделился с Черчиллем банковскими деньгами по-братски, и его перестали выпускать под-подписку.
Дзержинского принялись допрашивать по Мирбаху, а Петерс начал руководить. В первый же день руководства заместитель Дзержинского — Александрович и 12 чекистов из отряда Попова были поспешно расстреляны. Уже потом, 27 ноября, Ревтрибунал при ВЦИК приговорил лидеров партии левых эсеров, которым вменили ответственность за акцию с послом, к одному году принудительных работ каждого. А потом и вовсе реабилитировал. Непосредственные убийцы Мирбаха — Яков Блюмкин и Николай Андреев получили по три года заочно, поскольку скрывались на Украине.
Петерс еще хотел кого-нибудь расстрелять, но одобрения таковых кардинальных мер уже не получил. Он пытался спорить с Лениным, но тот только хитро усмехался.
— Расстреляем, расстреляем, — говорил Ильич. — Пренепременно расстреляем. Но только по списку.
— Да какой список! — возмущался латыш. — За Володарского отомстим!
Моисея Володарского, в девичестве Гольдштейна, застрелили пару недель назад, двадцатого июня. Он поехал на Обуховский завод выступать перед рабочими, но один рабочий устроил ему теплый прием. В Прямом переулке за часовней Никита Сергеев, этот самый рабочий, достал пистолет и стрельнул Мойшу прямо через стекло проезжающего автомобиля. Одной пули оказалось достаточно, чтобы лишить жизни молодого двадцатишестилетнего ленинца. Никита сам подивился своей меткости, а чекист Блюмкин подивился еще больше. Он упросил Бокия оставить Сергеева в живых и определить инструктором по