Читать интересную книгу Всегда начеку - Сергей Смирнов

Человек не сам выбирает себе фамилию, и ее звучность вовсе не определяет внутренних качеств человека. Есть Зайцевы, совершившие героические подвиги, и есть Соколовы, бегущие в кусты от любой опасности. Не в фамилии дело, не она красит человека.

Но в данном случае не может не прийти на ум, что вся жизнь Павла Орлова, отданная борьбе со злом, созвучна его гордой фамилии.

Перевод с украинского

Владимира Гордиенко

Павел Бейлинсон, Иоганнес Туст

СЛАГАЕМЫЕ ПОДВИГА

Черный рупор репродуктора, только-только установленный на рыночной площади маленького приморского городка Хаапсалу, что на западе Эстонии, отсчитывает гулкие удары кремлевских курантов. Полночь. Люди в уездном отделе НКВД на улице Виидеманни прислушиваются к бою курантов, а потом снова склоняются над стопками карточек.

Карточки, карточки... Их больше всего среди секретных документов полиции безопасности — СД, брошенных фашистами несколько дней назад во время бегства из города. Тысячи этих карточек из глянцевитого серого картона с немецкой педантичностью заполнены именами разыскиваемых жителей Эстонии.

«Арестовать». «Подвергнуть допросу». «Доставить в политическую полицию»...

Десять с лишним тысяч серых карточек. Каждый сотый житель маленькой республики на особом учете в полиции безопасности, объявлен в розыске. Политические преступники, враги рейха.

— Ну и врагов же было у Гитлера, — усмехается один из сотрудников, вынимая из узкого деревянного ящика очередную кипу лощеных квадратиков.

— Это — действующая, на живых, — замечает другой. — Архивная картотека раз в пятнадцать больше...

По окнам стегает октябрьский дождь. Откуда-то с улицы, с проехавшего мимо грузовика доносятся отголоски солдатской песни.

— Якоб Кундер! — вдруг вырвалось у одного из разбиравших картотеку. — Гестаповцы искали Якоба!

Серый кусочек картона пошел по рукам.

«9959. Кундер

Якоб Мартинович, род. 7.8.1921 г. в Тыстамаа, пекарь, последнее место жительства — Хаапсалу; короткого роста, рыжеватые волосы, веснушчатое лицо.

Арестовать. Сообщить референту политической полиции Хаапсалу».

Якоб Кундер... Кто сейчас в Эстонии не знает этого имени? Кто не знает подвига Героя Советского Союза Якоба Кундера, совершенного через полгода после того, как розыскная карточка на него попала в руки чекистов? Узнав об этой карточке СД, Якоб Кундер пошутил тогда:

— Вот дойду до Берлина и спрошу у Гитлера, зачем я ему нужен...

* * *

В марте 1945 года вся территория нашей Родины, за исключением Курземского полуострова, была освобождена от гитлеровских полчищ. В Курзема же, между Тукумсом и Лиепаей, три десятка отборных дивизии противника заняли прочную оборону и намеревались нанести мощный фланговый удар советским частям, наступавшим в Восточной Пруссии. Наши войска блокировали фашистов. Завязались жестокие бои.

Утром 17 марта части Эстонского стрелкового корпуса заняли плацдарм в лесу возле станции Блидене. С минуты на минуту ждали приказа о наступлении. Справа к бою готовился 130-й Латышский стрелковый корпус, слева — войска 122-го корпуса. Впереди — открытое место с редким кустарником на пригорке, за ним — живая изгородь из густых подстриженных елочек и такая мирная, ничем не напоминающая войну колея железной дороги.

Прямо перед пригорком, за которым виднелись хутор Пилс-Блидене и железнодорожная станция, зарылся в землю взвод лейтенанта Кундера. Ни вечером, ни ночью уснуть не удалось. Под утро повалил густой мокрый снег, какой нередко бывает в Прибалтике в начале весны...

Кто воевал, тот знает эту звенящую тишину перед боем, когда слышно, как стучат часы, бьется сердце, как шуршит, сорвавшись с ветки, тяжелая снежная шапка. Люди же молчат. Будто и нет здесь никаких людей, никого нет, только безмолвный поседевший лес и тяжелые, сплошной завесой падающие с неба липкие хлопья снега. О чем думал тогда Кундер, никто не знает. Может быть, он думал о предстоящем бое, может, о том, что сыро и холодно сейчас, может, о матери, отце, о родном доме в Саулепа.

Всего несколько месяцев прошло с того дня, как комбат отпустил его повидаться с родными. Бодро спрыгнул тогда Кундер с грузовика. Сорвав с головы фуражку, помахал рукой товарищам и быстро пошел в сторону Саулепа. На полях крестьяне убирали хлеб и картошку. Трудно разгибая спины, люди из-под ладоней смотрели на низкорослого широкоплечего лейтенанта с круглым веснушчатым лицом и огненно-рыжими волосами. Кто он и куда так торопится?

А Якоб и в самом деле торопился. Вот уже из-за редких деревьев видна двухэтажная деревянная школа, о которой он учился. А за ней приземистый отчий дом и сложенная из серо-коричневых каменных глыб подслеповатая отцова кузница, крытая позеленевшей от времени и ненастья дранкой. Родной запах дыма. Здесь, в этом каменном доме, он провел детство, здесь жили его братья и сестры. Каково им тут было при немцах? Живы ли? Что-то уж очень тихо кругом...

Якоб остановился, смахнул с лица осеннюю паутину и побежал. Дверь кузницы отворена. Наверно, отец там. Замедлив шаги, Якоб надел фуражку и тихо вошел. Нет, никого нет, но тлеют угли в горне. Значит, все в порядке, значит, отец жив, он дома. Якоб обошел кругом прокопченную кузницу, он хотел войти в дом как можно тише, чтобы устроить родным сюрприз. Но трудно было сдержать себя, и он помчался по дорожке между кустами сирени.

Его дорожка, посыпанная желтым песком, его дом, его отец, братья, сестры...

В сенях он наткнулся на худущую длинноногую девчонку и с трудом узнал в ней племянницу. Та секунду-другую таращила на него глаза, потом попятилась в комнату. «Мама, мама! Русский солдат пришел!» — закричала она, не отрывая взгляда от Якоба. Из комнаты выбежал отец. Суровое, морщинистое лицо, тяжелый прищур серых глаз, короткие пепельные волосы.

— Ты, Якоб?! — прошептал старик и, сгорбившись, беспомощно опустил руки. Якоб обнял его, прижался лицом к небритой щеке и губами почувствовал соленую отцовскую слезу.

— Не думал я, что живой ты, сынок, — неожиданно хриплым голосом заговорил старый Мартин. — Сколько худа на земле нашей. Арсения свои же, эстонцы, хуторяне богатые... застрелили и в канаву бросили... За землю, что получил от новой власти.

Якоб крепче прижал к груди отца и ловил губами воздух. А сердце, казалось, подкатилось к самому горлу.

— ...Другие... все... живы? — наконец выговорил он, осторожно усадив отца на лавку.

Старик горестно покачал головой.

— Иоханну в Германию угнали. Ни писем от нее, ни весточки. Остальные, слава богу, живы. И ты вот пришел...

Значит, нет Арсения, нет Иоханны. Нестерпимо захотелось уткнуться в пахнущий кухней подол матери и заплакать, как бывало в раннем детстве. Он словно забыл, что мать умерла, когда ему еще не было и тринадцати лет.

За сутки, что пробыл Якоб в отчем доме, надо было о многом поговорить. Родственники расспрашивали его о войне, о Советской власти. Старый кузнец потрогал заскорузлыми, навечно обожженными пальцами орден Красной Звезды на кителе сына и спросил: «За что?» «Бой под Вытиквере», — ответил сын. «Под Вытиквере», — задумчиво повторил старик и снова спросил:

— Раньше, при Пятсе, кавалеров Креста свободы наделяли землей и хутором... А тебе, сынок, дадут?

Якоб улыбнулся.

— Всем крестьянам дадут землю, отец, — ответил он. — Но не за орден. Каждая крестьянская семья получит участок. Как перед войной...

Кундер поежился от озноба, крепко сжал зубы, чтобы унять дрожь. Мокрая шинель, казалось, стягивала тугими обручами тело. Ох, когда же кончится эта ночь, когда же можно будет согреться у костра, обсушиться? Война идет уже к концу, это ясно. И скоро он будет ходить по мирной, цветущей земле. Как до войны. Вот только добить бы поскорее гитлеровцев. Все будет хорошо, даже еще лучше, чем в том, навсегда опьянившем его радостью, девятьсот сороковом году.

* * *

...Невысокий круглолицый крепыш с выразительными карими глазами, широким, чуть вздернутым носом и оттопыренными ушами появился в Ляянемаском уездном отделе милиции в августе 1940 года.

— Меня зовут Якоб Кундер, — смущаясь, представился крепыш парторгу Придику Сарапуу. — Хочу служить в милиции...

Его по-женски белое лицо в сплошных веснушках, какое бывает только у рыжеволосых, зарделось. Он переминался с ноги на ногу, хлопал длинными огненными ресницами и поминутно поправлял на себе серый домотканый пиджачок.

В кабинете Сарапуу несколько минут назад закончилось совещание, и трое его участников еще не ушли.

— Где ты работаешь? — спросил командир взвода Вольдемар Напритсон. Ему, недавнему леснику, еще месяц назад стучавшему топором в Саунамяэских лесах, явно импонировал этот юноша с таким открытым честным лицом.