Читать интересную книгу Чудо Спинозы. Философия, которая озаряет нашу жизнь - Фредерик Ленуар

Заключение

Значение и границы спинозизма

Спиноза пишет: «Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни» [207] [1]. У самого философа было очень слабое здоровье – по свидетельствам Колеруса, Барух с молодости страдал туберкулезом, поэтому знал, что не проживет долго. Его домовладельцы и близкие свидетельствовали, что Спиноза оставался безмятежным и радостным вплоть до своего последнего вздоха: «И даже в том случае, если бы я когда-нибудь открыл, что какой-нибудь плод моего естественного разума ложен, он все-таки сделал бы меня счастливым, поскольку я наслаждаюсь им. И свою жизнь я стараюсь проводить не в печали и воздыханиях, но в спокойствии, радости и веселье» [208] [2].

В субботу 20 февраля 1677 года философ плохо себя почувствовал и вызвал к себе друга, врача Людовика Мейера. Тот прибыл из Амстердама уже на следующее утро и распорядился, чтобы больного поили наваристым куриным бульоном. А на следующий день, когда семейство ван дер Спиков отправилось в церковь слушать проповедь, Спиноза умер в своей комнате около трех часов дня. Ему было 44 года. Вероятнее всего, Людовик Мейер отвез рукописи Спинозы в Амстердам издателю Яну Риувертсу, который взял на себя расходы по погребению философа в Ньиве-Керк, маленькой протестантской церкви. Через несколько лет из-за отсутствия средств для оплаты места на кладбище останки Спинозы были перезахоронены в общей могиле. Узнав о смерти философа, в дом ван дер Спиков за наследством явилась его сестра Ребекка, которая не разговаривала с ним с момента наложения херема. Поняв, что брат оставил больше долгов, чем выгоды, она отказалась от наследства. Немногочисленное имущество Спинозы – главным образом книги – было продано с мо- лотка. Меньше чем через год после кончины философа Ян Риувертс опубликовал «Посмертные сочинения», в том числе «Этику», на латыни и голландском языках, не указав имени автора и под вымышленным именем издателя. Летом 1678 года издание было осуждено гражданскими и церковными властями; католическая церковь запретила книгу в марте 1679 указом епископа Нильса Стенсена (беатифицированного в 1988 году папой Иоанном Павлом II), назвавшего ее «тлетворным злом». Издание, сохранившееся в Ватикане, хотя и записано не самим автором, – это единственная рукописная копия «Этики», которая до нас дошла.

Как вы уже поняли, дорогой читатель, я очень люблю Баруха Спинозу. Я ценю достоверность и последовательность его учения, и меня глубоко тронуло, как этому человеку удалось трансформировать боль от своих ран и страданий в непрестанный поиск истины и мудрости. Я люблю его и за то, что он один из немногих философов Нового времени, которые не впали в пессимизм, придерживаясь трагического видения жизни; Спиноза положительно смотрит на жизнь и предлагает путь самосовершенствования, ведущего к радости и блаженству. Я сразу же узнал себя в этом подходе – позитивном и при этом помогающем незамутненным взглядом посмотреть на человеческую природу и мир. Я люблю Спинозу за то, что он был великодушным мыслителем, стремящимся помочь себе подобным своей философией и улучшить мир. Еще я люблю его, и, может быть, это главная причина, за его смелость: несмотря ни на что, философ остался верен своей любви к истине, предпочел свободу мысли спокойной жизни в семье и общине, интеллектуальному конформизму. Он был жертвой наихудшей клеветы, от него отреклись его соотечественники, он жил под постоянной угрозой и при этом оставался верным избранному пути. Его ненавидели, но его сердце было свободным от ненависти. Его предавали, но сам он оставался верным. Над ним насмехались, но сам он никогда никого не презирал. На многочисленные нападки он всегда отвечал с уважением. Он жил скромно и достойно, всегда в абсолютном согласии со своими идеями, на что ни один философ – включая меня – не способен. Я люблю Спинозу и считаю его своим добрым другом и помощником на моем пути к мудрости.

Такой уж ли я убежденный спинозист? Во многих отношениях – да, и я к этому еще вернусь. Однако я не согласен с некоторыми взглядами Спинозы. Мне не представилось случая затронуть в этой книге две точки зрения, которые философ не слишком подробно, но все же выражает в своих работах и с которыми я никак не могу согласиться: его взгляд на место женщин в обществе и его видение животных.

К моменту своей смерти 21 февраля 1677 года философ как раз закончил один из параграфов «Политического трактата» (остался незавершенным), посвященный праву голоса в демократии. В нем Спиноза объясняет, что не только дети, но и женщины не должны иметь права голоса, потому что они зависят от своих мужей. Затем он задает хороший вопрос: эта зависимость происходит из особенностей традиционного жизненного уклада или из самой природы женщин? И вот тут неожиданно Спиноза попадает под влияние предрассудков своей эпохи и объясняет читателям, «что женщины по природе не имеют одинакового с мужчинами права» [209]. Его слабая аргументация основывается лишь на одном эмпирическом выводе:

«Ибо невиданное еще дело, чтобы мужчины и женщины правили вместе, но всюду на земле, где только есть мужчины и женщины, мужчины правят, а женщины находятся в подчинении, и, таким образом, оба пола живут в согласии» [210] [3].

В то время как Спинозе удалось преодолеть предрассудки своей культуры и эпохи во многих областях, он все же не сумел развить дальше свое размышление на эту тему. Я даже задавался вопросом, полностью ли он переварил свою любовную неудачу или все же она укрепила его в этой мизогинии, свойственной патриархальным обществам…

Еще один пункт, по которому наши соображения расходятся: его утилитарное отношение к животным, которое тоже абсолютно соответствует предрассудкам его времени. Следом за философами Античности и христианскими теологами, он считал, что если люди, наделенные разумом, стремятся к справедливости и согласию между собой, то они могут использовать остальную природу, особенно животных, как им заблагорассудится:

«Я не отрицаю, однако, что животные чувствуют [в отличие от Декарта], а отрицаю только то, что будто бы вследствие этого нельзя заботиться о собственной пользе, пользоваться ими по произволу и обращаться с ними так, как нам нужно; ибо они не сходные с нами по своей природе, и их аффекты по