— Какая честь, Ваша Темность! Мы польщены! Не изволите ли отобедать с нами? У нас сегодня кабанчик по-ольберски…
Ламбрук тянул время, спешно пытаясь сообразить, как бы так сманеврировать между придворным магом и императорским бастардом. Оба представляли Конвент, оба могли доставить массу неприятностей. От тяжких раздумий граф взмок.
— С удовольствием, милейший. Надеюсь, кроме кабанчика у вас найдется три буна крови девственницы. Диета, видите ли, — с серьезным видом отозвался Рональд.
Граф побледнел, по виску его скатилась капля, но он не посмел её утереть.
— Э… Ваша Темность… э… — замычал Ламбрук, спешно припоминая, есть ли у него в служанках хоть одна девственница, и отгоняя мысль о старшей дочери.
Позволив графу поужасаться вдоволь, Рональд рассмеялся. Искренне, открыто, заразительно — так, что даже подслушивающие под дверьми лакеи разулыбались до ушей.
— О, я вижу, до вас еще не дошла столичная мода, — Рональд похлопал облегченно вздыхающего графа по плечу. — Очаровательное название для подогретого бресконского с медом и корицей.
Концентрация страха в особняке Ламбруков резко снизилась: призрак Ужасного Темного, жидкой бороденкой и узкими хмирскими глазками смахивающий на Великого Паука Тхемши, растаял. Вместо пожара и наводнения в гости к Ламбрукам явился прекрасно знакомый всему высшему свету «душка Рональд». Конечно, этот образ лишь отчасти сглаживал предубеждение против темных, да и просачивающиеся время от времени слухи о некоторых его приватных делах несколько не соответствовали роли. Но кто хочет обмануться, тот обманется.
«И это — потомки великих магов, — с сожалением думал Рональд, отвешивая комплименты графским дочкам и целуя руку графине. — Ни капли Драконьей крови, даже на богами проклятую шерскую категорию! Куда катится этот мир…»
Дожидаться обеда Рональд не стал. Кабанчик по-ольберски и модный столичный напиток привлекали его много меньше содержимого сейфа в графском кабинете. Тонкий аромат некромантии, источаемый свитками, однозначно говорил об их подлинности и о том, что Дукрист опоздал. Оставалось лишь убедиться, что нечитаемые письмена — нечитаемые для необразованных тупиц, не знающих даже простейшего перекрестно-зеркального шифра и старохмирского языка — содержат не любовные вирши.
— С превеликим удовольствием, Ваша Темность! — улыбался и кланялся граф.
После маленькой антрепризы он уже никак не мог отказать милейшему шеру Бастерхази в такой малости, как осмотреть привезенные сыном тетради. Не подарить — если в тетрадях есть что-то интересное, придется еще поторговаться.
— Так вы говорите, они хранились у?.. — словно между прочим осведомился Рональд.
— Мой сын выкупил их у последней из рода Саравенати. По ее словам, брат того самого Андераса приходился троюродным прапрадедом ее покойному мужу. Как жаль, мой сын отсутствует по делам службы. Но, если Ваша Темность желает узнать все в подробностях, он всего через полтора часа вернется из Торговой Палаты.
— Вы прекрасно все рассказываете, советник. Продолжайте!
— С этими тетрадями связано проклятие…
Рональд вполуха слушал болтовню графа, стараясь не показать нетерпения. Столько лет он собирал по крупицам историю Школы Одноглазой Рыбы, выкупал или отбирал у несговорчивых дураков мемуары современников, письма, дневники, амулеты — все, что могло помочь воссоздать ритуал, с помощью которого Ману с учениками почти обманули Хисса. Рональд знал точно, что за ошибку совершил величайший темный последнего тысячелетия. Высокомерие всему виной: никто не молился Светлой Сестре за Ману искренне, и вместо свободы от Ургаша он получил вечное рабство.
— …они в плохом состоянии, Ваша Темность! — даже доставая тетради из сейфа, продолжал юлить и тянуть Ламбрук.
— Не беспокойтесь, милейший, — Рональд еле удерживался, чтобы не оттолкнуть графа, не выхватить из его рук драгоценность.
Наконец, четыре желтых, хрупких тетрадки с обтрепанными краями, исписанных коричневыми выцветшими каракулями, легли на стол перед Рональдом. «Какая из них? В какой — сокровище? Или все?» — страх, надежда, предвкушение смешались в дрожи пальцев, легко касающихся четырехсотлетней бумаги.
— Осторожно! — нервно шепнул Ламбрук, когда Рональд открыл первую тетрадь.
«Не мешай, ишак!» — заклинание, высушивающее мух, едва не сорвалось с губ, но Рональд снова сдержался, ограничившись злым взглядом. Этого хватило: Ламбрук сжался и затих в своем кресле.
Глядя на знакомые каракули старохмирского, Рональд погружался в текст слой за слоем, разгадывая матрицу шифра, настраиваясь на перо в руке четыре сотни лет как почившего мага. Большая часть букв расплылась и стерлась, тетради хранились в слишком сыром месте, к тому же оболочку кто-то давно нарушил кривой попыткой прочитать текст. Но в руках умелого некроманта и мертвая книга заговорит, надо лишь восстановить из обрывков изначальное плетение.
Тетради окутались привычным темным туманом возвращенного времени, из бестолковых штрихов начали вырисовываться буквы и всплывать лоскуты смысла:
«…недели, как я ушел с Ману. Он так увлечен исследованиями, что не видит…»
«…брат Ястреба идет на поправку. Странно, не думал, что мне удастся…»
«…погиб Занге. В клинке остался лишь крохотный осколок души, без памяти и разума. Ману сказал, этот путь ведет в тупик. У нас недостаточно…»
«…считает это выдумкой Слепого Барда. Для Ману существует лишь разум, воля и сила. Смешно было надеяться, что…»
«…храм Карума. Мертвый дом мертвого бога, страшно…»
«…говорит, что старый трактат надо запретить и сжечь. Все равно не понимают…»
«…с тех пор как нашел кристаллы. Безумная затея, но я все равно пойду с ним. Может быть, когда-нибудь удастся вернуться в Сашмир. Ястреб получил вести из дома, их с братом считают мертвыми. Младший стал главой рода…»
Рональд еле подавил дрожь. Значит, Ястреб Бастерхази не погиб в той стычке с имперскими светлыми. Слава Двуединым, ему хватило ума обезопасить семью. Но в самом тексте что-то странное, написано мужчиной, но пахнет женщиной. Разгадать бы!
«…пишет в книге, не показывает…»
«Утром идем в Ирсиду, Лас не может сдержать их сам, а Ману не хочет бросать ученика…»
Из коротких строк, обрывков мыслей проступала история Ману Одноглазого и его Школы. Та сторона, что не изучается в гимнасиях: юным шерам не полагается знать, что злодей Андерас, жестокостью превосходящий самого Ману, родился светлым. И, похоже, не только это не изучается в гимнасиях — судя по дневнику Андераса, мятеж в Ирсиде поднял вовсе не Ману, а один из его учеников, Лас. И живым богом его назвали темные, а не он сам. Очень интересные дневники для историка, но ни слова о сути.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});