Читать интересную книгу Неизвестная революция 1917-1921 - Всеволод Волин

(В ходе Революции народные массы интуитивно начинали постепенно вставать на анархистские позиции. Но им не хватало сознательности и знаний об анархизме. И времени для их осмысления.)

2. Этот государственнический предрассудок, почти врожденный, сформированный тысячелетней историей и ставший «второй натурой», поддерживался всей печатью, включая издания социалистических партий — особенно в России, где анархистской литературы практически не было, за исключением нескольких нелегальных брошюр и листовок.

Не следует забывать, что передовая российская молодежь читала литературу, в которой социализм неизменно был представлен в свете государственном. Марксисты и антимарксисты спорили между собой, но и те, и другие видели в государстве бесспорную основу всякого современного общества.

Для российской молодежи социализм всегда был неотделим от государства. За редкими, индивидуальными исключениями, она практически не имела представления об анархической концепции вплоть до событий 1917 года. Во все времена не только печать, но и просвещение в целом носило государственнический характер.

3. По вышеизложенным причинам уже с самого начала Революции социалистические партии, включая большевиков, располагали значительным числом активистов, готовых к действию.

Уже в то время умеренные социалистические партии были достаточно многочисленными, что послужило одной из причин успеха меньшевиков и правых эсеров.

Что касается большевиков, почти все они тогда находились за границей. Но быстро возвратились на родину и решительно взялись за дело.

По сравнению с социалистами и большевиками, которые с самого начала Революции выступали как массовые, организованные и сплоченные силы, анархисты представляли собой лишь незначительную горстку активистов.

(Дело было не только в их численности. Отвергая политические цели и средства, анархисты, следуя логике, не образовывали дисциплинированную политическую партию, стремившуюся захватить власть. Они организовывались в пропагандистские группы, занимавшиеся общественной деятельностью, а затем объединялись в ассоциации или федерации на основе добровольной дисциплины. Этот способ организации привел к тому, что временно они оказались слабее политических партий. Это, впрочем, ничуть их не обескураживало, ибо они работали ради того дня, когда широкие массы осознают — в силу вещей и не без помощи их разъяснительной и просветительской работы — жизненную правду анархической концепции.)

Помню, вернувшись из-за границы в Петроград в первых числах июля 1917 года, я был поражен огромным числом большевистских плакатов, извещавших о митингах и собраниях во всех уголках столицы и пригородов, в конференцзалах, на заводах и пр. Я не увидел ни одного анархистского плаката. Также мне стало известно, что партия большевиков издает ежедневные многотиражные газеты в столице, других городах и почти повсюду — на заводах, в хозяйственных службах, в армии — имеет массовые и влиятельные ячейки. И одновременно я с горьким разочарованием убедился в отсутствии в Петрограде анархической газеты и пропаганды вообще. Разумеется, имелось несколько либертарных группок в зачаточном состоянии. Кроме того, в Кронштадте (см. кн. III, гл. 1) было несколько активных анархистов, чье влияние уже начинало ощущаться. Но этих «кадров» оказалось недостаточно для ведения эффективной пропаганды, призванной не только проповедовать практически неизвестные идеи, но и противостоять мощной агитационной деятельности большевиков. На пятом месяце грандиозной революции в столице не был слышен голос анархистов! И это на фоне развязанной большевиками активности[53]. Вот к какому выводу я пришел. Только в августе, с большим трудом маленькой анархо-синдикалистской группе, состоявшей в основном из товарищей, прибывших из-за рубежа, удалось начать издание еженедельной газеты («Голос Труда»)[54]. А что касается устной пропаганды, в Петрограде ее способны были вести лишь три или четыре товарища. В Москве ситуация оказалась лучше, там уже выходила ежедневная либертарная газета «Анархия», издававшаяся относительно многочисленной Федерацией[55]. В провинции пропагандистские ресурсы анархистов были незначительны[56].

Вызывает удивление, что, несмотря на столь неблагоприятную ситуацию и собственную малочисленность, анархисты позднее — и почти повсюду — сумели завоевать определенное влияние, вынудив большевиков вести против них вооруженную, временами весьма длительную борьбу. Этот быстрый и спонтанный успех анархических идей очень показателен. (Далее мы увидим, чем он объяснялся.)

Когда после моего возвращения в Россию товарищи поинтересовались моими первыми впечатлениями, я сказал им: «Наше отставание непоправимо. Как будто мы должны пешком догнать поезд большевиков, опередивший нас на 100 километров и едущий со скоростью 100 километров в час. Нам же предстоит не только догнать его, но и вскочить в него на полном ходу, выбить оттуда большевиков и, наконец, не только захватить поезд, но — что гораздо сложнее — предоставить его в распоряжение народных масс, помогая им двигать его вперед. Чтобы это удалось, необходимо чудо. Мы должны верить в него и делать все, чтобы оно произошло».

Добавлю, что «чудо» это за время Революции дважды было близко к осуществлению: первый раз в Кронштадте во время восстания в марте 1921 года; второй — на Украине, в момент подъема массового «махновского» движения.

Оба эти события, как мы уже говорили, замалчиваются или извращаются в работах некомпетентных или пристрастных авторов и остаются практически неизвестными широкой публике. Мы детально рассмотрим их в последней части нашей книги.

4. Некоторые события Революции (см. ниже) подтверждают, что, вопреки неблагоприятной ситуации и малочисленности анархистов, идея смогла бы проложить себе дорогу и даже восторжествовать там, где российские трудящиеся массы в момент Революции имели давние, опытные, испытанные классовые организации, готовые осуществить эту идею на практике. Однако на деле все обстояло иначе. Рабочие организации возникли лишь в ходе Революции. Конечно, численность их необычайно быстро возросла. Вскоре вся страна покрылась сетью профсоюзов, заводских комитетов, Советов и пр. Но эти организации, возникли без первоначальной подготовки, не имели опыта работы, четкой идеологии, не проявляли самостоятельной инициативы. Они никогда не участвовали в идейной или какой-либо другой борьбе. Они не имели никакой исторической традиции, никаких знаний, не осознавали свою роль, задачу, подлинную миссию. Либертарные идеи были им неизвестны. В таких условиях эти организации с самого начала были вынуждены плестись в хвосте политических партий. (И как следствие — не без участия большевиков — им не хватило времени для того, чтобы слабые силы анархистов смогли в достаточной степени просветить их.)

Сами по себе либертарные группы могли служить лишь «передатчиками» идей. Чтобы провести эти идеи в жизнь, необходимы были «приемники»: рабочие организации, готовые «уловить» идеи-радиоволны и реализовать их. (Если такие организации существуют, анархисты соответствующих профессий вступают в них, оказывают им помощь советами, примером и т. д.) Но в России подобных «приемников» не было, возникшие в революции организации не могли сразу же выполнить эту задачу. Анархические идеи, энергично посылаемые несколькими «передатчиками» — впрочем, немногочисленными, — «терялись в пространстве», не «улавливались», то есть не приводили к практическим результатам, не имели эффективного резонанса. Чтобы в таких условиях анархическая идея смогла проложить себе дорогу и восторжествовать, понадобилось бы либо отсутствие большевизма (или большевиков, действующих как анархисты), либо чтобы Революция дала рабочим организациям время «уловить» идею и способность осуществить ее на практике, пока их не интегрировало большевистское государство. Последней возможности не представилось, большевики (преградив путь анархистам) захватили рабочие организации, прежде чем последние смогли ознакомиться с анархической идеей, воспротивиться диктату и повести Революцию по либертарному пути.

Отсутствие «приемников», то есть классовых организаций, изначально готовых принять и реализовать анархическую идею (а также отсутствие времени, необходимого на формирование таких организаций), явилось, по моему мнению, одной из основных причин поражения анархизма в русской Революции 1917 года.

5. К этому следует добавить другой фактор не меньшей значимости, несмотря на его субъективный характер. Он усугубил то, о чем говорилось выше, и стал фатальным для Революции.