— Так так пахнешь… — бормочу, трогая языком уголки его губ. — Не знаю, почему мне так нравится твой запах…
— А мне нравится твой.
Его живот все такой же твердый, как я помню, если не тверже. Кожа такая же гладкая. Протолкнув пальцы выше, я царапаю его соски. Никогда такого не делала, но сейчас почему-то хочется.
Хрипло выругавшись, Север наваливается на меня всем телом, отчего становится сложно дышать. Слышится звук расстегиваемой молнии, шорох упавших брюк.
— Скорее… — Зажмурившись, я в исступлении поджимаю ступни. — Сделай… Ну пожалуйста.
Его член упирается в мои намокшие от возбуждения стринги, словно желая протаранить их насквозь. От отчаянной попытки раздвинуть ноги шире, чтобы помочь, начинает ломить бедра.
Затем я чувствую его пальцы между ног. Задев клитор, они отводят полоску белья в сторону, облегчая проникновение.
— Черт! — Вскрикнув, я впиваюсь зубами в его нижнюю губу. Член Севера заполняет меня без остатка, до выступивших слез, до распирания в животе.
— Нормально? — Его голос хриплый и севший, лоб упирается в мой.
— Да. — Я моргаю в знак согласия. — Только, пожалуйста, не останавливайся.
— Я бы и не смог.
До боли впечатав пальцы в мои ягодицы, Север делает повторный толчок. В промежности разливается тягучее, сладко-терпкое нытье. Я крепко сжимаю веки, не желая упустить даже толики этих ощущений: трения крепкого мужского тела, возбуждающего запаха, жадных прикосновений рук, вкуса поцелуя и нарастающего движения внутри себя, от которого вибрируют внутренности.
— Скажи что-нибудь… — задыхаясь от глубины и силы толчков, сиплю я. — Что-нибудь только для меня.
— Ты красивая… И особенная… — Дыхание Севера прерывается. — Меня охереть как мотает… Хочется и понежнее с тобой быть и, блядь, так сильно затрахать…
Не открывая глаз, я улыбаюсь. Это приятные слова. Даже самые грубые.
— Затрахай, я не против. Соседи неделю живут на даче, так что мы их не потревожим.
Север издает тихий смешок.
— Уж о них-то я меньше всего забочусь. Открой глаза.
Пусть и не сразу, я слушаюсь, медленно приподнимая веки. Его расширенные зрачки находятся близко-близко. Смотрят прямо в мои.
Глубокий толчок. Дернувшись, я стараюсь удержать их в фокусе. Север делает то же самое, продолжая смотреть мне в глаза.
Еще толчок. Мой рот распахивается в беззвучном крике. Темно-серая радужка напротив становится свинцовой. Новый толчок.
Даже будучи абсолютно голой, я не была настолько обнажена, как сейчас — когда на мне есть практически вся одежда. Заниматься сексом, глядя глаза в глаза — это особый эксперимент. Эксперимент, на который, я думала, я вряд ли способна. Для этого нужны близость и доверие, а у нас с Севером их по понятным причинам нет.
— Нравится? — читаю я по его губам.
Киваю.
— Нравится, спрашиваю? — переспрашивает он требовательнее.
— Да, — хриплю я. — Нравится.
— Охуенная ты, малая. — До боли сжав мои бедра, он прижимается ко мне лбом. — Всегда разная… Поломанная, но такая живая…Никогда не угадаю, чего от тебя ждать.
51
— Тебе надо меня отпустить. — Со смущенным смешком сообщаю я, несколько раз подергав ногами. — Поясница затекла.
Удерживая мои бедра, Север отрывает меня от стены и с осторожностью опускает на пол. Так осторожно, как если бы я только-только научилась ходить.
— Спасибо, — бормочу я, глядя как по ноге стекает белесая полоска спермы. Не зная, куда смотреть и как себя вести, говорю, что мне нужно в душ и, одернув юбку, быстро семеню в ванную.
В отражении настенного зеркала на меня смотрит раскрасневшаяся девушка с горящими глазами. Такой я не видела себя очень давно.
Стерев разводы туши под глазами, я одергиваю занавеску и захожу в душ. Прохладная вода стекает по телу, охлаждая кожу и отрезвляя разум. Голоса в голове оживают, подкидывая резонные вопросы: Уверена, что оно того стоило? Думаешь, теперь ты сумеешь справишься лучше, чем тогда?
Момент выхода из ванной слабовольно хочется отсрочить. Я несколько раз прохожусь расческой по волосам, дважды смазываю руки кремом и даже чищу раковину.
Соберись, — требую у своего отражения и, замотавшись в халат, берусь наконец за дверную ручку.
Севера я обнаруживаю сидящим за кухонным столом. Он успел включить чайник, который закипает аккурат к моменту, как я вхожу.
— Ванная комната свободна, если тебе нужно. — По-прежнему избегая его пристального взгляда, я устремляюсь к кухонному гарнитуру, чтобы достать чашки. — Тебе черный или зеленый, я забыла?
— Все равно.
В зеркальной двери микроволновой печи я ловлю на себе его взгляд и плотнее запахиваю халат. Волнение и неловкость растут с каждой секундой, а вот раскованность и решимость бесследно испарились. Побочное действие оргазма.
— Не надо так нервничать, — негромко произносит Север, когда я опускаю на стол чашки — Все самое волнительное между нами уже состоялось.
Я заставляю себя посмотреть ему в глаза, чтобы не выглядеть слишком уж жалкой и не отдающей отчет своим поступкам. Молчать и смущаться после того как я сама на него набросилась — детский сад.
— Слишком много впечатлений за один день, — говорю я, пожав плечами. — Это
эмоционально сложно. Такого окончания вечера я совсем не планировала. Вышло само собой.
— Жалеешь?
Продолжать смотреть на Севера в этот момент невыносимо сложно, но я справляюсь.
— Нет. У меня давно не было секса, так что…
— Ну да. — Он кивает, словно соглашаясь. — Сработала физиология.
— Именно. — Улыбнувшись, я придвигаю к нему чай. — Попытка номер два.
Он вскидывает брови.
— Ты о чем?
— Про чай. Тот, что в гостиной, давно остыл.
— Понял.
Сдув змейку пара, он подносит ко рту чашку. Я делаю то же самое. Неловкость, обманчиво развеянная этим коротким диалогом, вновь растет.
— Завтра что делаешь?
Вздрогнув от неожиданного вопроса, я поднимаю глаза.
— Иду на тренировку.
— Какая тренировка? Тренажеры?
— Бокс.
— Говорю же, умеешь удивлять. — Он улыбается.
— Мне пока нравится. — От возможности говорить на отвлеченные темы мой голос крепнет. — Много таланта не нужно. Молотишь грушу и все.
— Бокс в целом не самый простой вид спорта. Я когда-то занимался.
Я вдруг ощущаю злость и опустошение. Для чего мы обсуждаем мои тренировки? Чтобы романтизировать наш спонтанный секс? Меньше всего я хочу добавлять в свою жизнь ложной романтики, особенно сейчас, когда учусь видеть ясно. Мать, отец, Север… Сколько раз мне еще нужно встать на одни и те же грабли, чтобы раз и навсегда избавиться от розовых очков?
— Я хочу спать, — говорю я, сделав один большой глоток. — Тяжелый день. Думаю, ты понимаешь.
Север щурится.
— Просишь уйти?
— А ты хотел остаться ночевать? — уточняю, вставая. — Вряд ли.
Оценивающе пробежавшись по мне глазами, он поднимается. Одарив его полуулыбкой, я киваю себе за спину, мол, идем, провожу.
— Для меня это не физиология, — произносит он, сверля меня взглядом.
В левой половине груди от этих слов екает, но я не подаю вида. Не стоит романтизировать происходящее, ибо потом бывает слишком больно.
В молчании мы доходим до прихожей. Скрестив руки на груди, я смотрю как Север обувается.
— Завтра позвоню, — говорит он, выпрямившись. — До обеда у меня дела есть, а потом можно где-нибудь прогуляться.
Улыбнувшись, Север тянется ко мне — то ли для объятий, то ли для поцелуя, но я отшатнуться.
— Ответь на один вопрос.
Он слегка кивает.
— Задавай.
— Наша встреча в клинике… Когда я пришла на аборт. Ты уже знал, кто я такая?
— Да, знал, — отвечает он с запинкой.
Внутри что-то с треском ломается. Конечно, он знал.
— Малая…
Увернувшись от его рук, я прижимаюсь к стене. Конечности за секунду становятся ледяными.
— Я же сказала, что хочу спать. Спокойной ночи.