Читать интересную книгу Книга ночей - Сильви Жермен

Как можно было вознести ее, вторую половинку Матильды, на самую вершину красоты и радости и тут же безжалостно сбросить оттуда, ввергнуть в безумие, отшвырнуть, точно ненужную тряпку в крапиву! И Матильда каждое утро просыпалась с неутоленной ненавистью и жаждой мести. Когда она глядела на троицу «ублюдков», которых ее отец прижил неизвестно от кого, ей чудился в них тот же злой дух, готовый предать и смертельно ранить, что жил и в Дубине, и она перенесла на них всю свою бессильную злобу.

Итак, Виктор-Фландрен решился нанять служанку, которая присматривала бы за детьми и помогала в работе на ферме. Но ни в Черноземье, ни в Монлеруа, ни даже в окрестных деревнях он не смог найти девушку, которая согласилась бы прислуживать на Верхней Ферме. Золотая Ночь-Волчья Пасть и его орава двойных и тройных близнецов с желтыми зрачками больше, чем когда-либо, вызывали недоверие и страх. Люди даже решили, что и Дубина поступил правильно, сбежав от невесты и от всех этих проклятых волков Пеньелей.

Виктору-Фландрену и раньше доводилось слышать о замке Кармен, расположенном в дальнем конце их округи. Рассказывали, что в этом замке живет целая колония незаконнорожденных девочек и девушек, которых воспитывают и обучают до тех пор, пока они не смогут работать на местных фабриках, фермах или в лавках.

Это благотворительное заведение было учреждено около двадцати лет назад старым маркизом Арчибальдом Мервейе дю Кармен и называлось «Юные сестры Блаженной Адольфины», ибо создали его по желанию младшей дочери маркиза, Адольфины, умершей в возрасте пятнадцати лет.

За несколько месяцев до смерти юной Адольфины в Кармене случился пожар, уничтоживший целое крыло замка. Огонь вспыхнул во время бала, устроенного в честь Амели, старшей дочери маркиза; в тот день отмечали ее восемнадцатилетие. Празднество уже заканчивалось, когда Амели, вальсируя с кавалером, опрокинула канделябр, и буйное пламя мгновенно охватило платье девушки. Кавалер едва успел отскочить от этого живого факела, зато мать Амели, маркиза Аделаида, бросилась спасать дочь. И Амели кончила прерванный танец в объятиях матери, чье платье тоже загорелось; обе женщины завершили бал поистине ослепительным вальсом, объятые языками пламени.

Огонь в один миг разлетелся по всему залу, пожирая мебель, скатерти и шторы, выгоняя гостей в окна под оглушительный звон бьющихся стекол.

Адольфины на балу не было; она лежала у себя в постели, застигнутая очередным приступом болезни, которая впоследствии и свела ее в могилу. Когда окно спальни налилось багровым светом, дрожащей от лихорадки девочке почудилось, будто ночь заразилась ее недугом и тоже начала харкать кровью. Но Арчибальд Мервейе дю Кармен увидел все. Увидел, как его жена и дочь корчились и исчезали в гудящем пламени, видел, как разлетаются вдребезги стекла и рушится крыша, видел, как люди с воплями бегут через иллюминированный парк, видел, как мечутся в стойлах лошади, с испуганным ржанием молотя воздух копытами, словно пытаясь заклясть и остановить надвигавшуюся стену огня. Некоторые из них даже поломали ноги, их пришлось потом пристрелить. Затем он увидел, как пламя опало и улеглось, оставив после себя огромное пепелище с рдеющими углями. Он увидел разоренный пожаром замок и обугленные тела жены и старшей дочери — на их черных шеях и в ушах ярко блестели уцелевшие бриллианты.

И тогда он увидел, как земля разверзлась у него под ногами, унося в адскую бездну все его счастье, любовь и веру. Но Адольфина твердо решила изгнать гнев и ярость из сердца отца и взяла с него обещание восстановить погубленное крыло замка, чтобы устроить там приют для местных девочек — сирот или подкидышей; таким образом, сказала она ему, он найдет себе больше дочерей, чем потерял. И еще она попросила схоронить ее в часовне этого приюта, желая и после смерти навечно остаться среди своих названых младших сестер.

3

Арчибальд Мервейе дю Кармен свято сдержал обещание, данное дочери; однако он исполнил желание покойной весьма своеобразно.

Адольфина намечала в тетради главные принципы своего проекта, назначенного как для помощи обездоленным детям, так и для спасения души отца, истерзанной горем и возмущением против Бога. Но ей не удалось завершить этот труд милосердия, ибо под конец рука ее то и дело бессильно падала на открытую страницу, испещренную неразборчивыми каракулями, сырую от брызгов крови и от слез. Однажды она гневно швырнула тетрадь на пол с криком: «Я не хочу умирать! Не хочу… не хочу!..» Но, увы, очень скоро девушка уже не смогла бороться с роковым недугом, впала в агонию и умерла, так и не закончив свой проект.

Эти слова, в ужасе выкрикнутые Адольфиной, были последними, что услышал от нее отец; в его ушах все еще звучал этот хриплый вопль, когда он прочитывал оборванные записи дочери. В основном они состояли из отдельных, разрозненных фраз и слов: «…часовня Скорбящей Богоматери… все маленькие девочки будут состоять под покровительством Святой Девы Марии… дортуар Амели… пускай святые дни станут для них праздниками… зал Аделаиды… я навсегда пребуду среди них, в часовне… так все станут друг другу утешителями…» Но, главное, маркиз увидел в этой тетради следы крови и слез; именно этими пятнами-завещаниями он и руководствовался, исполняя волю своей дочери— последней и единственной.

Он и в самом деле восстановил и даже расширил сгоревшее крыло замка и захоронил сердце Адольфины в часовне Скорбящей Богоматери. Только он приказал разместить эту часовню в подземелье, у дальнего конца здания. Она была сплошь облицована черным мрамором и освещалась только свечами. В центре возвышался алтарь, а на нем изумительной работы ковчег, где и находилось сердце усопшей. В часовню спускались по бесконечно длинной винтовой лестнице, начинавшейся в небольшой зале с таким низким потолком, что, проходя через нее, нужно было склониться в три погибели. Здесь стояли саркофаги с останками маркизы и ее дочери Амели, а также огромная стеклянная рака, где покоилось набальзамированное тело Адольфины.

Мрачное вдохновение маркиза наложило свой отпечаток буквально на каждую пядь замка. Все до одной стены, что в дортуарах, что в столовой, были выкрашены в темно-серый цвет; воспитанницы спали только на железных кроватях и носили только черные платья. Вместо туалетных комнат он приказал установить в центре каждой спальни ряд деревянных лотков, напоминающих поилки для скота, куда наливали для умывания только ледяную воду. Требования дисциплины и тишины соблюдались куда строже, чем в монастырях.

Когда этот грандиозный памятник усопшим был наконец воздвигнут, маркиз объявил всему департаменту об открытии богоугодного заведения «Юные сестры Блаженной Адольфины», и вскоре ему начали приводить девочек, родившихся от не совсем законной любви и никому, вследствие этого, не нужных. У таких детей не было буквально ничего, даже свидетельства о рождении. Тогда маркиз установил систему присвоения имен этим брошенным на его попечение, обездоленным существам. Он решил давать их в алфавитном порядке, каждый год с очередной буквы. Поскольку буквой «А» начинались все имена в его собственной семье, он открыл список серией «Б». За этим первым именем должно было идти название христианского праздника, совпавшего с появлением ребенка в приюте, и, наконец, оно увенчивалось именем Девы Марии, под чьим святым покровительством и состояло сборище бедных сироток. Потом к тройному имени добавляли общую для всех, весьма оригинальную «фамилию»— Сент-Круа (Святой Крест). Эти ничтожные отбросы общества — жалкие плоды преступной любви — возбуждали одну только ненависть в разбитом сердце маркиза, и он, в оскорбленной своей гордыне, изощрялся, как мог, стараясь превратить их никчемную, незаконную жизнь в чистенький, благопристойный ад, пропитанный черным духом святости.

Виктор-Фландрен был принят самим маркизом, который оказал ему честь, проведя по своему саду, оранжереям, просторному вольеру с совами-сипухами и конюшням, иными словами, продемонстрировав то, чем он больше всего гордился, — столетние деревья, подавлявшие своими темно-синими или красноватыми тенями жалкие серые тени карликов-людишек; экзотические цветы с мясистыми, приторно пахнущими лепестками, свисавшими, как длинные языки; сипух с их светлым оперением и мрачным уханьем; а главное, лошадей. Этим созданиям была дарована привилегия называться с той же буквы, какою начиналось имя их хозяина. Маркиз по очереди представил их своему гостю; здесь были Акростих, Атлас, Апостол, Араб и Абсент; изящные, породистые животные буквально очаровали Виктора-Фландрена. Его поразила их утонченность — доселе ему приходилось видеть лишь неуклюжих коняг-тяжеловозов да быков, таскавших плуг.

Но зато Арчибальд Мервейе дю Кармен никогда не допускал посетителей в свое богоугодное заведение, содержавшееся еще строже, чем женский монастырь. Их вводили в соседнюю с приютом залу и там представляли девушек Святого Креста, достигших взрослого возраста.