Читать интересную книгу Гусар на крыше - Жан Жионо

— Я не решаюсь предложить вам умыться, — мягко ответила она. — Вода в этом городе заражена. Так что уж лучше быть грязным, но здоровым. Ешьте спокойно. Единственное, что бы я вам посоветовала, — это все-таки надеть что-нибудь на ноги.

— О! — сказал Анджело, — наверху у меня есть сапоги, и даже очень красивые. Мне их пришлось снять, чтобы спокойно ходить по скользким черепицам, а также чтобы бесшумно проникать в дома.

«Боже, как я глуп, — самокритично подумал он. — Но зато вполне искренен!»

Чай был великолепен. После третьей ложки размоченного хлеба он уже больше ни о чем не думал, жадно поглощая содержимое чашки. Наконец-то он мог утолить жажду. Он даже не обращал больше внимания на молодую женщину. Она бесшумно ходила по ковру. На самом деле она готовила вторую порцию чая. Когда он допил, она снова налила ему полную чашку.

Он хотел говорить, но не смог и снова стал пить жадными глотками, не в силах остановиться. Ему казалось, что он производит ужасный шум. Женщина смотрела на него своими огромными глазами, в которых, однако, не было удивления.

— Ну, здесь я вам больше не уступлю, — твердо сказал он, допив вторую чашку чая.

«Мне удалось говорить любезно, но с достоинством», — подумал он.

— Вы не мне уступили, а голоду, который был даже сильнее, чем я предполагала, а главное — жажде. Этот чай — просто спасение.

— А я вас лишил его?

— Никто меня ничего не лишает, успокойтесь.

— Я бы взял у вас головку сыра и кусок хлеба. Я бы попросил у вас разрешения взять их с собой и удалиться.

— Куда? — спросила она.

— Я был у вас на чердаке, но, само собой разумеется, я немедленно оттуда уйду.

— Почему само собой разумеется?

— Не знаю, мне так кажется.

— Ну раз вы не знаете, то лучше остаться там на ночь, а днем решите.

Анджело поклонился.

— Могу я вам сделать одно предложение?

— Пожалуйста.

— У меня есть два пистолета. Один из них без патронов. Не согласитесь ли вы взять тот, что заряжен? В такие времена всякое может случиться.

— Я неплохо вооружена, — ответила она. — Смотрите сами.

Она приподняла шаль, лежавшую рядом со спиртовкой. Та прикрывала два больших седельных пистолета.

— Вы оснащены лучше, чем я, — холодно сказал Анджело. — Но это тяжелое оружие.

— Ничего, я к нему привыкла.

— Я хотел бы вас поблагодарить.

— Вы это уже сделали.

— Доброй ночи, сударыня. Завтра, с первым лучом солнца, я покину ваш чердак.

— Так, значит, это я должна вас благодарить.

Он был в дверях. Она его остановила.

— Может быть, вам нужна свеча?

— И даже очень, сударыня. Фитилек моего огнива едва светит.

— Может быть, возьмете еще несколько серных спичек?

Вернувшись на чердак, Анджело был очень удивлен, увидев у своих ног кота. Он совсем забыл об этом животном, которое так радовало его своим присутствием.

«Придется опять продираться через это окошко, — сказал он себе. — Но право же, не пристало благородному и воспитанному человеку оставаться наедине с такой молодой, да к тому же еще и хорошенькой женщиной; даже холера не может быть оправданием в подобных случаях. Она великолепно владела собой, но совершенно очевидно, что мое присутствие на чердаке, сколь бы оно ни было ненавязчивым, все-таки смущало бы ее. Ну что же, значит, я снова полезу через это узкое окошко».

Ощущение силы и блаженства переполняло Анджело после чая. Он восхищался поведением молодой женщины. «Будь я на ее месте, — думал он, — сумел бы я сохранить этот высокомерно-холодный вид перед лицом опасности? Сумел бы я так безупречно сыграть партию, в которой рисковал все потерять? Нужно ведь признать, что вид у меня жуткий, а главное, омерзительный». Он совсем забыл о благородном блеске своих глаз.

«Она ни на минуту не потеряла самообладания, а ведь ей не больше двадцати лет, ну, максимум двадцать один или двадцать два. И хотя женщины всегда мне кажутся старыми, я должен признать, что эта молода».

Ее ответ на вопрос о седельных пистолетах весьма заинтересовал его. У Анджело была хорошая реакция, особенно когда речь шла об оружии. Но даже в этих случаях он лишь задним числом понимал, что к чему. Одинокий человек раз и навсегда приобретает привычку возиться с собственными мечтами; он теряет способность мгновенно реагировать на штурм внешних явлений. Он был словно монах со своим требником на площадке для игры в мяч или как конькобежец, который свободно катит по льду и может внять какому-нибудь призыву, только описав коньками длинную кривую.

«Я был колючим и неуклюжим, — сказал он себе. — Мне бы следовало быть с ней помягче. Это говорило бы в мою пользу. А седельные пистолеты — прекрасный повод начать разговор. Надо было сказать, что в умелых руках маленький пистолет гораздо опаснее и внушает больше почтения, чем большое оружие, особенно если учесть контраст между маленькой ручкой и этими пистолетами с их огромным дулом и тяжелым прикладом. Конечно, ей грозят и другие опасности. Бессмысленно стрелять из пистолета по тем крошечным мушкам, которые переносят холеру».

И тут ужасная мысль заставила его вскочить с дивана, на котором он лежал.

«А что, если я сам принес ей заразу?» При этом «я сам» он похолодел от ужаса. На малейшую любезность он всегда отвечал десятикратной любезностью. Мысль, что он мог принести смерть этой столь мужественной и прекрасной женщине, напоившей его чаем, была ему невыносима. «Я не только видел холерных больных, но и прикасался к ним, я ухаживал за ними. Я наверняка весь пропитан миазмами, которые меня не трогают, или пока еще не тронули, но которые могут напасть на нее и убить. Она так благоразумно скрывалась в запертом доме, а я вломился к ней. Она благородно приняла меня, и теперь вот это благородство, эта самоотверженность, которыми я воспользовался, могут погубить ее».

Он был в отчаянии.

«Я обшарил весь дом, где холера сразила прямо в дверях ту женщину с золотыми волосами. У этой волосы чернее ночи. Но азиатская холера атакует так стремительно, что человек даже не успевает позвать на помощь. Я, кажется, схожу с ума: какая связь между цветом волос и азиатской холерой?»

Он напряженно вслушивался в тишину дома. Ни звука.

«Во всяком случае, — сказал он, чтобы как-то себя успокоить, — до сих пор эта пресловутая азиатская холера меня не трогала. А чтобы ее передать, надо ее иметь. Нет, чтобы ее передать, достаточно нести ее на себе, а ты сделал все, чтобы собрать ее гораздо больше, чем нужно. Да, но я же ни к чему в доме не прикасался. Я всего лишь старался исполнить свой долг, как бедный «маленький француз», который наверняка исполнил бы его гораздо лучше, не преминув заглянуть во все уголки и даже под кровати в поисках последнего. Но послушай, ты что же, полагаешь, что у миазмов есть когтистые щупальца и что достаточно перешагнуть через труп, чтобы они, словно репей, прицепились к тебе?»

Он задремал. Ему снилось, что он снова перешагивает через труп женщины, а по небу несутся кометы и облака в форме лошади. Он так метался во сне на своем диване, что согнал спавшего с ним рядом кота.

Вдруг он похолодел от ужаса. «Кот ведь долго оставался в доме, где умерла не только золотоволосая женщина, но наверняка еще по крайней мере два человека. Он может переносить холеру на своей шерсти». Он никак не мог вспомнить, входил ли кот в гостиную внизу или оставался на площадке. Так он промучился почти всю ночь.

ГЛАВА VII

Была еще ночь, но сквозь чердачное окошко, обращенное на восток, уже виднелся светло-серый прямоугольник неба с меркнущими звездами. Не дожидаясь рассвета, Анджело выбрался на крышу и просидел остаток ночи, прислонившись к стенке.

Забрезжил все тот же белый рассвет.

За длинными крышами монастыря виднелась квадратная башня, увенчанная пикой, напоминавшей то ли громоотвод, то ли древко знамени. Там Анджело еще не был, а потому и отправился туда с первыми же лучами солнца.

Это была небольшая колокольня. Изъеденный дождями и ветрами деревянный навес над колоколами позволил без труда пробраться в их жилище. Оттуда приставная лесенка вела к винтовой лестнице, которая упиралась в дверь. Она была не заперта и вела в боковой придел церкви.

Проникавшие сквозь витражи лучи восходящего солнца освещали картину поспешного бегства. На главном алтаре не было ни канделябров, ни покровов; дверца дарохранительницы была открыта. В центре у колонны были свалены в кучу скамейки. Солома и тряпки, оставшиеся от упаковки, ощетинившиеся гвоздями доски и даже молоток и моток проволоки валялись на полу.

Ризница была пуста. Оттуда маленькая дверца вела в монастырь. Монастырские стены окружали заросший лавром и буксом сад, где еще день назад суетилась монастырская братия. Стены были так высоки, что листва сохраняла здесь свою прохладу и ароматную свежесть.