Читать интересную книгу Причуды любви: Сборник эротических рассказов - Мазуччо Гвардато

Она уступает быстро, ей вовсе не хочется ждать, но она вздрагивает с ног до головы и открывает глаза, чтобы увидеть вблизи его лицо со смеющимися глазами. Она слегка прикусывает его губы ради удовольствия удержать их, как удерживают зрелый плод, но он возобновляет свою непредсказуемую ласку, его язык скользит по ее небу, по твердым деснам, он плотно приник ко рту жены и подруги. Изредка он отрывается от них, или она встряхивает головой — оба жадно хватают воздух и снова сливаются, наслаждаясь этим медленным поцелуем: их губы похожи на два цветка с переплетенными лепестками. Их тела пока еще неподвижны, он лежит на ней, она чуть меньше него и полностью закрыта его телом.

Но вот он откидывается, оставляет ее губы и сдвигается чуть в сторону, охватывая ногами ее ноги. Он еще не хочет обладания, не желает его и она. Но он склоняется над ней, рассматривая в свете луны свою вздрагивающую под ним жену — он ощущает себя ее наездником. Губами и языком он начинает нежно лизать и целовать шею жены у ключицы, там, где бьется артерия, где натянуты сухожилия, затем губы его скользят к груди. Она вздрагивает, на этот раз сильнее, ее рот беспомощно открывается, словно она тонет. Однако ей уже знакома эта ласка, она ожидала ее, но каждый раз она наполняет ее невыносимой радостью, и все же истинное желание еще не проснулось. В теле, под воздействием легкого бега губ по ее плоти, рождается желание как бы заплакать, какое-то нервное возбуждение, восхитительно перехватывает дыхание. А чувствует ли желание он? Он не смог бы ответить на этот вопрос, даже если бы был в силах рассуждать. Удовольствие от того, как он ласкает упруго затвердевшее полушарие и прозрачную кожу, почти столь же прозрачную и плотную, как тонкая пленка перламутра, растворяется в более тонком удовольствии дарить удовольствие, и он уже не может отделить одно от другого. Он всегда больше любил дарить удовольствие, чем получать его самому. И пока его губы блуждают вокруг полушарий грудей, жаркая ладонь поглаживает ее подрагивающий живот, гладкое бедро, складку паха — он закрыл глаза, он пробуждает дрожь в этом сдавшемся на его милость теле, рождает в нем безмолвный крик, почти болезненное страдание, размытую или точно локализованную вспышку радости. Он и сам бы с удовольствием забылся, помоги это забытье вызвать удовольствие партнера. Она едва осмеливается касаться его. Вначале она вообще не решалась дотрагиваться до твердого юношеского тела, напряженно прижимавшегося к ней в момент, когда ее подхватывала яростная радость, которую она испытывала почти со стыдом. Но она уже привыкла ощущать его в тесном единении с собой, терпеть его сказочную тяжесть. Она еще удивляется тому, как нежны его руки, которые она считала грубыми, как нежна кожа на груди, спине мужчины, и ее ладонь с небольшими неумелыми и быстрыми пальчиками скользит по его плечу, предплечью, но он ничего не чувствует, не понимает и она, ласкает она его или нет, дыхание ее стало быстрым и прерывистым — она медленно тонет в своей чудесной радости. Он еще раз соскальзывает на бок, крепко сжимает ее руками — одна его рука охватывает плечи, вторая — талию, ее бедро лежит на его согнутом колене.

Потом они поворачиваются разом, как пловцы, она оказывается под ним, он опирается на локти и смотрит на нее. И начинает скользить вниз по ее телу, его лицо ложится на ее живот — она вздрагивает, заложив руки за голову. Он любит замереть в неподвижности именно в это мгновение, на этой мягкой и гостеприимной подушке, разглядывая очаровательный пейзаж, каким является женское тело, неисследованная планета с изгибами холмов нежной плоти и удлиненными веретенами светлых ножек — он любит с яростью прижаться губами к вздрагивающему животу, превращаясь в пуповину, связывающую еще не родившегося ребенка с матерью. Она любит его такую близость со своей плотью и до грозового всплеска желания с нежностью воспринимает детскую тяжесть головы любимого на своем животе, она нежно поглаживает его жесткие волосы, ощущает его нос, его глаза — он ресницами щекочет ей кожу. Ее рука прижимает эту голову к себе, и ей не надо открывать глаз, чтобы охватить его взглядом. Она лежит вытянувшись, вытянувшись на этой узкой постели и откинув в сторону простыню, лунный свет льется на их тела — более смуглое его и белое ее — их тела отливают перламутром, они припудрены неощутимым светом: точно также при распахнутых и закрытых окнах, в прохладных или теплых комнатах всего мира такие же ложа со смятыми простынями принимают прекрасную тяжесть юных пар, белых и темных, обнимающихся при свете или во тьме. Ладонями, не двигая головой, он гладит ее длинные бедра, ее округлые колени, его руки скользят по икрам до щиколоток, затем взмывают вверх, чтобы еще раз сжать круглую грудь и ощутить биение нетерпеливого плененного сердца. Потом он губами и языком начинает нежными, быстрыми касаниями ласкать эту лунную плоть, скользить по ее изгибам, спускаясь по складке паха, вдоль бедра, а затем возвращаясь к самой сердцевине этого тела, уже побежденного смятением, то напряженного, то расслабленного. Он привстает, садится на корточки и рассматривает свою жену, покоренного зверька, он сидит спиной к луне, угадывая себя в падающей на нее тени, тени замершего над своей добычей юноши с еще детскими запястьями и напряженными сухожилиями на плечах, уже ставшего мужчиной, который обрел свое желание и свою подругу. Она открыла глаза и созерцает столь близкую и столь далекую фигуру мужа. Когда он привстал, ей стало холодно. Она со стоном протягивает руку, дотрагивается до его колена и снова опускает ее. Она пристально смотрит на него и почти задыхается — ей хочется вечно смотреть на этого нависшего над ней юношу, пока тот, замерев, смотрит на свою горячую и недвижную женщину, и оба они знают, что окунулись в один и тот же лунный свет, в одно и то же желание, что они желают обладать телом своего партнера, и понимают, что придется уступить этому чудесному искушению, но они очень любят эту последнюю остановку на вершине времени, когда он сидит, а она лежит, когда они смотрят друг на друга…

Но вот она закрывает глаза и не видит, как он наклоняется над ее телом, будто дерево под порывом ветра, как, опираясь на локоть, он выбрасывает вперед свои ноги. Она вдруг ощущает его колени где-то у уха, а его руки обхватили талию и приподнимают ее — его твердая грудь коснулась ее бедер. Она мотает головой из стороны в сторону, говоря «нет» удовольствию, но это «нет» равноценно «да», ее губы касаются колен юноши, не чувствуя их, она не понимает, что делает, с губ ее срывается стон. Как он ласкает ее? Она уже ничего не соображает, все ее тело ощущает невероятный ожог, она не может шелохнуться, не может подарить удовольствие, но губами продолжает касаться его колен и его ног, но вот он уже снова над ней, и она целует его губы, а он забыл о юной женщине, лежащей под ним, ощущает лишь биение крови в висках, попадает в плен бури, в которой оказывается слепым, не различая по отдельности ни себя, ни ее, а новое целое, образованное из двух сплетенных тел. И все же он снова приподнимается на локтях, боясь раздавить ее, его колено раздвигает ее колена, и она не сопротивляется. Она стонет под тяжестью его тела, каждую складку которого могла бы описать с закрытыми глазами, она чувствует, что близится момент обладания, она задыхается, ей хотелось бы забыть себя, забыть его, стать одним целым с ним, и она крепко сжимает его вдруг обретшими невероятную силу руками. Он ворчит и напрягается, он борется с налетающим пламенем необъяснимого огня, время от времени жадно вдыхает воздух, чтобы продлить удовольствие, чтобы хоть еще немного удержаться в этом ужасном времени ожидания, которое дарит одновременно и страдание, и счастье.

Он хорошо понимает, что их начавшееся единение еще не полно и что радость снизойдет самым простым путем. Он опускается на нее, какой-то частью ума еще удивляясь, что у нее такой прохладный живот, он упирается коленями в кровать и начинает нежно, медленно, едва дыша и сдерживая биение сердца (он слышит, как бьется его сердце — оно буквально колотится о ребра), проникать в нее. Как она горяча, шелковиста и влажна, эта женщина, в чьи глубины он погружается не частью своего тела, а, как ему кажется, всем телом — он похож на пловца, ныряющего в теплую воду: его окружает и ласкает горячая ласковая плоть! Она открыла рот, чтобы вскрикнуть, но не закричала, она сомкнула зубы, чтобы прикусить плечо, но не прикусила. Он замер на десятки веков в восхитительном напряжении, опираясь на колени и локти, поддерживая и приподнимая тело этой слившейся с ним женщины, живой и мертвой одновременно. А она, раздавленная тяжестью мужчины, распятая на своем ложе, задыхается, чувствует, как с ожогом, с приятной болью расходятся ткани ее естества — она превратилась в разверстую рану, принимающую кинжал, в рот ребенка, наполненный материнской грудью, в горлышко бутылки, растянутое пробкой, она морской водой смыкается вокруг нырнувшего в нее пловца. И уже не знает, стонет она или молчит, сжимается или расслабляется, закрывается или открывается, она чувствует, что наполнена и насыщена мужской плотью, от которой в равном ритме расходятся волны тепла и холода, ей и больно и приятно одновременно. А он, закрыв глаза и стараясь не выскользнуть из нее, вознес ее в космическое пространство, в воздух между облаками и океаном, он поднял ее в головокружительную высь неба и с радостью ощущает ее тяжесть, а сам напрягается и разбухает, воспринимая собственную твердость и жар, как железная балка в пламени кузнечного горна. Но ему уже мало этой неподвижности. Он начинает двигаться в ней. Приходит в движение точный и слаженный механизм, великий часовой механизм мужчины и женщины, когда бьющиеся сердца отсчитывают секунды, и ничто в мире не может заставить их произнести хотя бы одно слово, когда она чувствует, как поднимают ее и как поднимается она сама, пока они то тесно соприкасаются, то едва касаются телами, бегут навстречу друг другу и расходятся, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее — так начинает движение поезд, отходящий от вокзала. Он отыскал ее рот и кончиком языка пытается повторить движения своего тела. Но она отворачивается, не может и он одновременно поддерживать пламя в обоих очагах, чтобы отсрочить приближение всепоглощающего удовольствия. Он ощущает его подъем в глубине своего тела, и твердеют его колени на ложе. Она застонала, она почувствовала, что их взаимное удовольствие близко, и эта мысль еще теснее сближает с ним, она рывком догоняет его, как бегун своего друга и соперника. И разражается гроза. В чреслах каждого из них, в центре их тел, во мраке, пробуждаются, открываются тысячи каналов — они похожи на родники — и хлынул через них ревущий поток…