Ее рот слегка искривился.
Не двигаться. Пальцы девушки пошевелились. Он расстегнул лифчик и сдвинул его вверх, потом распахнул полы своей куртки и расстегнул рубашку. Прижался грудью к ее груди. Груди у нее были еще больше, чем он думал, он чувствовал их тяжесть там, где они касались его; кожа была такая беззащитно белая, сосочки такие нежно-розовые и неразвитые, что Хэрод почувствовал, как его горло сжимается от невыносимой любви к ней.
Заткнись, заткнись, заткнись. Стой смирно, сука. Самолет еще круче накренился влево. Хэрод налег на девушку всем весом, потерся о мягкую округлость ее живота.
В коридоре послышался шум. Кто-то подергал ручку. Хэрод собрал юбку и потащил вверх, выше широких бедер, потом грубо рванул вниз колготки, наступил на них ногой, коленом отодвинул ее ноги в сторону, чтобы сдернуть их, - колготки порвались. Под ними были белые трусики-бикини. Бедра тоже покрывал нежный золотистый пушок. Ноги ее были просто невероятно гладкие и упругие. Хэрод благодарно закрыл глаза.
- Кристен! Ты там? - Это был голос стюарда. Ручку снова потрясли. - Кристен! Это я, Курт.
Хэрод стянул белые трусики вниз и расстегнул свои брюки. Эрекция была почти болезненной. Он коснулся членом ее живота, чуть выше линии лобковых волос - и задрожал от наслаждения. Самолет попал в какие-то завихрения, его бросило вверх, потом вниз. Где-то раздался мягкий, но тревожный звон. Хэрод сжал ее ягодицы, раздвинул ноги и вошел в нее - как раз в тот момент, когда самолет сильно затрясло. Его пальцы прижались к краю раковины, когда она перенесла вес тела назад, на его руки. Он почувствовал на секунду слабое сопротивление, но сразу за этим, во второй раз, невыносимо-острое ощущение отдающегося ему тепла. Хэрод грубо дернулся вперед, и медальон из акульего зуба ударился о ее стиснутую грудь.
- Кристен! Что за чертовщина? Что происходит? У нас началась болтанка. Кристен!
Самолет качнуло вправо. Раковина и крышка завибрировали. Хэрод сильно двинул тазом, поднял тело девушки, прижал к себе, снова двинул.
- Вы ищете стюардессу? - Сквозь тонкую дверь послышался голос Марии Чен. - Она только что помогала старой леди - той было плохо, очень плохо.
Потом разговор перешел в невнятное бормотание. На груди Кристен поблескивали капельки пота. Хэрод еще плотнее прижал ее к себе, с нарастающей силой стискивая ее там, внутри, клещами своей воли, чувствуя сквозь грубое отражение ее мыслей самого себя, - как он скользит в нее, потом уходит; чувствуя соленость ее плоти и такой же острый, соленый запах ее страха и паники, двигая ее в своем ритме, как большую, мягкую куклу, ощущая, как в ней нарастает оргазм, - нет, это было в нем, два потока каскадом слились в одну темную, бурлящую воронку страсти.
- Конечно, конечно, я скажу ей, - проговорила Мария Чен. В нескольких сантиметрах от лица Хэрода послышался тихий стук.
Хэрод напрягся - прямо-таки взорвался; он почувствовал, как медальон врезался в его и в ее плоть, и зарылся подбородком в ямочку у шеи. Голова девушки была запрокинута, рот распялся в немом крике, невидящие глаза устремлены в низкий потолок.
Самолет тряхнуло, повело в сторону. Хэрод слизнул капельки пота на горле Кристен, наклонился и поднял белые трусики. Трясущимися руками он застегнул ее блузку. Колготки порвались в нескольких местах. Он засунул их в карман своей куртки и расправил складки на ее юбке. Ноги у Кристен хорошо загорели, и отсутствие чулок будет не так заметно.
Хэрод постепенно ослабил давление. Мысли девушки путались, воспоминания смешивались со сновидениями. Хэрод позволил ей склониться над раковиной, а, сам отодвинул защелку.
- Сигнал “пристегнуть ремни” уже горит, Тони. - Тоненькая фигурка Марии Чен загораживала дверь в туалет.
- Ага.
- Что? - спросила Кристен, бессмысленно глядя перед собой все еще невидящим взглядом. - Что? - Потом она наклонилась над стальной раковиной, и ее стошнило.
Мария вошла в туалет и придержала девушку за плечи. Когда рвота кончилась, она вытерла ее лицо мокрым полотенцем. Хэрод стоял в коридоре, прислонившись к стене: самолет бросало, как небольшой кораблик в бурном море.
- Что? - снова спросила Кристен и уперлась пустым взором в Марию Чен. - Я не.., помню.., почему...
Поглаживая лоб девушки, Мария Чен глянула на Хэрода:
- Вам лучше сесть, Тони. Могут быть неприятности, если вы не пристегнетесь ремнем.
Хэрод вернулся на свое место и вытащил рукопись, которую читал. Через минуту пришла Мария Чен. Самолет стало меньше болтать. Несмотря на гул моторов, было слышно, как впереди Курт о чем-то с тревогой спрашивает стюардессу.
- Не знаю, - бесцветным голосом отвечала Кристен. - Я не знаю.
Хэрод уже не обращал на них внимания; он принялся делать пометки на полях рукописи. Через некоторое время он поднял глаза и увидел, что Мария Чен смотрит на него. Он улыбнулся, и углы его рта поползли вниз:
- Терпеть не могу, когда заказываешь выпивку, а ее не приносят....
Мария Чен отвернулась и стала пристально глядеть в темноту, на мигающие красные огни на крыле самолета.
На следующий день рано утром Тони Хэрод поехал к особняку Вилли. Охранник у ворот издали узнал машину Хэрода; и когда красный “Феррари” остановился, он уже открыл ворота.
- Привет, Чак.
- Доброе утро, мистер Хэрод. Не привык видеть вас здесь так рано.
- Да я сам к такому не привык. Но надо просмотреть кое-какие деловые бумаги. Приходится разбираться с финансовыми проблемами нескольких новых проектов, в которые нас втянул Вилли. Особенно с этим чертовым “Торговцем рабынями”.
- Да, сэр, я читал. В газетах про это пишут.
- Охрана пока остается?
- Да, сэр. По крайней мере до аукциона, до следующего месяца.
- Макгайр вам платит?
- Да, сэр; из того, что оставлено по завещанию.
- Ну ладно, увидимся, Чак. Держи ухо востро.
- Вы тоже, мистер Хэрод.
Мотор приятно взревел, “Ферари” тронулся с места и помчался по длинной дорожке, ведущей к дому. Аллея была обсажена тополями, и при движении лучи утреннего солнца, казалось, вращались, пробиваясь сквозь ветви. Хэрод объехал высохший фонтан перед главным входом и остановился возле западного крыла, где находился кабинет Вилли.
Особняк Билли Бордена в Бел-Эйр был похож на дворец, перенесенный сюда, на север, из какой-нибудь банановой республики. Солнечный свет падал на бессчетные сотни квадратных метров алебастровых украшений, красной плитки и окна со множеством переплетов. Многочисленные ворота вели во внутренние дворы, по сторонам которых патио переходили в открытые, полные воздуха комнаты, связанные мощенными плиткой коридорами с другими дворами. Казалось, несколько поколений понемногу строили этот дом, тогда как на самом деле его воздвигли жарким летом 1938 года для не слишком известного киномагната, который умер три года спустя, просматривая отснятый за день материал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});