Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В плен они попали осенью сорок первого, когда немцы прорвали оборону около озера Селигер, между деревень Свапуща и Бельково. Кокандиры и комиссар погибли еще в бою. В первый же день немцы изолировали всех коммунистов. Потом началась жизнь в лагерях, голодная и холодная. За малейшую провинность — побои, карцер. За попытку к побегу — расстрел. Потом появились вербовщики. Предлагали золотые горы, хорошее питание.
Голод, избиения доканали пленных. Сначала они охраняли мост в Толмачево у Луги. В июне перебросили под Новгород охранять железную дорогу.
— После вашего налета немцы расстреляли всех патрулей, — рассказывал Тимошенко, а они были все из нашей роты. Тогда-то мы и узнали, что где-то близко есть партизаны, и пошли вас искать.
— Кто командовал ротами? — спросили мы.
— Немецкие офицеры.
— Где они?
— Вчера были живы. Ночью их отправили в иной мир, — ответил власовец. Потом добавил: — Нас хотели послать в деревни, чтобы угонять население в Германию.
— Это начнется двадцатого сентября? Сначала вы-везут людей из деревни Замежье, Пустое Рыдно, потом из Волкино? — переспросил Шелякин.
Откуда вы все знаете? — удивился Тимошенко.
— Сила коммунистов, сила партизан — в связи с народом.
— Фашисты пытались лишить ее нас, оторвать от народа. Мы поняли это слишком поздно. Но ошибку свою исправим кровью, — в один голос заявили бывшие военнопленные.
— Как это намерены делать?
— Не позволим угнать население в Германию.
— До дня угона еще полмесяца, да и партизаны сами это сделают. У нас свои планы, и население наши планы знает.
Тимошенко опустил глаза и замолчал, потом встряхнул головой и внес другое предложение:
— На Тешво-Натыльском болоте стоят бараки. Сейчас туда сгоняют парней и девушек. Готовят к угону в Германию. Может, позволите их освободить?
— Сколько там молодежи и охраны?
— Охрана небольшая. А пригнали человек сто пять-десят-двести.
— Справитесь с охраной?
— Сумеем.
— Сколько вас пришло с оружием?
— Человек шестьдесят, остальные побросали его в лесу.
— Забирайте вооруженных и идите освобождать молодежь. Остальные пусть найдут свое оружие. Без него в партизаны мы не принимаем.
Тимошенко тут же собрал шестьдесят человек с оружием и ушел за сорок километров на Тесово-Нетыльское болото. Вернулся он через трое суток—вместе с двумястами освобожденными от угона молодыми ребятами и девчатами. Вдобавок принесли с собой два пулемета, винтовки, гранаты и много патронов. Сутками раньше пришли и те, кто ушел собирать и доставать себе оружие.
В последующих боях они дрались, не щадя себя. Свой позор смывали кровью.
Рано утром мы покинули стоянку. Нас было пятеро — Павел Заручко, Михаил Пестов, Василий Алабушин, Семен Тарасевич и я. Путь наш лежал в деревню Пустое Рыдно, где мы должны были встретиться с нашими связными — Зоей Калининой и Иваном Васильевым, чтобы начать подготовку к эвакуации населения в леса.
Приближалась осень, начались утренние заморозки. Пожелтевшие березы от малейшего дуновения ветерка обильно роняли на землю золотые листья. Точно охваченные огнем, стояли осины.
Мы шли не спеша, изредка перебрасываясь малозначительными фразами, по еле заметной в траве узенькой тропинке, которая петляла между деревьями, то теряясь, то снова появляясь. Она должна была вывести на просёлочную дорогу. По ней, минуя шоссе, мы подошли к самой деревне.
Немцы уже оповестили старост о предстоящей эвакуации населения. Они заранее разослали сначала повестки молодежи о явке на сборные пункты, а затем намеревались угнать остальное население. И население действительно готовилось к отъезду, но только не в Германию.
Партизаны заранее выбрали места, где можно было укрыть людей от карателей. Теперь предстояло уточнить время и пути перехода населения в потаенные места.
Жилое Рыдно казалось вымершим. Не слышалось мычания коров, блеяния овец, лая собак. Лишь изредка мелькнет одинокая фигура в чьем-либо дворе, стукнет калитка, и снова воцаряется тишина.
Немцев здесь не было, они размещались в полкило-метре от деревни, где шло строительство дчроги. Через кустарники мы пробрались к крайнему дому. Здесь жила наша связная Татьяна Игнатьевна Калинина.
В окрестности все знали эту смелую женщину. С первых дней войны она начала укрывать наших солдат, бежавших из плена, снабжать их продуктами, одеждой.
О ней вспомнили, когда нам срочно потребовался человек, который поддерживал бы связь с нашими людьми в Новгороде, Оредеже и районных центрах. Я решил однажды пойти к ней и попутно привлечь к нашей работе бригадира колхоза Георгия Максимовича Чебыкина, который имел чуть ли не во всех деревнях многочисленных родственников.
В деревню мы вошли поздно вечером. Держа наготове оружие, прошли во двор к Чебыкину и постучали в окно. Никто не отзывался. Постучали сильнее. Послышался приглушенный шепот. Спустя минуту раздвинулась занавеска и показалось женское лицо это была жена Чебыкина.
— Мне Георгия Максимовича. Я — Веселов. Женщина повернула лицо и что-то проговорила в темноту. Затем снова прильнула к стеклу и громко заявила:
— Идите прочь. Ваша власть кончилась.
Один из партизан занес руку, чтобы бросить в избу «лимонку». Я остановил его:
— Не надо. Вдруг Чебыкин еще не предатель, а просто перетрусил.
Мы пошли через всю деревню. В голове проносились самые разные мысли. Война оказалась хорошей проверкой людей. Выявились трусы и предатели, и те, кому была бесконечно дорога Советская власть. Теперь под сомнением оказался Чебыкин.
С такими мыслями подошёл я к дому Калининой. На мой стук она сразу же открыла окно.
— О, Веселов. Ты еще жив?
— Мне еще рано умирать.
— Правильно. Завтра всем расскажу, что у меня партизаны были.
— Только Чебыкину не говори.
— Это я знаю.
— Что знаешь?
— Ведет себя подозрительно. Заперся в хате, как сурок, и не вылезает. Немцы его дважды вызывали. О чем там с ним говорили — молчит.
— Ты постарайся узнать — переметнулся он к немцам или нет.
— Это можно. Но как вам сообщить?
— Придет наш человек и спросит: «Хозяйка, спички есть?» Ответишь ему: «Есть, но только для добрых людей». После этого он должен сказать: «Я добрый, но не для всех». Запомнила?
— Запомнила.
— Ну, а если немцы схватят и узнают, что связана с партизанами, пытать будут?
— Ни слова не скажу. В аду буду гореть, но Советской власти не изменю,
На прощание Калинина сунула нам каравай хлеба, соленых огурцов, кусок сала. В открытом окне еще долго виднелась фигура нашей новой связной.
Теперь мы снова встретились. Увидя нас, Татьяна Игнатьевна заплакала навзрыд. Слезы мешали ей говорить.
— Что случилось?
Калинина молча вытащила из кухонного шкафа две бумажки и молча подала мне. Это оказались повестки. Они извещали о том, что две ее дочери — Паня и младшая, Таня, — должны явиться в Оредеж для отправки их на работу в Германию.
— Кто ещё получил повестки?
— Все девчата и ребята.
— Когда назначена отправка? — Послезавтра.
— Где Зоя?
— Ушла по деревням, вернется скоро.
Нам больше ничего и не требовалось, Зоя Калинина в точности выполнила наши указания: она должна была оповестить о времении месте сбора тех, кого оккупанты намеревались угнать в Германию.
Наступил вечер. Деревню окутала темнота. К маленькому деревянному домику то и дело подходила молодежь с объемистыми котомками за плечами. Некоторые пришли с винтовками. Небольшой дворик едва вмещал пришедших. К нам подбежала Зоя Калинина.
— Собрались все, сорок пять человек, но ещё должны подойти из Волосково пятнадцать, — сказала она, здороваясь с нами.
Тут же сквозь окружившую нас толпу протиснулся мальчик лет одиннадцати, в фуфайке и с немецким карабином.
— Дяденька-командир, меня тоже возьмите в партизаны, — проговорил он.
— Ты чей?
— Это мой брат Олег, — ответила за мальчика Зоя Калинина.
— Раз имеешь винтовку — обязательно примем, — утешая мальчика, ответил я.
Отец Олега погиб в Ленинграде, рано лишился он и матери. Сейчас у мальчика оставалась единственная опора — сестра. И сестра уходила в партизаны.
Деревню покидали глубокой ночью. Провожали нас все жители. На прощание я выступил перед провожающими, коротко рассказал им об обстановке, о планах гитлеровцев и о том, что, должно делать население, чтобы спастись от угона в немецкое рабство.
На опушке леса нас догнал сщроста деревни Замежье Воронин. Отыскав свою дочь, уходящую вместе с нами, он сунул ей какой-то объемистый сверток, потом отозвал меня в сторону и прошептал:
— Я только что из комендатуры. Немцы решили ускорить угон населения. Видно по их настроению: наша Красная Армия здорово нажимает, вот они и беснуются.
- Лес. Психологический этюд - Дмитрий Мамин-Сибиряк - Советская классическая проза
- Особое задание - Юрий Колесников - Советская классическая проза
- Взрыв - Илья Дворкин - Советская классическая проза
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- В тылу отстающего колхоза - Анатолий Калинин - Советская классическая проза