Правда, мне некогда, – добавила она, коротко обернувшись, и пошла дальше быстрым шагом.
Я еще несколько секунд смотрел ей вслед, с ужасом вспоминая слова Мученика, которые он сказал про Каролину. Прошла мимо, не оставив надежды. Не место в ее жизни. Но не это меня пугало. Я и не намеревался занять в ее жизни какое-то место. Меня пугала мысль, что мне не место в жизни всех, кто похож на Каролину.
Прочь! Гнать эти мысли и идти дальше. Идти, несмотря ни на что.
Глава седьмая
День 3. Вечер
Улицу братьев Карамазовых я нашел сразу, хоть сначала и переживал по поводу того, что она не отмечена на онлайн-карте города. Переживал, но без особого удивления, потому что улицы Мартина Идена и Оливера Твиста я там тоже не обнаружил. Вообще-то, эта была и не улица вовсе, а просто переулок, соединявший оживленную улицу Достоевского с еще более оживленной набережной Ситары[6]. Ресторан «Желудь в желудке» помещался на втором этаже не самого презентабельного здания, давно не видевшего ремонта, с облупившейся желтой краской.
Я посмотрел на часы – было без пятнадцати семь. В двадцатый раз, с того момента, как вышел из дому и сел в такси, я поправил записывающее устройство, спрятанное под галстуком и закрепленное на рубашке, и нащупал маленькую кнопку, которую мне стоило нажать перед тем, как начнется разговор двух депутатов Лоранны, который мне придется для них перевести. Я подумал, что это можно сделать уже сейчас, чтобы ненароком не выдать себя перед клиентами, но рассудил, что услышав запись, где первые пятнадцать минут будут лишь посторонние шумы и шорохи, господин Асфиксия сочтет меня слишком неуверенным в себе человеком.
Итак, я вошел в здание, на первом этаже которого располагались кондитерская и пиццерия, и, поднявшись на второй этаж, остановился у тяжелых деревянных дверей. Ручки на этих дверях заменяли два массивных кольца – судя по всему, бронзовых, – которые были продеты через ноздри резных свиных рыл – довольно искусно выполненных и довольно мило мне улыбавшихся. На правой двери плясало название «Желудь в желудке», также исполненное с помощью резьбы по дереву. Пригладив волосы и, глубоко вдохнув, я ухватился за кольца, распахнул двери и вошел в зал ресторана.
В нос мне сразу ударил какой-то едкий и непонятный запах – словно я очутился одновременно в погребе, в лавке, где продавали свежее мясо и в хлеву, заваленном затхлой соломой. Поморщившись, и сделав два шага вперед по скрипучему деревянному полу, я внимательно огляделся и с каждой секундой своего наблюдения испытывал все большую брезгливость. Почитав в сети скупые отзывы о данном заведении, я готовился к визиту в элитный ресторан города, а очутился в грязном и до отвращения гротескном месте. Пол был усеян песком и объедками, засохшей грязью, залит липкими пятнами от вина и еще черт знает чего. Стены, как и пол, были оббиты нетесаными досками, и по стенам этим были развешены уже отнюдь не деревянные, а самые настоящие свиные рыла, правда, являвшие зрителю все те же зловещие улыбки, словно говорившие, что отрубленная голова – это совсем не грустно. Кухня располагалась прямо в зале, в дальнем его конце – никаких перегородок или ширм; посетитель имел право быть свидетелем всего процесса приготовления. Там, в клубах дыма и пара, с которыми не справлялась местная система вентиляции, несколько поваров орудовали топорами и ножами, разделывая мясо на массивных деревянных столах, и помешивали что-то в больших котлах, под которыми трепетал живой огонь, разведенный в чугунных очагах. Столы, казалось, никогда не знали тряпки, и поверхности их не слишком отличались от пола, и на моих глазах, мужчина, вошедший следом за мной со своей спутницей, подошел к одному из них, смахнул ладонью грязные салфетки и мусор, и сев за этот стол, уткнул в него локти, нисколько не волнуясь за рукава своего костюма. Женщина, сопровождавшая его, проделала то же самое, но перед этим взяла со стола недоеденную кость и откусила от нее кусок мяса, после чего многозначительно закатила глаза, по всей видимости, оставшись довольной. Кроме них, в зале были заняты около пяти столов из пятнадцати. Продолжая стоять на одном месте (стоял я так, наверное, минут пять) я все внимательнее вникал в местную атмосферу и все больше понимал, что творится здесь некая вакханалия, продиктованная стилем ресторана, и, по всей видимости, призванная раскрепостить людей, которым, по их общественному положению, приходилось постоянно держать себя в жестких рамках. И леди, и джентльмены громко говорили и смеялись, матерились и отпускали грязные шутки, ели преимущественно руками, пачкая свои лица жиром и соусом, вытирали ладони о полы пиджаков и подолы платьев, пили вино из кувшинов, которое стекало по их подбородкам, громко отрыгивали и не брезговали поднимать с пола то, что выпало из рук и оправлять это в рот. Что еще меня поразило, и что, как я сразу понял, было не элементом декорации, а едва ли не VIP-местами, так это кормушки, вдоль стен по периметру зала, представлявшие собой корыта, закрепленные на высоте, чуть ниже пояса. Словно подтверждая мою догадку, один из поваров, подкатил к такому корыту котел и массивной поварешкой плеснул в него несколько раз какое-то темно-серое варево.
– Готово, свинья! – крикнул он молодому красивому мужчине в смокинге, который стоял в углу зала, скрестив руки на груди.
Услышав столь странное, если не сказать больше, обращение, мужчина резко сорвался с места и бросился к корыту.
– Спасибо, господин! – сказал он повару, и, рухнув на колени и схватившись за края корыта, запустил в него лицо.
Он чавкал и рычал, кряхтел и давился, периодически поднимал голову и тряс ею, разбрызгивая с грязного лица ошметки этой похлебки, жадно хватал воздух, после чего вновь нырял в корыто, определенно, получая от этой трапезы небывалое удовольствие. Я догадывался, в чем смысл данного заведения, догадывался, что некоторые люди только в таких местах и могут по-настоящему расслабиться, но я-то, со своим воспитанием и видением мира типичного представителя среднего класса, не мог перебороть отвращение и желание сбежать отсюда.
В этот момент, краем глаза я заметил, как из-за одного стола встал высокий, крупный мужчина и пошел в мою сторону. Я попытался одернуть сам себя и сделал попытку принять самый непринужденный вид.
– Добрый день, – сказал мужчина и широко улыбнулся.
– Добрый день, – ответил я, едва не рассмеявшись от его женоподобного голоса.
– Забавно наблюдать за вами. Вы все стоите и смотрите, и, кажется, никак не можете решить – стоит вам остаться или