Здесь было холодно и сыро. Грязный стол из нестроганых досок, казался отполированным от многочисленных прикосновений жирных пальцев. Неверных свет редких свечей. В руках карты.
— Эй, Дэст, не спи, твой ход.
Карта была хороша. Расклад был близок к безоговорочной победе. Могущество и власть. Богатство и статус.
Ставки сделаны. Карты брошены на стол.
Кто-то грязно выругался. Кто-то сплюнул на пол. Кто-то вздохнул.
Но кто-то рассмеялся. Гнусная усмешка.
Карты упали на стол.
— Ты продул, Дэст!
Хохот растворяется в темноте.
Здесь было сыро и душно. Воняло скотиной. Нужно было ужаться между досками.
Скрипнула дверь. Всхрапнула лошадь в соседнем стойле. Рядом завозилась свинья.
Ещё сильнее вдавиться в грязь. Молчать. Не плакать. Мамы больше нет. Нет и отца. Ни братьев, ни сестёр. Они забрали всех.
Тихие шелестящие шаги.
Не смотреть туда. Они видят в темноте словно волки.
Ветер принес с улицы скулеж. Было не разобрать чей: дворового пса или человека.
Последней увели Гаону. Сейчас они пьют её.
Молчать. Быть сильным. Как Девран, как отец. Как Скандир, когда дрался с Бенри Мельником.
В ушах ещё стоял крик матери.
Сердце билось часто-часто.
Дверь хлопнула.
Кто-то пробубнил:
— Там только скот.
Бледное лицо. Глаза закрыты. Мари казалась она сама побледнела точно так же.
— Госпожа Элис, если вы не готовы мы можем отложить процедуру, — проявляя участие произнёс доктор.
— Протокол требует того, чтобы Печать была извлечена представителем Храма или Морской Школы, — голос Мари чудом остался тверд, — закончим с этим. Я готова.
Доктор кивнул. Капитан Теппер лишь пожал плечами.
Доктор Бернав аккуратно срезал пуговицы открывая камзол храмовника. Девушка подошла ближе.
Перед глазами Мари пронеслась первая встреча с новым смотрителем маяка. Тогда его лицо от истощения было почти таким же бескровным.
— В правом нагрудном кармане, — тихо произнес доктор.
— Благодарю, — одними губами произнесла девушка.
Её рука скользнула за пазуху форменного камзола. Пальцы нащупали Печать храмовника.
Артефакт был тёплым.
Она бы не почувствовала и не обратила внимание если бы не холод ледника в мертвецкой, и холод собственных пальцев.
Девушка подняла глаза на доктора.
— Он ещё жив.
Здесь было холодно и сыро. Всё тот же неверных свет. Грязный стол. Карты.
— Дэст, давай ходи!
Масть не шла. С таким раскладом можно только продуть.
Нет больше могущества, нет больше богатства. Власть и статус, всё это пыль, брошенная ветру.
Он складывает карты. Встаёт опрокидывает стол.
В Бездну эту дрянную игру! Пусть всё это сгорит! Пусть эти твари жрут друг друга!
Осколки. Мир рассыпается.
Дрожание свечи.
Небытие наступает.
— Я умираю?
Да, всё, верно. На это и похожа смерть. Вечность в черной клетке воспоминаний.
Вокруг тишина. Пустота.
Скоро придёт забвение. Сначала погибнет тело. Затем истончится воля. А после и сознание будет развеяно.
— Ты слушаешь?!
— Простите учитель!
— Для такого мелкого слабака как ты, непростительно даже малое отвлечение! А ну повтори что я сказал?!
— Ну эм…
— Не мямлить!
— С какого место повторить учитель?
— Ах, ты мелкая сволочь! Ерничать вздумал?
— Нет, учитель! Когда я считал ворон за окном вы говорили… кхм… запирающие печати — это заклинания внутреннего воздействия. Большинство из них направлено на перекрытие каналов обмена. Яркими примерами могут служить Печать Молчания и Опустошение. Первое действенное долговременное заклинание, предназначенное для подавления силы аглаш. Второе аналог, разрывающий связь со стихиями для шаманов.
— Ха-ха, ах вороний сын! Может из тебя и выйдет толк… ладно. Вопросы есть?
— Нет, учитель.
— А как избавится от этих печатей ты знать не хочешь, засранец ты эдакий?!
— Да, учитель!
— Запомни, неуч, возможно когда-то это тебя спасёт. Единственный путь избавится от Печати Молчания — это умереть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я не понимаю, учитель. Вы говорите о невозможности снять Печать или о том, что нужно разорвать каналы тела, связанные с волей?
— Ха! Гаденыш! Может из тебя и правда когда-нибудь получится слабенький аглаш…
Мари влила чуточку силы в Печать. Бесполезно.
Доктор суетливо раскладывал инструменты готовясь провести операцию.
— Госпожа Элис я никогда прежде не проводил операций с пациентами в таком состоянии, — произнёс доктор.
Мари обратилась в чутьё. Токи жидкости в телемастера Лапира были очень слабы. Сердце делало два удара в минуту. Огромный запас жизненной силы храмовника постепенно уходил из тела. Печать задерживала этот процесс, но гораздо медленнее чем требовалось для того, чтобы стабилизировать состояние хозяина.
— Нам нужно действовать одновременно, — ответила девушка, — я буду постоянно разгонять кровь, пока вы будете извлекать кинжал. Затем убедившись в целостности лёгких или восстановив эту целостность, я, с вашей помощью, приступлю к принудительному ускорению дыхания.
— Хорошо.
Доктор без лишней суеты орудовал инструментами. Мари сосредоточившись на движение. Кровь в теле храмовника подчинилась движениям рук Кормчей. Она закрыла глаза и, двигая кровь, заставила сердце сокращаться.
— Госпожа Элис? — позвал доктор, — это нормально, что мастер Лапир шевелиться?
Девушка открыла глаза, не прекращая движений руками.
Конечности храмовника подергивались, подчиняясь движениям рук.
— Раньше я с таким не сталкивалась, — ответила девушка.
Доктор поднял на нее вопросительный взгляд.
— Нужно продолжать, доктор, — голос Мари был твёрд.
Доктор Бернав коротко кивнул и продолжил операцию.
Здесь холодно. Воздух сухой.
Хриплый каркающий смех.
— Ну здравствуй, ученик… — кашель, — долгий же ты проделал путь.
— Здравствуй, учитель. Пришлось попотеть чтобы до тебя добраться.
— И вот ты здесь?
— Я пришёл занять своё место.
Хриплый смех:
— Дай-ка угадаю, считаешь, что сможешь быть Князем Девлиан?
— Я был для этого рожден.
— Я твой учитель, я знаю слово.
— Попробуй, — пожатие плеч.
— Аброхаизм!
Шаг вперёд. Хищная ухмылка.
— Видишь ничего не изменилось.
— Из тебя вышел толк, Ученик.
Меч вошёл в тщедушную грудь старика, пробив сердце.
Мир разлетелся на сотни осколков. Темнота затягивала.
Где-то там раздался каркающий смех старика.
Здесь было холодно и сыро. Грязный пол засыпали старой соломой. Сломанный стол починили. Теперь новая доска делила столешницу на две неравные части.
Напротив, сидел худой и бледный мужчина, с тонкими чертами лица.
— Мы знакомы?
— О да, Лизарс мы знакомы очень хорошо. Ты меня не узнаёшь? Когда ты убил меня я был несколько старше, и выглядел как жалкий старик.
— Учитель?
Каркающий смех был ответом.
— Чтецы нашего с тобой уровня умирают очень сложно. И даже если тело обезглавили и сожгли, дух и воля не уходят бесследно.
— Значит я умер?
— Нет, в тебе ещё теплится остатки жизни. У тебя очень сильное тело, оно продолжает бороться.
— Тогда почему?
— Почему ты видишь меня? Или почему ты видишь меня таким каким никогда не видел при жизни? Или почему я пришёл к тебе сейчас?
Горькая усмешка:
— Могу поверить, что ты стал уважать меня, когда я не подчинился слову. Но не поверю, что ты пришёл проведать лучшего ученика.
— Я пришёл сказать: у тебя есть шанс. Вернуться. Обрести утраченное. И добиться наконец свободы.
Слова застряли. Хотелось кричать и бросать в лицо этому хлыщу презрительные оскорбления. Насмешка ли? Галлюцинации в предсмертной агонии?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— К Кутху твою свободу и все твои шансы.