спрашивала про Энн. Она думает, что они только что погибли.
Он держал ее лицо в своих ладонях. Он говорил с ней, пытался успокоить.
Почему он не расстроен? Он уже знал, что случилось, вот почему. И скрывал это от меня.
Она ему не доверяла.
Август 2004 года
Ее мама и сестра погибли, когда она училась на первом курсе колледжа. В их семейных альбомах не было ни одной страницы с мамой или Энн. Ни одного свидетельства о том, что они присутствовали на ее выпускном, на свадьбе или проводили с ней, Джоном и детьми выходные, каникулы, праздновали дни рождения. Она не могла представить маму старой женщиной, а мама, естественно, была бы уже старой, и Энн в ее сознании оставалась подростком. И все же она была так уверена, что они вот-вот войдут в дом через парадную дверь, не как призраки из прошлого, а живые и здоровые и что мама и сестра останутся с ними на лето в Чатеме. Ее немного пугало, что она могла так запутаться, что, бодрая и абсолютно трезвая, она искренне ждала в гости давно умерших сестру и маму. Но еще страшнее было то, что она испугалась только отчасти.
Элис, Джон и Лидия завтракали за садовым столиком на веранде. Лидия рассказывала о своей труппе, о репетициях. Но в основном обращалась к Джону.
– Знаешь, я была так напугана перед приездом сюда. Я хочу сказать, если бы ты знал, какой у них опыт и популярность. Магистры изящных искусств из Нью-Йоркского университета, из актерской студии, дипломы Йеля, опыт работы на Бродвее.
– Круто! Тебя послушать – очень опытная группа. Какой средний возраст? – поинтересовался Джон.
– О, я точно самая молодая. Большинству за тридцать или за сорок, но есть один мужчина и одна женщина такого же возраста, как вы с мамой.
– Такие же старые?
– Ты понимаешь, о чем я. В любом случае, я не знала, что окажусь совсем не в своей лиге, но тренинги, на которые я ходила, и работа, которая у меня была, – хорошее подспорье. Я точно знаю, что делаю.
Элис помнила, как неуверенно себя чувствовала и как осознавала себя в первый год профессорства в Гарварде.
– Они все, несомненно, опытнее меня, но никто из них не знает метод Мейснера. Они изучали Станиславского, или Систему, но я, правда, считаю, что метод Мейснера ближе всех к естественной, спонтанной актерской игре. И пусть у меня не слишком большой опыт игры на сцене, я привношу в труппу нечто уникальное.
– Это замечательно, милая. Возможно, это одна из причин, по которым они тебя пригласили. А что означает «естественная игра»? – спросил Джон.
Элис тоже интересовал этот вопрос, но ее слова, как это теперь часто бывало, когда беседа шла в реальном времени, увязали, как в клейстере, и не поспевали за словами Джона. Поэтому она слушала, как муж и дочь разговаривают, а сама наблюдала за ними, как зритель из зала – за актерами на сцене.
Она разрезала посыпанный кунжутом рогалик пополам и откусила кусочек. Без ничего он ей не понравился. На столе были джем из голубики, баночка арахисового масла, брусок масла на блюдце и тюбик с белым маслом. Только это не называлось белым маслом. Как же это называлось? Не майонез. Нет, оно было густое, как масло. Как же? Она показала ножом на тюбик.
– Джон, не передашь мне вот это?
Джон протянул ей тюбик с белым маслом. Элис выдавила толстый слой на половинку рогалика и внимательно на нее посмотрела. Она точно знала, какое это на вкус, знала, что любит это, но не могла заставить себя попробовать, пока не вспомнит название. Лидия наблюдала, как она изучает рогалик.
– Сливочный сыр, мам.
– Точно. Сливочный сыр. Спасибо, Лидия.
Зазвонил телефон, и Джон ушел в дом, чтобы ответить. Первой мыслью, которая выскочила перед сознанием Элис, была следующая: это звонит ее мама, предупредить, что задержится. Мысль была такой практичной и привязанной к ситуации, что казалась не менее разумной, чем ждать возвращения Джона к столу в ближайшие несколько минут. Элис поправила внезапную мысль, сделала ей нагоняй и прогнала. Ее мама и сестра умерли, когда она училась на первом курсе колледжа. Необходимость постоянно напоминать себе об этом сводила ее с ума.
Оставшись, хоть и на минутку, наедине с дочерью, она воспользовалась шансом поучаствовать в разговоре.
– Лидия, а ты не думаешь о том, чтобы закончить театральную школу и получить степень?
– Мам, ты что, не поняла ни слова из того, что я только что говорила? Мне не нужна степень.
– Я слышала каждое твое слово и все поняла. Просто думаю шире. Уверена, в твоем ремесле есть аспекты, которые ты еще не знаешь, что-то, чему ты могла бы научиться. Режиссура, например. Дело в том, что степень открывает больше возможностей, если они когда-нибудь тебе понадобятся.
– И какие же это возможности?
– Ну, во-первых, степень даст тебе право преподавать, если ты этого захочешь.
– Мам, я хочу быть актрисой, а не преподавателем. Это ты преподаватель, не я.
– Я знаю, Лидия, это ты для меня прояснила. В любом случае, я не говорю о преподавании в университете или колледже, хотя ты могла бы этим заниматься. Я подумала, что когда-нибудь ты могла бы вести семинары, такие, на которые ходила сама и которые тебе так нравились.
– Мама, извини, но я не собираюсь тратить силы на размышления о том, чем буду заниматься, если не состоюсь как актриса. Я в таких подстраховках не нуждаюсь.
– Я не сомневаюсь, что ты в состоянии сделать карьеру актрисы. Но что, если в один прекрасный день ты решишь завести семью и тебе придется сбавить обороты, но при этом остаться в профессии? Вести семинары, даже из дома, было бы очень гибким решением вопроса. К тому же не всегда важно, что ты знаешь, важно, кого ты знаешь. В Сети у тебя появятся знакомые – сокурсники, профессора, выпускники. Уверена, что есть узкий круг, к которому без степени ты просто не имеешь доступа.
Элис замолчала в ожидании, что Лидия заладит свое: «Да, но…» Но Лидия ничего не сказала.
– Просто подумай об этом. Жизнь становится только сложнее. С возрастом труднее соответствовать. Может, поговоришь с кем-нибудь из твоей труппы? Узнай, какие у них перспективы, каково продолжать актерскую карьеру, когда тебе за тридцать, за сорок. Хорошо?
– Хорошо.
Хорошо. Это была максимально близкая к согласию точка в их постоянных спорах на эту тему. Элис пыталась придумать, о чем бы еще поговорить, но не смогла. Они уже так давно говорили только об этом. Пауза затянулась.
– Мам, а каково это?
– Что – каково?
– «Альцгеймер». Ты сейчас чувствуешь, что у тебя эта болезнь?
– Ну, я знаю, что только что ни разу не сбилась и