Читать интересную книгу Синий аметист - Петр Константинов

Кирилл Бруцев ускорил шаги и свернул на боковую улицу. Не будет ли неразумным, опасным, противоречащим правилам конспирации, если он подойдет к девушке? Он даже не мог бы с точностью сказать, успел ли подумать об этом. Догнав девушку, вымолвил:

— Мадемуазель Наумова…

Девушка остановилась, и Кирилл увидел незнакомые черные глаза, испуганно глядевшие на него… Он был готов провалиться сквозь землю, и не только потому, что ошибся.

Телега, уже готовая к отъезду, стояла в тени двора. Бай Цвятко куда-то ушел. Учительница обедала. Тырнев поджарил ей яичницу и теперь хлопотал рядом, стараясь угодить гостье. Калчев сидел возле Невяны и пересказывал содержимое письма, которое он посылал Илии Пулеву. И только Бруцев молчал. Опершись спиной о стену, он размышлял о том, что самым странным у Невяны были ее глаза. В тени, когда она укладывала пряжу поверх винтовок, они показались ему пестрыми, а теперь их цвет был другим, кроме того, изменилось их выражение: они стали глубокими и задумчивыми.

Кто-то постучался в калитку, Тырнев вскочил и побежал открывать. Это вернулся его слуга, которого он посылал в город. Слуга тяжело дышал:

— Бай Христо, — едва проговорил он, — стражники… на дороге… Произошла кража… Хотят обыскивать дом…

— Какие стражники, какая кража? — обеспокоенно спросил Христо и, не дождавшись ответа, побежал во внутренний двор. Христо и Бруцев тоже поднялись с места. Учительница быстро прибрала тарелки и встала. Лицо ее побледнело.

— Нужно вывезти телегу со двора, — спокойным голосом сказала она.

Калчев напряженно прислушивался к тому, что происходит во внешнем дворе. Там кто-то ругался и кричал по-турецки. Заржал конь.

Вернулся Христо.

— Черт бы его побрал, — в сердцах выругался он. — Какой-то татарин с нашего постоялого двора украл в лавке сундучок с итальянскими монистами. Татарина выследили, но в телеге у него ничего не оказалось. Теперь хотят обыскивать все повозки во дворе.

— Нужно вывезти телегу, — твердо повторила Наумова и посмотрела на мужчин. — Чего бы это ни стоило…

Тырнев подбежал к окну.

— Чауш остановил татарина на лестнице, и они о чем-то спорили. Не знаю, до чего договорились…

— Пошли наверх, — скомандовал Калчев. — Будем наблюдать за ними с чердака. Там решим, что делать и с другим оружием.

— Если обнаружат телегу, всем нам конец… — Тырнев закрыл дверь на задвижку и поспешил за остальными.

Все трое быстро поднялись по винтовой лестнице. С чердака двор был виден, как на ладони. Разъяренный сержант прижал татарина к стене и осыпал его проклятиями.

Бруцев насчитал шесть человек стражников.

— Если начнут обыскивать, — повернулся он к остальным, — и подойдут к нашей телеге, предлагаю стрелять. Пока из города прибудут патрули, мы сможем и другое оружие вывезти.

— Это безумие, — взволнованно сказал Тырнев. — Вас поймают еще у айгырских загонов.

— Другого выхода нет, — хладнокровно добавил Бруцев.

Калчев молчал. Он разглядывал стражников, сгрудившихся у ворот, и думал, что, несмотря на огромный риск, единственно предложение Бруцева было разумным.

— Сколько у нас винтовок? — обернулся он к Христо.

— Тридцать шесть.

Шум внизу тем временем усилился. Сержант угрожал разнести все в щепки.

«Интересно, что сейчас делает Невяна Наумова?» — подумал Бруцев, оглядывая задний двор. И вдруг он ее увидел. Поплотнее закутавшись в шаль, девушка направлялась прямо к телеге. Медленно взобравшись на облучок, она спокойно тронулась с места и выехала через ворота. Из-за суматохи в другом дворе никто из людей сержанта не обратил на нее внимания.

— Эгей, Сабри-ага, — крикнул сержант, — поставь двоих на улице, а остальные пусть начинают обыскивать телеги… Все до одной…

Телега, нагруженная пряжей, переехала ручеек у пекарни, свернула на карловскую дорогу и вскоре исчезла из виду.

Трое мужчин, стоявших у слухового окна, не могли поверить в столь неожиданное и невероятное избавление. Первым пришел себя Христо Тырнев.

— Ай да девчонка, молодец! — восхищенно прошептал он и стукнул себя прикладом по ноге. — Кто бы мог подумать…

Кирилл Бруцев догнал телегу, когда она была уже далеко от Пловдива. После допроса татарина солдаты перевернули вверх дном все повозки, но сундучок с монистами так и не был найден. Прошло уже четыре часа с тех пор, как телега выехала со двора, и Кирилл сомневался, сможет ли догнать учительницу. За городом он пустил коня галопом. В эту пору все работали в поле, и карловская дорога была безлюдной. По обе стороны тянулись узловатые, с дуплами, вербы. Над полями дрожало марево, и от этого равнина казалась еще более унылой.

Семинарист уже потерял было надежду догнать учительницу, как вдруг на повороте у моста увидел телегу. Бруцев попридержал коня. Учительница, услышав топот копыт, обернулась, губы ее тронула Улыбка.

— Как вы смогли догнать меня? — спросила она Бруцева.

— А вы как сумели ускользнуть?

Девушка пожала плечами. Глаза ее смеялись.

— Если бы меня задержали, я показала бы им разрешение на провоз пряжи и стояла бы на своем — везу, мол, пряжу для карловского каймакама.[32]

Дорога пошла в гору. Телега немного сбавила ход. Бруцев молчал, тайком разглядывая Наумову. Лицо ее было спокойным и безмятежным, словно девушка не пережила только что опасное приключение. Бруцев на секунду представил себе всю картину, как она выводит телегу со двора… Решившись, он вытащил брошюрки и протянул их Наумовой.

— Это вам… Вы сумеете их понять… — Голос его дрогнул.

— О. да они русские! — радостно изумилась она и тут же нетерпеливо принялась листать страницы.

Бруцев ехал рядом с телегой.

— Это книги русских эмигрантов, — наклонился он к ней. — Они изданы в Женеве… В них рассказывается правда о рабстве, и не только как о понятии, но применительно к каждому конкретному человеку…

Учительница посмотрела на нею долгим, изучающим взглядом, словно хотела понять, что именно он имеет в виду. Потом накрыла книги рукой.

— Я их непременно прочту.

— Если они вам придутся по душе, напишите мне… Я пришлю вам еще… Письмо перешлите через Косту Каляева…

Он покраснел от смущения. Наумова немного помолчала, рассматривая обложку верхней брошюры. Потом повернулась к нему:

— Буду вам бесконечно признательна, если вы пришлете мне стихи французских или русских поэтов…

Кирилл отрицательно покачал головой.

— Нет… Я не читаю стихов. Человек может обрести истину не в поэзии, а в борьбе…

— Но почему? — удивилась девушка. — Истина открывается человеку, только когда почувствуешь ее сердцем… И остается с ним навсегда…

— Нет, — мрачно повторил он. — Стихов я не читаю…

Учительница не отрывала от него взгляда. В глазах ее читалось удивление, а губы подрагивали от еле сдерживаемой улыбки.

Бруцев понял это и упрямо добавил:

— Поэзия не может объяснить мне то, что я ищу, что хочу знать.

Наумова покачала головой:

— Но она может заставить вас почувствовать его всей душой. Вот послушайте:

Мы вольные шпицы; пора, брат, пора!Туда, где sa тучей белеет гора,Туда, где синеют морские края.Туда, где гуляем лишь ветер… да я!

Голос Наумовой звучал вдохновенно и призывно. Бруцев нерешительно взглянул на нее, потом отвел глаза и вновь стал смотреть на дорогу.

Близ Каратопрака им никто не встретился. Когда они проехали в село и повернули на север, Бруцев обратился к Наумовой:

— Здесь уже безопасно… Желаю успеха…

Она протянула ему руку и, смущаясь, ответила:

— До свидания… Благодарю вас за все… Особенно за книги…

Ему очень хотелось добавить: «Пишите мне!», но он сдержался.

Резко завернув коня, Бруцев поскакал вниз. Встречный ветер хлестал юношу по разгоряченному лицу. На поля спускались сумерки.

Ночь настигла его у Карачешме. Было тихо, только цикады траве вели неумолчную песню. По небу во всю ширь стлался сияющий Млечный путь. Таинственно шептались тополя. Карловская дорога погружалась в сон — телег на ней уже давно не было.

Бруцев легонько натянул узду и, хотя путь его лежал через мост он избрал дорогу, по которой они проехали вчера.

7

Стефан Данов считал жизнь Торжком, где каждый старается урвать кусок пожирнее, обхитрить другого и, улучив момент, загнать его в глухой угол. И если на рынке это продолжается часы или дни, то «Торжок» жизни действовал круглосуточно, нескончаемо, вечно. Несмотря на то, что у Стефана всего было вдоволь, он никогда не ощущал спокойной радости жизни. Во многом он походил на своего отца хотя и отличался от него.