Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Я решила, что у тебя неудача. И ты выпил по этому поводу, — проговорила Елена.
- Выпить можно и за удачу... Не знаю, с чего начать отчет. Язык уже не ворочается, честное слово!
В глазах Елены, смотревших доверчиво, с любовью и преданностью, он уловил какую-то горечь. С чего бы? Чепуха, просто ему показалось. Не стоит омрачать себе настроение. Что случилось — случилось, назад не вернуть...
В то же время он не мог вычеркнуть из памяти третий этаж затерявшегося в ночном городе дома. Возможно, оттого, что в его сознании образ Анны сейчас был неотделим от Гарусова. Вспомнилось выступление Гарусова на обсуждении проекта. Фиртич улавливал общий тон выступления Гарусова, не вникая в сущность,— вина перед Гарусовым сковывала его. Он боялся чем- нибудь выдать себя, избегал прямого взгляда. Ему даже хотелось, чтобы Гарусов нападал на проект. Но Гарусов не нападал. Гарусов был его единомышленник.
Интересы «Олимпа» защищал и сам начальник управления. И его заместители, все еще переживавшие «мясорубку», в которую попали на третьем этаже северной линии... Разумность затеи Фиртича была очевидна и не вызывала сомнения. Но кто знает — не проведи он большой предварительной работы, как бы все повернулось!
Тебе звонила какая-то женщина. Сказала, что позвонит позже, — вдруг произнесла Елена и добавила с усмешкой: — Она была не очень вежлива. Или мне показалось. — Елена вышла в прихожую.
Фиртич прижался к кафелю спиной. Холод пронизывал каждую клетку тела, проникая все глубже и глубже. Так, вероятно, ощущает глубину оседающая в воду лодка с пробоиной в днище... Подозрение, что звонила Анна, превращалось почти в уверенность. Задержись Елена сейчас в ванной комнате, Фиртич не выдержал бы и все рассказал. И об Анне, и о Гарусове...
Фиртич рывком стянул с себя рубашку и бросил в ванну.
- У нас прошел слух, что в «Олимп» поступили дубленки, — произнесла Елена, раскладывая по тарелкам жареную колбасу. — Все уступают мне дорогу.
- Скажи им, что дубленки будут переданы на предприятия.
- Ой ли... Если их пометить, то через неделю можно будет купить у спекулянтов.Это уже не моя забота. — Фиртич придвинул тарелку.
- Твоя, Костя, твоя... Господи, как мне жалко своих девочек. Красивые, умные, образованные. А голова занята только тем, как раздобыть себе приличную вещь. Выкручиваются, экономят на всем. Чтобы втридорога купить у спекулянтов... Я знаю женщин, которые ни одной вещи не покупают в магазине. Годами!
- Ну и дуры, дуры...Брось, Костя, брось. Взгляни на себя, на меня, на вещи вокруг нас... А все почему? Потому что достать можем. И без всякой доплаты. Сашка, мальчишка, студент, письмо прислал, куртку просит, только чтобы фирма. А ты, отец, и не мыслишь, что пошлешь ему изделие Володарки... Не хочу тебя обидеть, но бесполезно требовать от других того, чего не делаешь сам.
- Я такой же дурак, как и твои сотрудницы. Не могу перепрыгнуть через условность, общественное мнение, всякую чушь...
- Тем более что это нетрудно сделать, — перебила Елена. — Ты можешь покупать то, что выпускают у нас небольшими партиями. На выставки. По персональным заказам.
- Да. Я сторонник небольших партий. В массе любая вещь теряется... Завали завтра все магазины зарубежным барахлом — и мы обнаружим существование своих товаров. И гораздо лучших, чем импорт. Модницы наклеят ярлык «а-ля рюс» — и завертится машина... Дефицит — это во многом вопрос количества.
Фиртич взглянул на телефон.
Ему показалось, что и Елена ждет этого звонка. Только тем и можно объяснить нервный тон их разговора. Надо придумать что-то. Позвонить кому-нибудь, чтобы овладеть телефоном. И не мешкать. Он встал, сделал несколько шагов и поднял трубку.
...
Главный бухгалтер Михаил Януарьевич Лисовский был явно озадачен внезапным звонком директора.
- Хочу известить, что разрешение на продажу ресторану шерсти я получил. — Фиртич видел, как в черном глянце стекла отражается профиль жены.
- Сейчас без четверти одиннадцать вечера. — Лисовский старался справиться с кашлем.
Фиртич понимал, что звонок его выглядит нелепо.
- Я хотел вас успокоить, — произнес он после паузы.
- А я спокоен. Я принял снотворное. И совершенно спокоен. Это вам надо беспокоиться. — И, мстя за беспардонный звонок, Лисовский добавил: — Видимо, вы очень заинтересованы в этом Кузнецове, директоре ресторана «Созвездие».
- Очень, — ответил Фиртич.
- Не знаю, чем объяснить вашу к нему слабость, — ехидничал Лисовский, — но смею вас уверить, что Кузнецов может купить триста километров шерсти. Причем наличными и из своего кармана. Только торговля пирожками в «Олимпе» приносит ему чистоганом больше сотни. Ежедневно.
- Вы так хорошо осведомлены?
- Уверяю вас. Я получил приглашение на бухгалтерскую экспертизу. Ресторан заинтересовал следственные органы... Надеюсь, в скором времени трехсот метров шерсти не хватит прикрыть грех ресторана «Созвездие». К тому же голубой... Скромнее что-нибудь надо. Скажем, черной. Или полосатой.
Фиртич молчал, весть его ошарашила. Лисовский прислушался, для верности дунул в микрофон.
- Куда вы пропали, черт возьми?
- Пирожковый бизнес? — невпопад проговорил Фиртич.
- Это блохи. Там дела покрупнее. Правда, Кузнецова не зацепить. Умен, бес! И осторожен. Никаких следов... Спокойной ночи.
Едва Фиртич оставил трубку, как телефон залился необычно высоким звоном. Фиртич сорвал с рычажков трубку.
- Алло! — произнес он «казенным» голосом.
Трубка молчала томительно и глухо. Положить ее Фиртич не решался — Анна наверняка позвонит еще раз и по «закону свинства» нарвется на Елену. А то, что звонила Анна, Фиртич уже не сомневался...
В темном зеркале оконного стекла, словно в камине, тихими угольками тлел красный халат жены.
- Слушаю вас! — резче произнес Фиртич, давая понять, что звонок сейчас совершенно некстати.
- Костя, — отозвалась Анна, — я хочу тебя предупредить...
- Извините. Вы не туда попали, — проговорил Фиртич и добавил, чтобы исключить повторный звонок: — Это квартира Фиртича! — Он положил трубку и беззаботно проговорил, глядя поверх головы жены. — Ошиблись номером.
Елена усмехнулась и передернула плечами.
6
Широкое окно библиотеки Универмага вбирало в себя половину города. К горизонту белыми гребешками прибоя уходили новостройки. Впечатление усиливала телебашня, торчащая маяком в этом застывшем море. Бывали дни, когда чайки подлетали прямо к окнам библиотеки. И орали хриплыми голосами. Особенно зимой...
Татьяне Козловой нравилось кресло у мохнатой пальмы.
Впервые Татьяна открыла для себя это место месяца три назад. А то обычно простаивала в коридоре с девчонками, болтала о всякой ерунде и курила. А ночью не могла уснуть — болели ноги. Боль поднималась от пяток, скручивала лодыжки, палила колени. Даже в голову отдавало. Старые продавцы успокаивали: пройдет, у всех проходит. И делать ничего не надо. Некоторые, правда, колют икры иглой, натирают тигровой мазью. Чепуха все. К старости, конечно, все скажется, все загнанные внутрь болезни вылезут. А по молодости пройдет...
И прошло. Когда Татьяна открыла для себя это кресло, эту пальму, эту тишину. На пятом этаже была специальная комната отдыха, но девушки ее не жаловали, там обычно собирались «бабушки». Татьяна с самого начала возненавидела ту комнату. И уютно, а душа не лежит...
Как-то ее пригласили на ипподром. Низкое зимнее солнце прошивало летящие конские хвосты, сверкало в спицах колясок. А потом знакомый повел ее на конюшню, хотел похвастаться дружбой с наездниками. В чистых светлых денниках лошади после заезда выглядели усталыми, тяжелыми. Дымились их потные крупные тела...
Комната отдыха представлялась Татьяне тем же денником. Зайдя сюда, продавцы как бы блекли. Руки их бессильно вытягивались вдоль подлокотников... Через считанные минуты они вытянут себя из мягких кресел и разойдутся. На их лицах вновь появятся и доброта, и равнодушие, и участие, и презрение, и злость, и высокомерие. Но сейчас, в этой комнате, без посторонних глаз, они становились сами собой: просто уставшие женщины. Эта одинаковость, роднящая их, пугала Татьяну. Заставляла обходить стороной комнату отдыха...
- Дербенева! — тихо позвала Татьяна.
Девушка с широким лбом под ровной челкой, сидящая в соседнем кресле, вопросительно посмотрела на нее.
- Пора, Дербенева, — вздохнула Татьяна. — Небось заждались, родные. Прилавок крушат.
- Чтоб им ни дна ни покрышки, — ответила Дербенева.
Они вышли из библиотеки, где провели десять минут, что оставались от обеденного перерыва. Прямо перед дверьми висел стенд с фотографиями лучших людей Универмага. Первой справа сияла правдивыми глазами Юлька Дербенева, старший продавец секции кожгалантереи.
- И прочая, и прочая, и прочая - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- Свет моих очей... - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- Взгляни на дом свой, путник! - Илья Штемлер - Советская классическая проза
- Таксопарк - Илья Штемлер - Советская классическая проза
- Улица вдоль океана - Лидия Вакуловская - Советская классическая проза