Читать интересную книгу Цена весны (ЛП) - Абрахам Дэниел М. Л. Н. Гановер

В высоком небе плавали тонкие облака, океан казался обширной темной равниной. Лившийся с холмов город, лежавший перед ним, сиял ярче любых звезд, горели факелы и фонари, свечи и печи огнедержцев. Бриз пах дымом, солью и сочными цветами ранней осени. Ота закрыл глаза.

Он чувствовал за спиной дворцы, нависшие словно тяжесть, которую он на мгновение сбросил с плеч и которую скоро надо будет опять брать на себя. Мысли беспорядочно метались в голове, перепрыгивали от одного кризиса к другому и нигде не задерживались настолько долго, чтобы понять любой из них. И, прогнав их всех, появился разговор с Идаан, который он начал прокручивать заново, пытаясь найти резкие возражения, вовремя не пришедшие в голову.

Почему она жалеет его? Она была судьей в одном из предместьев, а сейчас стала фермером. Да, получше, чем предательница и убийца, но это не давало ей моральное право судить его. А уж сообщать ему о природе его собственных чувств к Семаю и Маати… это просто смешно. Она почти не знает его. И, вообще, появиться при дворе — полное сумасшествие с ее стороны. Он мог бы ее убить, а не сидеть, как собака, пока она громоздила одно оскорбление на другое.

Она думает, что он сломал старый мир, верно? А что, его стоило спасать? Это не принесло бы справедливости. Покой, который он предлагал, был приобретен ценой жизни многих несчастных и борьбой. Больше сорока зим назад дай-кво сказал ему, что они не смогут предложить Сарайкету замену, если Бессемянный сорвется с привязи; с этого мгновения Ота знал, что тот мир обречен.

Гении-гальты, в отличие от всего остального мира, построили свою силу на идеях, которые росли одна из другой. Более лучшая кузница привела к более лучшей работе с металлом, что привело к более крепким инструментам и так далее по цепочке вплоть до конца их возможностей. Контраст — Империя, Вторая Империя, города Хайема: они все владели немыслимой силой и опирались на чудеса. И когда первый поэт пленил первого андата, все стало возможно. Все, что ум мог себе представить, можно было использовать; все, о чем только подумали, можно было сделать.

Но когда первый андат сбежал и его стало труднее вернуть, потенциал упал на порядок. Когда пленение не получается, каждое следующее должно быть другим, хотя есть очень много способов описать идею настолько полно, что ее можно сохранить рабом. Это и есть главная правда о долгом и медленном уменьшении силы, которое привело их всех сюда.

Это похоже на человеческую жизнь. В юности Ота мог сделать все. Тело было сильное, а суждение — настолько уверенным, что он мог убить человека. Каждый день и каждое решение сужали его возможности. Каждый год ослаблял спину и колени, съедал зрение и оставлял морщины на коже. Время забрало от него Киян, суждение лишило дочери.

Он мог сделать все, но выбрал именно это. Или это выбрало его.

И он еще не мертв, так что ему предстоит сделать еще не один выбор. Прожить другие дни и года. Другие обязанности, поражения и разочарования, и он будет нести ответственность, если выберет неправильно. Его гнев на Идаан полностью понятен. Он гневается на нее, потому что она видит сердцевину чего-то, чего он не хочет понимать.

Он попытался представить себе, как Каян сидит на каменных поручнях и улыбается так, как умела только она. Это оказалось очень-очень просто.

«Что я должен сделать?» — спросил он у призрака, которого наколдовало его сознание.

«Ты можешь сделать все, любимый, — сказала она, — но ты не можешь сделать ничего».

Ота, император Хайема, заплакал, и он не мог сказать, от чего — от печали или от облегчения.

Утром от приказал Госпоже вестей очистить его расписание. Сначала он встретился с Баласаром и Синдзя. Стены зала собраний, сделанные из белого камня, были покрыты искусной резьбой. Ота слышал, что вырезанные изображения иллюстрировали какой-то древний эпос, но так никогда и не узнал, какой именно. Просто фигуры в камне, неподвижные и неспособные двигаться. В отличие от людей.

Баласар и Синдзя сидели друг напротив друга, с прямыми спинами и вежливыми лицами. Их разделяла кровь и нарушенная клятва. Ота сам налил себе чай.

— Я ставлю вас во главе флота и тех солдат, которые у нас есть, — сказал Ота. — Вы оба должны защитить Чабури-Тан от налетчиков и заставить наемников действовать в соответствии с их контрактами. Я напишу эдикт, который официально даст вам неограниченные полномочия.

— Высочайший, — сказал Баласар, четко и настороженно. — Прости меня, но разве это мудро? Я не один из твоих подданных.

— Конечно ты мой подданный, — сказал Ота. — Как только Данат и Ана поженятся, мы будем единой империей. Ты отказываешься от командования?

Вместо генерала ответил Синдзя.

— Высочайший, мы будем странной парой, — сказал он. — Может быть лучше…

— Долгие годы ты был моей правой рукой, — сказал Ота. — Ты знаешь наши ресурсы и наши возможности. Тебя все знают и все доверяют. Баласар-тя — лучший гальтский командир. Вы оба взрослые мужчины.

— Что в точности ты от нас хочешь? — спросил Баласар.

— Я хочу, чтобы вы забрали от меня проблему и решили ее, — сказал Ота. Я только усталый человек, у которого слишком много обязательств. Кроме того, я никакой военачальник, как вы оба знаете.

Синдзя кашлянул, чтобы скрыть смех. Баласар наклонился вперед, погладил подбородок и посмотрел вниз, словно обнаружил что-то увлекательное в зернистой поверхности стола. Наконец он медленно кивнул. После чего они вместе составили эдикт, который удовлетворил как Синдзя, так и Баласара.

Между ними будут трения, этого не избежать. Но, сказал себе Ота, это уже их работа. Не его. Больше не его. И он ушел из зала собраний, чувствуя себя странно легкомысленно.

Он запланировал похожую встречу с Данатом и Иссандрой Дасин. Они поговорят о дворцовой политике и свадьбах между гальтами и хайемцами. А потом он поручит Ашуа Радаани заняться заговором между Ялакетом и Обаром. Хотя он в этом еще не уверен. Это может сделать и Панджит Дан.

И, как только это будет сделано и все его лучшие умы сами займутся порученными им проблемами, он закроется с сестрой и начнет работу, которую не может поручить никому другому: выследить Маати и узнать, кто из придворных утхайемцев его поддерживает.

Глава 10

На школу наползал рассвет. На темных стенах проявились детали, хрупкие кружева мороза растаяли чуть ли не раньше, чем стали видны. Птичье пение, начавшееся в темноте, стало громче и разнообразней. Бесчисленные звезды растворились в бледной синеве, поднявшейся на востоке. Маати Ваупатай обходил школу по периметру, и каждое помещение, в которое он заглядывал, пробуждало в нем воспоминания. Вот здесь была классная комната, в которой он впервые услышал об андате. А вот коридор, где более старший мальчик побил его, потому что он принял неподобающую позу. Вот конюшни, пустые, за исключением некоторых животных, приведенных Эей. Когда ему дали черную одежду, Маати заставил мальчиков помоложе чистить эти конюшни голыми руками.

После возвращения Маати иногда испытывал мгновения, когда его сознание устремлялось обратно через время и выкапывало воспоминания, казавшиеся совсем свежими, вчерашними. Но этим утром все прошлое стало настоящим. Он прошел через давно умершее эхо — мальчики плакали в своих койках, — через исчезнувшую вонь едкого мыла, которым они обычно мыли каменные полы, через почти забытый запах юных тел, старой еды и страдания. И потом, когда воспоминания грозили унести его прочь, он услышал одну из девушек. Пение Большой Кае, смех Ирит или что-то еще. Стены сдвинулись. Школа опять стала чем-то новым, никогда не виданным. Женщины-поэты работали вместе, пока туман таял под лучами восходящего солнца.

Когда он вошел в кухню, тепло огня и влажный пар заставили его почувствовать себя так, словно он вошел в лето. Эя и Ашти Бег сидели за широким столом, разрезая яблоки на кусочки. На огне кипел железный горшок с крупно размолотой пшеницей, рисом и просом. Мягкая каша, приправленная медом и сливочным кремом.