Читать интересную книгу Братва: Век свободы не видать - Евгений Монах

Дисциплинированный Цыпа, пробурчав что-то маловразумительное, занялся цветами, а я повернулся к лежачему приятелю:

— Менты не слишком надоедают со своими глупыми вопросами? Наведывались уже?

— Нынче утром приходил районный следак. В версию об ограблении не верит. Считает, что это кто-то из дружков Кравченко хотел счеты со мной свести из мести.

— Ну, ясное дело, — усмехнулся я. — Наши доблестные органы в своем обычном репертуаре: сразу хватаются за самое простое и легкое решение. Работнички! Впрочем, что это мы все о пустяках. Есть тема значительно важнее: как твое самочувствие? Сильно головушка болит? Небось осерчал на меня, браток, за вынужденный постельный режим? В цвет?

— Нет, Евген, — открыто-честно и даже не моргая встретил мой изучающе-выжидательный взгляд Том. — Ты сделал все правильно, по закону. Наказание я, в натуре, заслужил, потому зла не держу. А голова практически не болит. Мне здесь столько всякой лекарственной гадости в задницу вкололи, что до конца жизни, по ходу, никакую боль ощущать вообще уже не буду. Так что не бери в голову, Евген, я зла не держу и даже благодарен тебе за этот урок. Гадом буду!

Я придирчиво долго вглядывался в усталые серые глаза соратника, пытаясь уловить в них хотя бы намек на подлую неискренность, но ничего подозрительного не обнаружил. Если прав русский классик, утверждавший, что «глаза — зеркало души», то душа Тома передо мной чиста и невинна, как слеза ребенка.

Из туалетной комнаты нарисовался Цыпа, неся на вытянутых лапах трехлитровую банку с высоко торчащими из нее гордыми гладиолусами.

— Поставь на подоконник, — решил я, — там нежные создания все же поближе к солнышку будут. Ладно, Том, пожалуй, мы дальше погребем. Дела зовут на служение Маммоне. Держи «краба» в знак нашей нержавеющей дружбы!

Я взял похудевшую слабую ладонь приятеля и осторожно пожал, стараясь не причинить ненароком боль. Том из глупой вежливости попробовал приподняться в постели, но явно не рассчитал силенок — тут же упал обратно на подушку. На его землистом лице выступили обильные капельки пота.

— Не суетись зря, браток, вредно это для здоровья. — Я заботливо поправил на друге сползающее на пол одеяло и встал. — Пожалуй, пьянствовать тебе еще рано. Лучше поберечь организм. Ослаб он вконец, как вижу. Выздоравливай, короче, давай — Ксюха по тебе скучает, прямо спасу нет!

Выходя из палаты, я прихватил со стола кулек с бутылкой кавказской амброзии. В коридоре никого не было, кроме бабульки-нянечки, старательно елозившей по полу тряпкой, намотанной на швабру. Охрану я Тому не приставил, справедливо посчитав за совершенно излишнюю роскошь.

— Ты прямо святой, Михалыч! — то ли осуждающе, то ли восхищенно заявил Цыпа. — Но не стоит Том твоей апостольской доброты. Я бы ему после всего даже руки ни в жизнь не подал. Не простил бы! А ты еще кудахчешь над ним, как курочка над птенчиком!

— Эй, полегче в идиотских сравнениях! — усмехнулся я. — Такой вот я гуманист уродился, ничего не поделаешь. Если хорошо отношусь к человеку — то уж до самого конца. До смерти то бишь. А с натурой собственной не поспоришь, как известно.

— Это на тебя кликуха так сильно влияет, — высказал догадку улыбающийся Цыпа. — Ты Монахом не только для блатных стал, но и внутри самого себя! Правда же?

— Вполне возможно, брат, — милостиво согласился я с явно завиральной мыслью соратника — пусть порадуется пацан, мне ведь эта филантропия ничего не стоит.

Когда подошли к автостоянке, прежде чем забраться в машину, я швырнул в бетонную урну кулек с «Хванчкарой». Услышав звон разбитого стекла, Цыпа обиженно поморщился:

— Не нравится грузинское вино — мне бы подбанчил. Зачем добро портить?

— После этого «добра» ты бы ровно через две секунды загнулся наглушняк, — пояснил я, усаживаясь на свое привычное заднее сиденье. — Заводи давай.

— В вине был цианит? — Цыпленок ошалело уставился на меня, совершенно игнорируя свои шоферские обязанности.

— Само собой. Неужто ты думаешь, что я старому другу что-то подешевле-похуже подмешать способен? Чтоб он страдал? Нет уж! Если хорошо отношусь к человеку — то до самой его смерти. Принцип у меня такой. Поехали, говорю! Заснул, что ли?

Цыпа, наконец, повернул ключ зажигания и вывел «мерс» на трассу в общий поток.

Стрелка барометра моего настроения забралась далеко в плюсовой сектор. И тому была весомо-приятная причина: братишка Том остался в нашей команде и «в Сочи» не уехал. Думаю, что я верно поступил, отменив собственный приговор. Не злопамятен соратник и, значит, не опасен. Накрайняк, всегда ведь можно обратно переиграть, коли снова народятся подозрения на его счет.

В мою голову вдруг забрела одна замечательная идея:

— Слушай-ка, Цыпленок! Рули к городскому пруду, будем с тобой диких гусей хлебом кормить. Ведь как нас учит святая Библия? «Не уставайте творить добро»! Насытим бедных пернатых тварей — вот уже и второе благодеяние за день в свой актив запишем.

— А какое первое, Михалыч? — как-то странно покосился на меня соратник.

— Уже забыл?! — искренне подосадовал я. — Короткая же у тебя память! Мы ведь только что не стали мочить Тома, строго блюдя главную христианскую заповедь: «не убий»! Надо всегда, брат, стараться жить по закону Божьему. Святым, понятно, при нашей профессии весьма трудно стать, но стремиться к этому очень полезно для души и сохранения общей гармонии в мире. Ты согласен?

— Угу, — буркнул Цыпа, сосредоточенно уставившись на дорогу, словно любимый боевик смотрел. Желания побазарить на высокие темы у него явно не наблюдалось.

Вот уже не первый раз с ним так: только мне захочется приколоться на серьезные материи, поделиться личными мыслями, как Цыпленок вдруг замыкается в скорлупу и таращится оттуда на меня, будто на чудо-юдо какое-то. Такое вот странно-непонятное поведение у друга. Выкрутасы его изношенной психики, по ходу.

Впрочем, нельзя слишком уж многого требовать от Цыпы. Надо быть более снисходительным к недостаткам приятеля. Ведь кто он такой, по сути, есть? Как ни прискорбно это констатировать — натуральный зверь, толстокожий громила-головорез. Где уж ему понять движения моей тонкой чувствительной натуры. Цыпе, к сожалению, это просто не дано — у него ведь душа вся мохом обросла, как волчья шкура.

Придя к такому печальному умозаключению, я сочувственно глянул на вихрастый рыжий затылок соратника и вздохнул про себя:

«Все же я не буду терять надежду, что мое ежедневное благотворное влияние рано или поздно скажется на этом прожженном бандите — сделает его более предсказуемым и хотя бы чуточку человечнее».

Стрельба рикошетом

1

Попка Наркоша нахально стучал кривым клювом в стекло балконной двери, напоминая, что пришло время полуденной попугайской трапезы, состоящей из семян конопли. Ничего другого он почему-то в пищу не потреблял, что и обусловило его совсем не птичью кличку.

Попугая мне недавно преподнес в подарок Цыпа, зная пристрастие шефа к разным проявлениям флоры и фауны. Живой презент, впрочем, был с серьезным дефектом — бедняжка Наркоша имел покалеченную левую ножку и при ходьбе заметно хромал, забавно переваливаясь из стороны в сторону, словно крепко поддатый.

Был у попугая и другой весомый недостаток — он ни в какую не желал селиться в клетке, предпочитая по-хозяйски осваивать всю четырехкомнатную квартиру. Очень скоро мне надоело соскребать с мебели и ковров зеленые отходы пищеварения Наркоши, и я определил попугаю новое местожительство: на балконе. Он большой и довольно теплый, так как полностью защищен со всех сторон толстенными пуленепробиваемыми стеклами. А зимой можно установить на балконе электрообогреватель, а то и два.

Я щедро насыпал в деревянную миску крупных конопляных зерен из кулька и, открыв балкон, вынес привередливому пернатому его обычный злаковый обед.

К часу дня, как всегда, нарисовался верный Цыпа. По его хмуро насупленной мордахе я сразу просек, что наш пиратский фрегат опять где-то дал опасную течь.

— В чем проблемы, брат? — поинтересовался, когда мы заняли свои удобные места в теплом соседстве с камин-баром.

— Нынче тебе пить не след, Евген, — мягко, словно извиняясь, заметил соратник, предупреждая мои дальнейшие логичные действия. — Край необходимо срочно пораскинуть мозгами, как нам быть с Бароном.

— А в чем суть? — Я отвел неравнодушный взгляд от нежно светившегося открытого бара, где озорно-призывно множилась в зеркалах целая батарея разнокалиберных бутылок всех цветов и оттенков. С плохо скрываемым разочарованием закурил «родопину» и откинулся в кресле, приготовившись выслушать неприятные известия.

— Если помнишь, я уже докладывал неделю назад, что куда-то исчез Химик — главный наш спец по переработке опийного молочка в героин. С тех пор о нем ни слуху ни духу.