Рыба помогает только в период обострения, но глобально проблемы голода не решишь запасами. Для этого нужны удочки.
ДОЛГИ КАК ДУХОВНАЯ БОЛЕЗНЬ
Многие люди систематически живут в долг. Вылезают из одних долгов и тут же делают новые. Даже если они их возвращают, но это уже стало образом жизни, когда хочется иметь то, чего ты не заслуживаешь. И всегда у них есть масса аргументов в пользу того, как трудны и несправедливы обстоятельства, а вы — единственный, на кого последняя надежда. Люди, систематически берущие деньги в долг, — это паразиты общества. У них даже выражения соответствующие:
> где взять денег,
> где достать денег,
> где найти.
> раздобыть.
> нарыть и т. п.
Уже в самих этих глаголах скрыта цыганщина и голо дранничество. Никто из них не использует выражений:
♦заработать.
♦увеличить прибыль.
♦сэкономить.
♦приумножить.
♦вложить.
Между богатыми и бедными лежит пропасть, и проходит она не в кошельке, а в сознании.
Дыры в кошельке — это метастазы дыр в голове.
Наклонность делать долги — это своего рода духовная проказа и одна из тяжелейших денежных болезней. Невозможно богатеть, не избавившись от долгов.
ДЕНЕЖНЫЙ НЕВРОЗ
Денежный невроз — это кратковременная утрата контроля за своим поведением перед расставанием с деньгами или перед их получением, а также в момент самих расчетов. Есть три причины невроза:
жадность,
нечистая советь,
низкая финансовая самооценка и/или нищее прошлое, когда человек втайне считает себя недостойным денег.
СУРРОГАТНЫЕ УДОВОЛЬСТВИЯ
Все суета сует
и томление духа.
Екклесиаст
У меня была одна знакомая, Женя, которую директор уволил с работы из-за того, что она не умела спокойно реагировать на замечания, а всегда фыркала, дулась и могла даже хлопнуть дверью так, что мало не покажется. Работником Женя была хорошим, относилась к своим обязанностям ответственно; при этом она отличалась некоторой рассеянностью, так что могла забыть сделать что-либо весьма важное.
Директор, Павел Петрович, несмотря на это, ценил ее как преданного и трудолюбивого сотрудника, и все было бы прекрасно, если бы не ее болезненно-невротическая реакция на замечания. Однажды нервы Павла Петровича не выдержали, когда на очередное замечание Женя выпалила, что она, между прочим, и так работает лучше всех, и как обычно, ушла, хлопнув дверью.
Жене пришлось искать новую работу. Месяца через три она ее, наконец, нашла. Коллектив, вроде бы, ничего, нормальный, директор вежливый, фирма стабильная, да и зарплата несколько побольше, чем на прежнем месте. Но только почему-то Женя затосковала по старой работе и даже начала общаться с теми своими прежними сотрудниками, которых раньше старалась избегать. Она стала звонить им, спрашивать, как дела, что происходит в фирме, какие новости, как Павел Петрович и нашел ли он кого-нибудь на ее место.
— Спрашивает ли он про меня? — постоянно интересовалась Женя.
Через некоторое время она наконец поняла, что лишилась любимой, по-настоящему любимой работы, в которой были, конечно, и частые переработки, и сумасшедшая требовательность Петровича, и высокий темп, но… и вот за этим-то «но» Женя вдруг увидела массу достоинств своего прежнего места. Самое главное, что поняла Женя: она ощущала себя очень нужной, компетентной во многих вопросах, и то дело, которым была поглощена команда, ежедневно приносило чувство ГМУ, как она говорила, глубокого морального удовлетворения. На старой работе она ощущала, что не зря живет, и это стимулировало ее. Как-то совсем по-другому стали вспоминаться замечания Петровича, и злости уже не было. У Жени началась депрессия, и поскольку на новой работе большинство сотрудников курили, то Женя быстро втянулась и тоже стала курить. Говорить ей с людьми было особо не о чем, а так хоть в курилке потусоваться, нечто вроде суррогатного общения. Как только Женя получала зарплату, она тут же шла по магазинам покупать себе хоть что-нибудь! Покупки ее не удовлетворяли, внутри было навязчивое чувство опустошения; она ходила и ходила по магазинам до полного изнеможения, перебирала вещи, примеряла то одно, то другое. Раздражение накапливалось; поначалу Жене казалось, что виной всему то неудачный фасон, то не слишком любезная продавщица, то скудный выбор в магазине. Что бы ни покупала Женя, она не чувствовала никакой радости, только разочарование. Тогда она начала есть: лопать все подряд. Женя всегда была не прочь поставить голос, так сказать, на опору, на плотно набитый желудок, но теперь ее просто понесло. От всех своих проблем она то и дело топтала тропу к холодильнику, так что скоро стала противна сама себе. Женя возненавидела свою новую работу и поняла одну поистине гениальную вещь — когда в жизни нет глубокой, настоящей радости, нет удовлетворения тем, что ты делаешь, то начинаешь находить суррогатные удовольствия, чтобы хоть чем-то заполнить свою жизнь. Обжорство, походы по магазинам и курение — типичные суррогаты для заполнения внутренней пустоты, когда нет целей. И во всем этом очень часто замешана трата денег.
Я знала одного молодого мужчину, Степана, который занимался установкой металлических дверей. Работал он на износ, по двенадцать часов в день, часто не успевал обедать и в таком режиме находился уже третий год без отпуска. В месяц у него получалось не больше двух выходных. Он зарабатывал в день примерно столько, сколько участковый терапевт в месяц. При этом Степан был недоволен своей жизнью, его словно «засосало» в эту установку дверей; с утра до вечера он молотил, молотил, молотил до изнеможения. Он жаловался друзьям, что разлюбил жену и живет с ней только ради сына.
Сначала иногда, потом чаще, а вскоре каждый день Степан стал выпивать по несколько бутылок пива за вечер; он начал ходить в ночные клубы, у него появились «друзья», которые с радостью помогали ему пропить дневную выручку. Получалось, что он работал фактически на ночные клубы, как ни ужасно было это осознавать. И снова здесь была замешана трата денег, словно некая плата, реабилитация за самообман, ненавистную работу и разрушенную личную жизнь. Степан тщетно пытался уравновесить свою усталость и негатив расточительством и просаживанием денег. Он надеялся купить себе хоть немного радости, но не получалось. Его все больше засасывало в пьянство, измождение, раздражение и озлобленность. Суррогатные удовольствия всегда приводят именно к этому.
Суррогатные радости всегда заполняют
жизнь людей, у которых нет целей.
жаба
Я устала уставать слишком сильно
И работать так, что невыносимо!
Утомилась я вставать слишком рано,
Что не утро, то — душевная рана!
Не хотела б я желать слишком жадно,
Чтоб в душе однажды квакнула жаба!
ДЕНЬ СВ. ВАЛЕНТИНА
Мы собираемся любить,
Не торопя земные сроки.
Мы собираемся простить
Чужие страсти и пороки.
Мы собираемся обнять
Родные сгорбленные плечи
И собираемся понять,
Чтоб стать немного человечней.
Мы собираемся помочь,
Но всё откладываем встречи,
Чтоб в ступе воду не толочь,
Мы нежность выбросим из речи.
Мы собираемся терпеть,
Помилосердствовать немного,
Но успеваем умереть
И только после встретить Бога.
Мы собираемся прийти
К любви источнику святому,
Сказать: прости меня, прости!
Навстречу выбежать из дому.
Мы собираемся любить,
А сердце старится и плачет,
И нам бы с милыми побыть,
Но почему-то всё иначе.
Не дай же, Господи, словам
Бывать слугою укоризны, |
Позволь излиться небесам
В сердца еще при этой жизни.
14 февраля 2004 г.
Глава 1
КТО СТОИТ за МНОЙ?
Есть ли у меня потенциал? Есть ли у меня способности и таланты? Привлекателен ли я? — спрашивает человек сам себя без особенной надежды. Он критично рассматривает свое отражение в зеркале, недовольно вздыхает и хмурится, да еще называет себя всякими уничижительными словами. А ведь Бог все создавал с невероятной любовью, и если вы в это не верите, то помочь вам невозможно.
Все старания атеиста — для кладбища. Он не знает, зачем живет, он смертен в худшем смысле этого слова. Атеист подобен бабочке-однодневке, ведущей желудочно-кишечное существование. Он считает, что смысл жизни — в самой жизни, или же его вовсе нет. Зачем искать высшие материи, если можно заняться построением карьеры, приобрести недвижимость, неплохо обставиться и одеться, а также родить