После третьего удара я не выдержал:
— Хватит!
Степан удивленно взглянул на меня.
— Отправьте драчунов в бригаду лесопилов. Если и там что-то подобное повторится — сразу выгоню.
Ковалевский усмехнулся и отозвал меня в шатер.
— Андрей Иванович, я хотел бы выразить вам признательность. Вы решили отказаться от физического наказания…
— Это какое-то средневековье… не люблю насилие.
— Скажите честно, вы придерживаетесь либеральных взглядов? Может поддерживаете декабристов?
— Нет. Я за самодержавие. Но физических наказаний у меня на заводе не будет. Если человек напортачит — делаю одно предупреждение, второго уже не будет… скатертью дорожка и без всякого выходного пособия…
— Полностью с вам согласен. Насилие порождает еще большее насилие, а страх вызывает ненависть… скажите откровенно, а разве вам не близки идеи декабристов? Конституция, отмена крепостного права, превращение России в более открытое светское государство…
— Декабристы это мятежники. И вообще, я стараюсь подальше держаться от большой политики…
Меня несколько испугали высказывания инженера Ковалевского, уж не подпольный ли он революционер? Но тогда я особо не придал этому значение, и кажется, зря…
Глава 17
Больше всех из жителей усадьбы меня настораживала бабка Ефросинья. Она целыми днями сидела в своей каморке, что-то вязала или строчила какие-то странные письма. Однажды, когда я вошел, она быстро спрятала листок под обрывок рогожи. В ее комнате было навалено неимоверное количество старого хлама. На сундуке лежала поломанная прялка, пыльные газеты, две пары дырявых валенок и связки ключей. Стоял терпкий кисловатый запах, я заметил на подоконнике заплесневелые сухари, почерневший сыр и подгнившие яблоки. Ефросинья никогда не обедала за общим столом, прибегала на кухню, стряпуха наливала бабке тарелку супа и она тут же возвращалась в свою каморку. Я никогда не видел, чтобы бабка купалась в бане. Однако всегда ходила в чистом и через день приносила Марфе корзину белья на стирку.
С тех пор как я наорал на Ефросинью, она со мной не разговаривала. Только иногда, прохаживаясь вечером по двору, замирала как богомол на листке осоки, и злобно шептала: «Скоро уже приедет настоящий Никитин…!»
Новые дворовые и вправду оказались работящими аки пчелки. Тихон навел во дворе и огороде идеальный порядок. Ни травинки, ни соринки. К тому же оказался неплохим плотником и вместе с Герасимом они поменял подгнившие балки в конюшне.
Марфа тоже не сидела без дела. Убиралась в доме, стирала и стряпала, пока Аглая в отъезде. Однажды у меня заломила поясница и я попросил Марфу слегка размять мне спину. Несмотря на худобу, руки у девушки оказались невероятно сильными. После сеанса массажа я чувствовал себя будто заново родившимся.
— У тебя просто талант…– похвалил я девку.
— Я многое умею, барин…– многозначительно кивнула Марфа.
Прохор Петрович в эти дни почти не пил и даже заметно спал с лица. Ему приходилось почти каждый день ездить в Алексеево, на строительстве завода постоянно не хватало то метизов, то гвоздей или проволоки. Вечером он еще допоздна подбивал бухгалтерию. Я в очередной раз убедился, когда человек занят делом — он меньше подвержен порокам и слабостям.
За завтраком я рассказал о недавнем происшествии. Приказчик огорчился, что я лично не выпорол нарушителей дисциплины.
— Андрей Иванович, видать, плохо вы знаете наше мужичье.
— Я решил — буду наказывать рублем.
— Послушайте моего совета: нельзя крепостных распускать. Это только поперек дела пойдет. Вы им только дайте слабину почувствовать… Мужик должен знать — если ослушался барина, то будет жестоко страдать. На этом испокон веков Русь держится…
— Прохор, Аглая до сир пор еще не вернулась?
Приказчик печально вздохнул и кивнул в глубину двора.
— Приехала, племяшка. Беда у нее…
Аглая слонялась по двору будто тень. За эти дни она похудела и осунулась. Я быстро подошел к девушке.
— Аглая, ты вчера вернулась?
— Вчера, барин. Уже затемно, вы уже отдыхали.
— Что у тебя случилось?
У нее слегка дрогнул подбородок.
— Ванечка, жених мой… похоронили его позавчера. Когда я приехала — он уже в холодной лежал…
Аглая закрыла глаза ладошками и расплакалась.
Я обнял девушку и сильно прижал к плечу:
— Успокойся моя хорошая… как произошло?
— Ваню бревнами на судоверфи зажало, хозяин думал, что он отлежится и выйдет на работу. Доктор вечером даже не приехал, только через два дня… Ванечка уже синеть начал…
Аглая с болью посмотрела на меня:
— Что же к нам так относятся, Андрей Иванович… хуже чем к собакам… разве ж мы не люди, если крепостные?
Я печально вздохнул.
— Доктор когда приехал,– вздохнула Аглая.– Посмотрел и сказал что в больницу уже бесполезно везти, он отходит. Так к вечеру и помер Ванечка… Говорят, кричал крепко и все меня кликал… а я только на похороны и успела… — девушка всхлипнула.– Андрей Иванович, батюшка, жить-то как теперь? Мы же осенью с Ванечкой пожениться хотели…
Я слегка погладил Аглаю по голове.
— Крепись, моя девочка… Дай Бог тебе вытерпеть это тяжкое испытание. Может пока домой поедешь, к родителям? Отдохнешь немного…
— Нет, Андрей Иванович…– затряслась Аглая. — Прошу, только не прогоняйте меня как Параську… здесь мне легче за работой забыться, уйти от горя…
— Бедная, сколько на тебя навалилось…
— Андрей Иванович, можно я сегодня в церковь схожу? Поставлю свечку за упокой Ванечки…
— Конечно сходи…
Я еще немного постоял возле девушки и окликнул Герасима:
— Поехали!
По дороге на балки я думал о жизни и судьбе. Вот Аглая, простая деревенская девчонка, красивая, работящая — приодеть, так настоящая княжна, а как все сурово обернулось… бедная девочка. Одни по балам и ярмаркам разъезжают, с жиру бесятся, у других вот такая поломанная судьба… но ничего, милая Аглая, будет еще и на твоей улице праздник…
Дни за работой пролетали быстро. Когда печь для обжига была почти готова, собраны станки и формы, а под навесами уже высились большие кучи дров, приехал приказчик от купца Кондакова из Алексеево. Привез заявку на десять тысяч штук кирпича. Ну вот, кажется, дело пошло…
Мужики работали дружно. Не ругались и не спорили. Произошла еще одна небольшая стычка, но бригадир Степан так гаркнул, что ссора сразу же прекратилась. Мужики пожали друг другу руки и продолжили работать. Плоты уже подготовили и постоянно перевозили дрова. На другой стороне реки целыми днями, с утра до вечера, слышались удары топоров и дребезжание пил.
За заботами я совсем сбился с днями недели. Однажды к балкам подъехала темно-синяя карета. Приехал высокий крупный мужчина с пышной шевелюрой, в новом черном сюртуке. Он осторожно спустился, я заметил в его руке легкую тросточку, на которую опирался гость.
— Кирилл Андреевич Аксаков,– гость протянул жесткую ладонь, его рукопожатие оказалось сильным.
— Андрей Иванович Никитин.
— Мой приятель Митрич, фельдшер из Алексеево, про вас все уши прожужжал. Вот решил по случаю заехать и познакомиться… значит заводик строите?
— Да, решил открыть производство.
— Можно взглянуть?
— Пойдемте…
Аксаков неторопливо прошелся. Он внимательно осмотрел печь для обжига, станки для формовки и навесы для дров. Инженер Ковалевский как раз собрал мужиков и инструктировал, как следить за кирпичом во время обжига.
Я невольно подумал что неплохо пошить рабочим спецодежду, а то выглядят как «махновцы».
— Хороший задел,– кивнул Аксаков.– Господин Никитин, сами придумали насчет заводика или подсказали?
— Сам придумал.
— Кирпич думаете на баржах таскать?
— Да.
— Советую со временем строить узкоколейку до Тимофеевской верфи.
— Уже думал об этом. Господин Аксаков, прошу в шатер, чайку попьем…
— Спасибо, я совсем ненадолго. Еду в Дубовский Посад, к купцам. Хочу предложить вложиться финансами в строительство железной дороги между Царицыным и Калачом. Соединить Волгу и Дон. Дело, конечно, тяжкое. Купец нынче денюжку с большой неохотой отдает… Я и сам готов вложить двадцать тысяч личных сбережений.