В последовавшей тишине Телезис де Морне вернулась на свое место. Сесиль по-прежнему держала бокал в руках.
— Дамы и господа, — обратилась она к гостям, подпустив в голос модуляции, привитые в Доме Кактуса. — Не дай нам Бог забыть, кто мы такие. — Она торжественно подняла бокал и слегка наклонила его, пролив несколько капель вина. — Элуа милосерден к нам. — Торжественность ее слов заставила многих последовать ее примеру. Поддалась порыву и я, отметив, что Алкуин и Делоне тоже повторили жест хозяйки. Потом Сесиль вскинула голову, и в ее глазах заплясали озорные искорки. — А теперь настало время для игр! Коттаб[1]!
Под взрывы смеха мы вернулись в гостиную, объединенные любовью к нашей стране и праздничным настроением Сесиль. Слуги предусмотрительно убрали ковер, и теперь на его месте стояла трехногая серебряная этажерка. На ней крепилась широкая серебряная воронка, отполированная до зеркального блеска. Украшающие обод фигуры в эллинском стиле изображали подвыпивших ангелийцев. Поскольку Эллада времен Золотого Века считается последней великой цивилизацией до прихода Элуа, подобные орнаменты никогда не выходят из моды.
Из центра воронки поднимался метровый шпиль. На его острие балансировал серебряный диск — пластинкс. Слуги Сесиль сновали среди гостей с кувшинами вина и небольшими серебряными кубками, снабженными изысканно украшенными ручками.
Чтобы остались опивки, нужно, конечно, выпить почти до дна, и я это сделала, хотя обычно старалась быть умеренной в возлияниях. Вино мигом согрело мою кровь.
В искусстве коттаба каждое движение нужно оттачивать — начиная с правильного захвата ручки указательным пальцем и до резкого выплеска опивок, чтобы они ударили по пластинксу и сбили его в воронку, породив звук как от цимбал.
До меня свои силы попытали пять или шесть игроков, и хотя некоторым удалось попасть в пластинкс, никто так и не сшиб его со шпиля. Меня даже на попадание не хватило, но Телезис де Морне все равно наградила меня доброй улыбкой. Сесиль сумела справиться с задачей и собрала бурю аплодисментов, но у нее пластинкс немелодично задребезжал, хлопнув по краю воронки, прежде чем рухнуть в центр чаши. Лорд Хильдерик д’Эссо так раскрутил свой кубок, что остатки вина метнулись к цели, словно выпущенный из арбалета болт, и снесли пластинкс на пол. Все засмеялись и захлопали в ладоши, хотя попытка не засчиталась. Мьеретт из Дома Орхидеи удалось добиться звяканья, как и Каспару, графу де Фурсэ, и Гонзаго д’Эскобару, который, заметив всеобщее удивление, улыбнулся в бороду.
Алкуин, деливший диван с высокой женщиной в чепце, выступил даже хуже меня и неуклюже расплескал вино. Его соседка поднесла пальцы Алкуина к губам и слизнула сладкие капельки. Алкуин покраснел. Виталь Бувар настолько взвинтился, что выпустил ручку и отправил в полет кубок. Сбитый пластинкс упал в воронку, но тоже бестолку.
Когда настал черед Делоне — я как-то упустила то обстоятельство, что он остался последним, — наставник в своем аскетическом одеянии из черного бархата выглядел спокойным и собранным. Откинувшись на диван и упершись левой рукой в сидение, он раскрутил свой кубок и изящным движением выплеснул подонки.
Он метил точно, и серебряный пластинкс упал почти вертикально прямо в чашу воронки, издав звонкую трель. Я подметила, что захлопали не все, но бившие в ладоши аплодировали громко и от души, объявляя Делоне победителем.
— Приз, приз! — вскричала со своего стула раскрасневшаяся Мьеретт. — Милорд Делоне заслужил приз от хозяйки!
Сесиль, смеясь, уважила просьбу.
— Итак, чего же ты желаешь, Анафиэль? — игриво спросила она.
Делоне улыбнулся и подошел к ней. Наклонившись, поцеловал ее в губы — как мне показалось, сладко — и что-то прошептал ей на ухо. Сесиль снова засмеялась, а Делоне вернулся к дивану.
— Я согласна исполнить это пожелание, — интригующе произнесла Сесиль. — Дорогие гости, довожу до вашего сведения, что едва пробьет полночь, Алкуину но Делоне, посвященному Наамах, исполнится шестнадцать лет. Владелец его туара просит меня выставить девственность юноши на аукцион. Кто-нибудь возражает?
Можете быть уверены, никто не возразил, и, словно по команде, воцарилась благодатная тишина — несомненно, Делоне и Сесиль так и планировали, — и тут сквозь балконные окна с площади донесся крик часовщика, возвещавшего полночь. Хозяйка подняла бокал:
— Да будет так! Объявляю аукцион открытым!
Одним грациозным плавным движением Алкуин поднялся с дивана, встал перед нами, раскинув руки, и принялся медленно кружиться. Я сотни раз видела, как показывают себя посвященные Первого из Тринадцати Домов, но никто из них не делал это с таким достоинством, как Алкуин.
Первую ставку назвал Хильдерик д’Эссо, который недавно заявил, будто приманка Делоне его не интересует.
— Двести дукатов! — выкрикнул он. Поскольку я уже наблюдала за ним некоторое время, то распознала в его взгляде чисто охотничий азарт и поняла, что для д’Эссо участие в аукционе никак не связано с вожделением.
— Не оскорбляйте мальчика, — встрепенулась соседка Алкуина по дивану. Я вспомнила ее имя — мадам Дюфрейн. — Двести пятьдесят.
Виталь Бувар, казалось, был на грани апоплексического удара.
— Триста, — придушенным голосом выдавил он, и получил улыбку от Алкуина.
— Триста пятьдесят, — вмешалась Солен Бельфур.
— О! — Мьеретт из Дома Орхидеи опустошила кубок и осторожно поставила его на столик. Тряхнув золотыми волосами, она весело посмотрела на хозяйку торжества. — Сесиль, а я на вас сержусь. Почему вы не предоставили подобный шанс никому из наших? Поставлю четыреста, в надежде, что мальчик сумеет меня как следует отблагодарить.
— Четыреста пятьдесят! — раздраженно выкрикнул Виталь.
Кто-то еще повысил ставку; не запомнила, кто, потому что с этого момента цену начали задирать наперебой. Для некоторых покупателей, например, для того же Хильдерика д’Эссо, происходящее было лишь игрой, и, думаю, наибольшее удовольствие лично ему доставляло отчаяние выбывших конкурентов с тощей мошной, которые множились с каждой новой ставкой. Насчет других я не была настолько уверена. Мьеретт но Оркид продержалась дольше, чем я ожидала, и я так никогда и не узнала, что ее подстегивало: вожделение или вовлеченность в интригу Сесиль. Но по большей части претенденты желали именно Алкуина: чистого, прекрасного, бесподобного — с белыми волосами, занавесью ниспадающими на плечи, и темными загадочными глазами.
На протяжении всего аукциона Делоне не шевельнулся и ничем не выдал своих чувств. Только когда сумма ставки перевалила за тысячу дукатов, он быстро глянул на Сесиль, и та поманила своего секретаря, который выступил вперед с договором и пером наготове.