– Прямо чертовщина какая-то, – с дрожью в голосе произнесла Ленка и выставила вперед руку с пистолетом. – Нет здесь никого…
– Но ведь кто-то же накрыл Экрама.
– – Да кто его знает, может, он и впрямь сам накрылся.
– Лен, ну не говори ерунды. Как маленькая.
– А это не сказка, а мистика.
– А мистика и сказки – это одно и тоже.
– А вот и не одно и тоже. Сказки выдуманы, а мистика.., она реальна.
– Ой, да ладно тебе.
Мы приблизились к кухне, валясь с ног от усталости и с каким-то ужасным предчувствием. Экрам лежал на том же месте, накрытый все тем же национальным пледом, поверх которого лежала все та же алая розочка.
Ленка нагнулась, подняла розочку и с нескрываемым отвращением ее понюхала.
– Здесь даже цветы другие.
– Почему?
– Не знаю. Какие-то некрасивые. Вроде бы розы сами по себе должны быть красивые, а эта какая-то захиревшая, словно ее без воды черт знает сколько времени держали. Здесь всех морят голодом и жаждой. Даже цветы.
Все остальные события развивались, словно в каком-то фильме ужасов или гангстерском боевике. Из коридора выскочила маленькая горбатая женщина, одетая во все черное, громко завизжала, подпрыгнула и ткнула Ленку в спину железной пикой. Ленка вскинула голову, вскрикнула и, уронив пистолет, упала прямо на тело Экрама.
Поняв, что следующий удар от загадочной горбуньи ожидает меня, я быстро подняла с пола пистолет, сняла его с предохранителя и наставила его на собравшуюся прыгнуть на меня турчанку. Увидев в ее руке еще одну отточенную пику, я не стала раздумывать и неожиданно сама для себя нажала на курок. Прозвучал отчетливый выстрел. Как только во лбу турчанки показалась зияющая рана, горбунья закатила кверху глаза и с грохотом рухнула на пол.
Услышав приглушенные Ленкины стоны, я зарыдала и вытащила пику из ее спины. Мои руки тряслись, а голова кружилась, но я знала, что сейчас я обязана мобилизовать все свои силы и помочь Ленке. Затем схватила первое попавшееся кухонное полотенце и как можно туже перевязала ей грудь. К счастью, Ленка была живая и даже находилась в сознании, просто она стала какой-то неестественно белой, и эта бледность откровенно пугала и наводила на самые неожиданные мысли.
– Ленка, ты живая?
– Вроде бы да.
– А ты дышать-то можешь?
– Вроде могу.
– Что это за тетка?
– Не знаю. Может, она Экраму женой приходится…
– Наверно. И как мы ее сразу в доме не обнаружили… Лен, скажи, тебе плохо?
– Паршиво.
– Леночка, миленькая, а что у тебя болит?
– Спина, грудь…
– Ты только держись… Слышишь, ты обязательно держись, а то, если что с тобой случится, то мне-то что тогда делать?! Я тебя умоляю, держись.
– Я держусь…
– Вот и умница. Вот и молодец. Обязательно держись.
– Я держусь, – повторила Ленка и слегка застонала.
– Тебе очень больно?
– Паршиво.
– Ты только не умирай, – я говорила и буквально обливалась слезами.
– Я не умру, – пообещала мне Ленка.
– Ты мне обещаешь?
– Обещаю.
– Поклянись.
– Клянусь.
Подойдя к окну, я увидела, что уже окончательно рассвело, и, повернув голову в Ленкину сторону, заметила, что на ее полотенце выступили капельки крови.
– Лен, что делать-то? Уже совсем светло. Надо уходить в горы, но как теперь уходить-то? Только бы эта проклятая пика не задела никакие органы. Ты как себя чувствуешь?
– Голова кружится и в ушах гудит.
– Ты мне поклялась, что не умрешь.
– Я помню. Если поклялась, значит, не умру.
– Ты же знаешь, что мысль материальна? – я тихонько всхлипывала и тут же смахивала слезы.
– Знаю.
– Так вот, сейчас все зависит только от тебя.
Ты должна дать себе установку на жизнь. Понимаешь?!
Ты должна сама себе сказать, что ты будешь жить, и вот увидишь, ты обязательно будешь жить. Вот увидишь.
Ты должна жить, несмотря ни на что, потому что тебе еще слишком рано умирать и ты очень хочешь жить. Пусть из жизни уходят те, кому уже пора, кто уже на этом свете все успел и все сделал. А тебе рано. Тебе еще слишком рано.
– А Ника? Ведь она совсем молодая. Она еще ничего не сделала и ничего не успела…
– Нике уже поздно давать установку. По сравнению с тобой она слишком плоха. У нее уже нет той силы духа, которая есть у тебя.
Открыв холодильник, я достала непочатую бутылку водки, размотала полотенце и обработала Ленкину рану горячительной жидкостью. Затем сбегала к себе в комнату, взяла пару футболок, разорвала их так, что они стали напоминать что-то типа бинтов, и тщательно перевязала подругу. Накинув Ленке на плечи спортивную куртку, я напоила ее все той же незаменимой турецкой водкой и помогла встать.
– Лен, надо уходить. Попытайся встать.
– А где пистолет? Ты его взяла?
– Нет. Там больше нет патронов.
– Как нет?
– Так. Я хотела выстрелить два раза, но он выстрелил всего один.
– Как же мы теперь без оружия?
– А как раньше?! Мы с тобой всю жизнь жили без оружия, и ничего.
– Всю жизнь мы прожили нормально, а не так, как сейчас.
Облокотившись на меня, Ленка медленно пошла к выходу, но я ощущала, что с каждой секундой ее шаг становился все увереннее и увереннее. Как только мы вышли во двор, я усадила ее на ступеньки и перевела дыхание.
Ленка облокотилась на деревянные перила и тяжело задышала.
– Свет, возьми с собой небольшую дорожную сумку.
Положи в нее немного еды, воды и тряпок для того, чтобы делать мне перевязки.
– Я сейчас. Я быстро.
Я бросилась в дом и начала собирать сумку. Руки страшно тряслись, а из груди вырывались рыдания, которые я не могла побороть. Я молила Господа Бога только об одном, чтобы Ленка осталась жива и чтобы с ней все было в порядке. Потому что сейчас мы вдвоем, а это значит, что все беды и лишения мы переносим вдвоем. Получается, что мы просто делим их пополам. Я боялась даже представить, что было бы, если бы я переносила эти лишения одна. Может, и правду говорят, что в этой жизни поодиночке не выжить. В этой жизни можно выжить только вдвоем. Даже взять то время, когда я жила с Костиком… При мысли о Костике у меня защемило сердце. Нас было двое, и все, что с нами происходило, мы делили поровну. Все его беды и его горести… Потому что у меня не было никаких бед, и я жила его проблемами и его переживаниями… Его и детьми… Получается, что у меня совсем не было своей жизни. У меня не было ничего личного и ничего собственного… Я жила для своих близких и никогда не думала о себе. Получается, что так легче… Так намного легче, потому что когда я осталась одна, на меня столько всего навалилось… И все же раньше я жила не правильно. Совсем не правильно… Наверно, именно за это я теперь и расплачиваюсь. Нельзя жить только для близких. Нельзя. Хотя бы иногда надо жить для себя и иметь свою собственную жизнь, где есть собственные невзгоды, взлеты и хотя бы маленькие падения…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});