Яне вновь предстояло забыть о счастливом времени, когда она не считала русских, татар, евреев и украинцев за людей, а ставила их ниже самых нечистоплотных животных. Она была навеки пригвождена к разномастной стае и чужой земле, как пойманный вражеский лазутчик к пыточному столбу. Польские вампиры не ждали ее с распростертыми объятиями.
Моня была девушкой с чудинкой. Я много раз пытался объяснить ей, что не имеет значения, свиную кровь или куриную она пьет. Евреям категорически запрещено употреблять в пищу любую кровь. Значит, если она не собирается умереть от голода во имя заветов предков, ей нужно выбросить эти самые заветы из головы. Благо они адресованы не вампирам, а людям.
Моня пропускала увещевания мимо ушей и продолжала в панике шарахаться от кабанов. Шутник Фома ради нее взялся за выделку шкуры старого секача. Когда работа была окончена, он стал каждый вечер напяливать на себя эту шкуру и гоняться в ней по лесу за Моней, стуча по пенькам сушеными копытами и приговаривая: «Кабаньи ножки бегут по дорожке».
Людей Моня кушала без малого сомнения. Человека она считала чистоплотным животным. Избежать ее клыков удавалось горькому пьянице, извалявшемуся в грязи не хуже свиньи.
В пору изобилия Моня преобразилась. Ее тело приобрело соблазнительные округлости. На щеках заиграл румянец. Отчетливо вычерченные губы приобрели красноватый оттенок. Кудряшки волос опустились до плеч.
Несмотря на причуды Мони, я влюбился в нее горячо и безрассудно. Мне порядком надоело рабское положение. Я мечтал о свободе, о праве первого укуса и выбора любой понравившейся вампирши стаи. Я почти достиг романтического идеала, согласно которому страсти должны быть сильными, жизнь — полной удивительных и опасных приключений, а любовь — запретной.
Пока я любовался своим отражением в озере, Моня умыла языком полураздетых Фому и Ахтымбана, развалившихся на мягкой гусиной траве.
Стая разделилась несколько дней назад. Людмила увела Яну и Грицко к волчьему логову на дубовой просеке, а мы переселились в дальний отросток норы и охотились близ деревень Дерябловка и Протвино. Я находил две причины для атаманши оставить меня в компании Фомы, Ахтымбана и Мони. Возможно, она ждала, что я вызову на бой одного из соперников. А возможно, она подметила мое особое расположение к Моне и решила спровоцировать на исполнение тайной мечты, чтобы не медлить с наказанием.
Моня подошла ко мне с левого плеча, опустилась на колени и обняла мою шею маленькой невесомой рукой. Ее пальцы заскользили по коже, а остренький кончик носа коснулся щеки. Повернув мое лицо, она с особенной нежностью вылизала мои и без того чистые (ел я аккуратно и редко пачкался) губы и подбородок.
Невыносимое желание пленило меня. Я взял ее за спину и придвинул ближе. Казалось, если я сейчас не овладею ей, огненная страсть выжжет изнутри мои кровеносные сосуды подобно осиновой смоле.
Кто-то из надсмотрщиков слышно подавил смех. Неприятный звук помог сдержать проявление чувств. Я оттолкнул Моню и зарычал, грубо намекая на превышение дозволенного. Она с показной робостью отпрянула.
— Ступай в нору, и хорошенько вытряси мою перину, — я поспешил изгнать Моню из поля видимости. — Чтоб стала мягче облачка в погожий летний день.
— Приказ будет исполнен, ваше благородие, — девушка раскланялась и упорхнула в кусты.
Я умылся и смочил растрепанные волосы. Со времени обращения они сильно отросли. Хоть моя прическа напоминала растрепанную метелку, я не решался воспользоваться цирюльными услугами Мони, умевшей прихорашивать вампирские шевелюры — боялся надолго остаться с ней наедине.
Глубоко под обрывом в толще воды блеснула широкая светло — зеленая чешуя, и стремительной молнией промчался вдоль берега силуэт хвостатой женщины весьма гармоничных форм. Я решил сгладить расстройство от прерванного свидания и полюбоваться озерными девами, благо это приятное занятие мне никто не мог запретить.
Свободное время я проводил иначе, чем сородичи. Они предпочитали после охоты валяться на лужайке неподалеку от норы. А я отправлялся в маленькое путешествие. Мне было интересно все вокруг: мелькание в гуще ветвей беличьего хвоста, движение пестрых лепестков ночной орхидеи, журчание пенной воды в быстром ручье и протяжный гулкий плач болотной птицы. Я не находил объяснения своей любви к хрупкому лесному миру. Разве можно любить будущую жертву? Наверное, нельзя. Поэтому вампиры после хорошего ужина равнодушны к жизни соседей. Но я был как будто не одним из них.
Русалка скрылась на глубине. Я выжидательно смотрел в омут, пока на водопой не пришло стадо удивительных оленей. Их рога, похожие на санные полозья, вырастали из носа и опускались на макушку, защищая голову рыцарским забралом. Шкуры зверей были темно — серыми, как пыль в деревенской избе, с продольными абрикосовыми полосками на боках и над копытами.
Олени подошли к воде с пологого берега. Они внимательно следили за нами и быстро поняли, что этой ночью мы для них не опасны. Я приподнялся из высокой прибрежной травы. Старый самец с переплетенными рогами заскреб по песчаному пляжу копытом, пристально глядя на меня.
— Не шугай.
Услышав голос Ахтымбана, я обернулся.
Они с Фомой сидели на траве и принюхивались.
Затем они снова улеглись, а я вернулся на край обрыва. Провожая взглядом уходящих в лес оленей, я потерял бдительность.
Некто очень сильный поймал меня за руки и стянул с обрыва. Под водой я разглядел пятерых русалок. Нежной девой была только одна из них. Остальные были крепкими парнями, вооруженными копьями с деревянными наконечниками. Если бы я мог дышать под водой как они, то непременно почуял бы осину. Меня держали двое русалочьих витязей, не уступавших мне в силе. Потуги освободиться из плена выглядели жалким барахтаньем. Я попытался укусить одного из агрессоров и так нахлебался воды, что едва не задохнулся.
«Почему они хотят меня утопить? За что? Я на них не охотился. И разве они не должны меня бояться?».
На сущей соломинке держалась во мне душа. Той соломинкой была надежда на помощь друзей. Вместе мы победим врагов. Я не понимал промедления Ахтымбана и Фомы. Они видели, что я попал в беду, и должны были сразу же броситься в озеро.
«Нежная дева» подплыла ко мне, взяла копье из рук ближайшего к ней синебородого витязя. Ее красивое бледное лицо искривила гримаса разгневанной фурии. Она нацелила осиновый наконечник в мое сердце и метнула копье. Я понял, что помощи ждать неоткуда. У меня нет друзей.
Сконцентрировав тающую силу, я вывернулся из перепончатых русалочьих пальцев, сломал ударом запястья копье и вцепился в руку воинственной девицы. Я впрыснул в ее вены яд, стараясь не глотать воды, а после развернулся и укусил за плечо атаковавшего сзади витязя, пробив клыками его металлические доспехи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});