Читать интересную книгу Цена покорности - Аля Кьют

голову и стала ковырять пуговки. Я смотрел. Было очень сложно не начать помогать, но сдержался. Под тонкой шелковой рубашкой оказался черный лифчик, без чашек, почти прозрачный. Да, я люблю черное белье. Очень-очень.

Маленькая грудь мне никогда не нравилась, но Дарина была исключением. Так и тянуло коснуться ее. Пальцами, языком.

Сдержанность, однако.

— Сожми груди, — велел я, готовясь насладиться спектаклем раскрепощения.

Дарина повиновалась так же неохотно, как и с рубашкой, но исполняла.

— Поиграй.

Она прикусила губу, явно стесняясь, собиралась зажмуриться.

— Смотри на меня.

Дарина подняла глаза, несмело сжав грудь, а потом сдавила соски между пальцами через ажур лифчика. Я сам облизал губы, наблюдая, как она поглаживает себя. Сначала несмело, осторожно, но с каждой минутой все сильнее, смелее.

— Тебе нравится именно так? — спросил я, видя, что она уже вся загорелась.

— Я… Я не знаю.

— Тебе приятно? Покажи, как я должен тебя ласкать.

Я протянул руку, сам расстегнул бюстгальтер. Замок был спереди — очень удобно. Убрав в стороны кружевные половинки, я вернул ладони Дарины ей на грудь.

Теперь она касалась себя иначе: стискивала, сдавливала, теребила соски. Черт, ей нравится жестче. Она оценит зажимы.

Мысль о меленьких тисках на ее сосках стала для меня последней каплей. Больше не было сил играть в зрителя.

— Теперь я, — проговорил, убирая ее пальчики.

Она встретила мои ладони тихим стоном. Словно только этого и ждала. Я начал так же осторожно, как и она. Ее груди отлично ощущались. Не такие и маленькие, как мне казалось. Вполне даже приятные, полные, упругие. Последнее время все чаще приходилось иметь дело с имплантами — сомнительное удовольствие. Может быть из-за этого я и остыл к женской груди. У Дарины же все ощущалось так приятно. Я сжал чуть сильнее, и она снова простонала. Сдавил соски, ущипнул. Дарина закусила губу.

Я склонился, чтобы провести языком по нижней губке, лизнул шею, укусил за мочку.

— Будь тихой, маленькая.

Продолжая ласкать руками, я двинулся ртом вниз. Шея, плечи, яремная впадинка горла. Дарина дышала прерывисто и часто. Я убрал одну руку и обнял губами сосок. Он был твердый, возбужденный. Тут же провел языком по кругу ореолы. Дарина дернулась.

— Шшш, — напомнил я ей.

Она прикусила костяшку пальца. Я не сдержал ухмылки, продолжая целовать ее, посасывать и гладить, пощипывая второй сосок. Тихие стоны все равно вырывались из нее и сводили меня с ума. Я менял рот и руку, целуя то один сосок, то другой. Решившись на маленький эксперимент, сдавил губами сильно, чуть прикусил. Девчонка затряслась.

Я положил руку ей между ног, отстранился, посмотрел в глаза. Дарина дрожала. Ее взгляд был туманным, нездешним.

— Ты собираешься кончить?

— Я… Я не знаю.

— Могла бы?

— К-кажется.

— Не сейчас, — резюмировал я, убирая руку, отодвигаясь от нее. — Одевайся. Мы почти приехали.

Дарина

Кирилл Салманов — дьявол, я заявляю это официально. Человек не может такое вытворять и не имеет права останавливаться на самом интересном месте. А его довольная ухмылка до конца пути — вообще подсудное дело.

Я не знала, что можно так возбудиться от ласк. Конечно, глупо сравнивать Салманова с парнем из школы, но других у меня не было. Можно сказать у меня вообще ничего не было относительно того, что я испытывала сейчас. Или дело было в том, что Кирилл из всего устраивал шоу, заставлял меня выходить за рамки, из зоны комфорта. Ни за какие пряники я бы не стала трогать себя для потехи, а Салманов в принципе не оставлял выбора. Мне было стыдно и странно сначала, но потом все это превращалось в горячее запретное удовольствие. Наверно, я продала душу дьяволу, когда отдалась Кириллу в пользование. Как еще объяснить, что мне нравились все эти вещи, которые раньше я бы назвала омерзительными. Мне нравилось, как мой хозяин смотрит, я желала его руки, его рот и хотела быть хорошей девочкой. Почему, черт подери? Я должна была его ненавидеть, рыдать в подушку и умолять не трогать меня. Наверное.

Но нервы не желали включать истерию. Похоже, я сломалась, когда погибли мама и папа. Видимо, слезы кончились, когда умерла бабушка. Манипуляции Салманова, конечно, меня обескураживали, но не шокировали. Это ведь был единственный способ помочь Жене. Последнему родному мне человеку. Не самый ужасный способ, надо признаться. Быть марионеткой на веревках просто. Ведь Кирилл прекрасно знал, как, где и с какой силой дергать, чтобы я извивалась ему на потеху.

Запретные удовольствия на грани, оказывается заводят и отключают память. В машине я не думала о Жене и долге, о деньгах и адвокате. Все мои желания сосредоточились пульсацией удовольствия, что рождалось на сосках от ласк Кирилла, и разливалось горячей лавой по всему телу, ища выход, облегчение. Если бы он погладил меня чуть дольше, я бы кончила. Стимуляции хватило бы даже через плотную ткань джинсов. Но Салманов не только убрал руку, но еще и запретил мне кончать, а для пущего веселья еще и поднял перегородку. Всю дорогу до дома он улыбался. Демон.

Я с трудом усмиряла свои эмоции и успокаивала дыхание, чтобы не пыхтеть, как курильщик, который пробежал кросс. Почему-то думала, что Салманов снова утащит меня в дом, желая закончить начатое, но он не торопился. Даже поболтал с Колей, пока тот нес мою спортивную сумку до двери. Вот сейчас Кирилл точно должен на меня наброситься. Мы уже внутри, без свидетелей.

Но Салманов был невозмутим. Он вошел в дом, хлопнул в ладоши, включая свет, снял пальто, разулся. Все молча, серьезно. Даже улыбка пропала. Не сказать, что я соскучилась по его ехидному веселью, но угрюмый хозяин как-то настораживал.

Эдакий удав из мульта. У меня есть мысль, и я ее думаю.

Жутковато, потому что его мысли точно были обо мне.

Боясь нарушить запреты, я молча снимала пальто, а потом топталась у двери, хотя Кирилл уже прошел в гостиную.

— Иди сюда, — позвал он наконец.

Я посеменила, едва дыша, опустив голову.

— Опустись на колени, сядь на