Я сосредоточился и стал раздавать инструкции. Гривз исчез, и мгновение спустя я услышал шум воды в наполняющейся ванне.
– Так, – произнес я, выползая из пижамы, как змея из старой кожи, и сверяясь с пунктами своей программы, чтобы заглушить внутреннюю борьбу, – двигаемся дальше.
– Балди, – сказал я, расправившись с лососем удивительных размеров, даже более крупным, чем яйца всмятку. – Нам нужно поговорить.
– Согласен, Барти, – ответил он. – Именно поэтому я и уговорил Слайти взять тебя.
Я должен сделать краткое отступление, чтобы описать вам портрет Арчибальда Спотс-Бинкла, чтобы читатель мог лучше разобраться в деталях. Представьте себе рыбу из сказки про добрую фею, которая чудесным образом превращается в человека в огромных очках в роговой оправе, за тем исключением, что в случае Балди фея поскупилась на заклинания и превращение удалось только на девять десятых. Вытаращенные глаза, выступающие вперед губы, постоянно влажные, и кожа с легким намеком на чешуйчатость. Теперь добавьте голос, который звучит как первые детские пробы игры на скрипке, и вы получите полный и совершенный портрет Балди. Поэтому совершенно неудивительно будет узнать, что единственной страстью в его жизни является разведение тритонов.
Этот бледный призрак тупо мигал на меня через стол во время завтрака, пока я представлял себе несколько жестких картин своей будущей жизни, отравленной дружбой с ним и обреченной на «прозябание в рабском труде на сырой планете, которого и худшему врагу не пожелаешь».
При серьезных проблемах Балди втягивал шею в плечи даже глубже, чем это было анатомически возможно. Выглядело это, словно рыба пытается изображать черепаху. Он провернул тот же маневр и сейчас, и я подумал, что, если я перестану наседать на него, он выразит мне свое раскаяние, позволяя мне остаться великодушным победителем, как и подобает моей природе.
Поэтому я смягчил тон, высказывая ему свои претензии, и уступил ему слово, хотя в тот момент я еще не знал, что это будет за слово. Вместо того чтобы принести мне свои извинения, мой старый приятель снова вытянул свою худую шею из укрытия и воскликнул:
– О, фи, Барти!
– Фи? – повторил я. Я был озадачен, как всегда, когда сталкивался с подобной несправедливостью.
– Да, фи! – ответил он. – И наплевать на это!
– Остынь, Балди, – сказал я. – Имей в виду, что некоторые плевки не могут быть стерты никогда.
Он поднял свой маленький подбородок.
– Я не волнуюсь, Барти, – ответил он. – К тому же это все бессмысленно.
– К чему «к тому же»?
– Что ты имеешь в виду? – удивился он.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я.
Его рыбьи глаза несколько раз мигнули.
– Хватит повторять за мной! – рявкнул он. – Сейчас не время для детских игр!
– Детских игр? – повторил я. – Должен сказать, немного странно слышать это от парня, который выбирает худшую возможность, чтобы продемонстрировать свое поместье!
Его бледная кожа стала еще бледнее, и на губе даже появилось нечто вроде пены. Внезапно я вспомнил те времена, когда Бадли Спотс-Бинкл, в давние школьные деньки, единственный раз вышел из себя, замученный издевательствами Родерика Басс-Хамптингтона, разбойника в крахмальном воротничке, который властвовал над малышней почти столь же безгранично, как Тиглатпаласар над десятью исчезнувшими племенами. Я вспомнил пронзительный крик и тонкие, как прутики, конечности, вращающиеся, словно у марионетки, чей хозяин дергается в припадке. Все кончалось, конечно же, слезами, но за Басс-Хамптингтоном прочно закрепилось прозвище Головорез.
Но здесь, в обеденном зале, Балди не впал в безумие. Вместо этого он заплакал, размазывая слезы по длинным пальцам. Хорошо, что я уже позавтракал, поскольку от этого зрелища аппетит мог пропасть даже у циклопа.
– Остынь, Балди, – сказал я уже второй раз за последние несколько минут, но теперь мой голос был еще мягче. Барти Глостер может грозно щурить глаз и добавить металла в голос, но, когда старый приятель ломается и пускает пузыри за одним с ним столом, он становится добрым, как ангел. Правда, я еще колебался: следовало ли резко привести его в чувство или утешительно похлопать по плечу. В старших классах субъекты типа Спотс-Бинкла были не теми, к кому хотелось лезть с откровениями, скорее они похожи на Карпаты – острые, жесткие, и без шишек не расстанешься.
Но решение вскоре было принято, и я протянул руку, поглаживая костлявое плечо, добавив дежурное «все, все», «ничего, ничего» или «ладно, что ты?» – на выбор.
Результатом был новый фонтан слез, отчего я понял, что выбрана неверная стратегия. Я порылся в своем запасе утешительных фраз и понял, что содержимое его уже исчерпано. Я обдумывал уже тактический переход к жесткой встряске, но тут открылась дверь и в обеденный зал вошел Слайти Туве-Випли, надутый от чванства, словно пират, нашедший клад.
– Привет, Барти! – воскликнул он, плавно передвигаясь к буфету, чтобы обследовать его содержимое.
Я сразу понял его фокусы. Ибо именно он, якобы чтобы показать мне свой космический корабль, собранный на лужайке, завел меня в тесный салон и угостил новым коктейлем, который сам придумал. «Ускоритель ядерных частиц», как он его назвал. Я сделал всего один глоток, произнеся затем: «Должен сказать, Слайти» – как вдруг почувствовал всю мощь этой смеси. Но ни одно слово больше не сорвалось с губ Глостера. Свет в моих очах погас, и я погрузился в кроличью нору, из которой уже не мог выбраться, пока не очнулся в глубинах космоса.
– Нечего меня приветствовать, – сказал я, вставая и яростно отбрасывая в сторону салфетку. Выражения типа «хитрый негодяй», «подлый трюк» и «мерзавец» вертелись у меня на языке, пытаясь выяснить между собой, кому первому сорваться с губ. Я рассматривал также «пригрел змею», но не был уверен, что оно прозвучит к месту.
Но Слайти сделал жест рукой, словно стирал крошки со стола.
– Ладно тебе, Барти, – сказал он, накладывая себе яичницу и тонкий ломтик бекона, которые показались мне не только необычными по своим размерам, но обладающими странным зеленоватым оттенком. – Ты что, не понимаешь шуток?
– Шуток? Вот это мило! – К тому времени я уже выстроил «негодяя», «трюк» и «мерзавца» в единую разрушительную фалангу и уже собирался бросить их в атаку на Туве-Випли. Но в этот момент Балди разразился новыми потоками слез, и было как-то странно начинать сражение, когда твои раненые требовали утешения.
Но утешать было не в стиле Слайти.
– Соберись, Балди! – прикрикнул он командным тоном и, усевшись за стол, принялся за еду с усердием, которое наводило на мысль о волке, освоившем азы искусства пользования столовыми приборами. Я вспомнил, как в нашей школьной столовке мальчишки всегда оставляли свободное пространство вокруг Туве-Випли; оказавшиеся в радиусе его вытянутой руки рисковали внезапно получить серьезные повреждения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});