Генерал обрадовался поддержке со стороны Куманина и попросил уточнить, что тот имеет в виду, говоря о ритуальном убийстве царя, в чем заключается сущность ритуала и где об этом можно прочитать?
Куманин ответил, что подробный разбор ритуалов имеется только в книгах на немецком языке, изданных в годы, предшествующие приходу к власти нацистов, и в первые годы их пребывания у власти, если не считать, конечно, средневековой литературы, с которой он, к сожалению, не знаком. Процедура в Екатеринбурге должна была проходить так: (Куманин специально сказал «должна была проходить», а не «проходила», чтобы застраховаться на тот случай, если Стебликов пишет их беседу на пленку, чтобы «потом спросить с. него за дезинформацию):
— Юровский и его команда должны были подвесить царя за ноги к потолку и совершить вокруг него древний танец с похлопыванием в ладоши и прискоком в обязательном присутствии раввина. В это время остальные должны были замешивать священную мацу.
— Раввина? — переспросил Стебликов, слушая Куманина с видимым удовольствием, даже слегка приоткрыв рот, — разве там был раввин?
— Обязательно, — подтвердил Куманин, — причем не местный, а специально прибывший из Москвы с ритуальным ножом верховного резника, присланным из Варшавы.
Генерал быстро конспектировал слова Куманина, кивая головой.
— Именно этим ножом, — продолжал Куманин, изо всех сил сдерживая улыбку, — раввин перерезал горло царю, и августейшая кровь была слита в специальный сосуд, именуемый «халеш», после чего разлита по кубками и выпита всеми присутствующими, а частично слита в тесто для мацы, которой закусили. Затем тело было брошено в бочку с серной кислотой и растворено, что также является частью ритуала. Вот примерно все это, вероятно, происходило.
— А фамилия раввина известна? — поинтересовался Стебликов.
— Он скрывался под псевдонимом, — сообщил Куманин, — и уехал в ту же ночь. В материалах он фигурирует как «черный раввин».
— И все это делалось вопреки приказам Владимира Ильича Ленина и ВЦИК? — продолжал уточнять генерал.
— Разумеется, — подтвердил Куманин, с тревогой глядя на часы.
— И много у вас таких наработок? — спросил Стебликов, закрывая блокнот.
— Согласно указаниям руководства и секретариата ЦК, мы вели подобные разработки исключительно для компромата нашего монархо-националистического движения в глазах общественности как внутри СССР, так и за границей. У меня составлены конспекты пяти-шести лекций на эту тему, но хочу вас честно предупредить, товарищ генерал, никаких исторических доказательств всему этому нет.
— А кому они нужны, эти доказательства? — усмехнулся Стебликов, — необходимо предать ваши наработки широкой гласности. Вы не могли бы попросить генерала Климова, чтобы он передал эти материалы мне?
— Мне кажется, — сказал Куманин, — что вам самому это было бы сделать гораздо проще. Вопросы на уровне генералов всегда решаются значительно легче, чем при посредничестве майоров…
— Мне нравится ваша скромность, — улыбнулся Стебликов, — среди молодых офицеров сейчас это большая редкость. Все майоры мнят себя по меньше мере маршалами. Но тут другой вопрос. Вы все-таки автор этих материалов, которому вдобавок нельзя отказать в таланте и творческом подходе к выполнению порученного приказа. Сейчас курировать русское национальное движение, в частности, вопросы монархизма, партия поручила мне. Думаю, мне будут переподчинены и подразделения, занимающиеся борьбой со всеми проявлениями сионизма. Когда вы решите задачи, связанные с откомандированием в распоряжение генерала Климова, я попрошу подумать о переходе ко мне на должность полковника. Сейчас рассматривается вопрос о преобразовании моего отдела в управление, в котором на посту начальника ведущего отдела я хотел бы видеть вас. Что вы на это скажите?
— Я польщен столь высокой оценкой моей работы, — ответил Куманин, совершенно не ожидавший подобного оборота событий.
— Сейчас от таких молодых патриотов, как вы, майор, — несколько напыщенно сказал Стебликов, — зависит будущее нашей страны, партии. Большое русское спасибо вам за вашу работу.
Надо ли на подобные слова отвечать, как положено: «Служу Советскому Союзу!», Куманин сообразить не мог, но на всякий случай встал и принял некоторое подобие стойки «смирно», что тоже понравилось генералу.
— Если будет время, — подавая ему руку, улыбнулся Стебликов, — приходите сегодня и послушайте мою лекцию, которую я читаю за вас.
Генерал погрозил Сергею пальцем и снова улыбнулся тонкими губами.
II
Было уже около трех часов дня, когда Куманин подъехал к интернату. Прежде чем что-либо предпринимать, ему хотелось еще раз поговорить с Надей. Прямо на вахте дежурная объявила, что Надежды Николаевны на месте нет.
— Уже ушла? — расстроился Куманин.
— И не приходила, — сказала дежурная, — может, когда я обедала… — и она стала крутить диск местного телефона:
— Люба? Надя Шестакова на месте? К ней товарищ из…
— РОНО, — подсказал Куманин.
— Нет ее, — положила трубку дежурная, — с утра не было. Может, заболела, может, в райсобес поехала детишкам выбивать всякое. У нас второй день нет горячей воды. Дошкольное учреждение! Представляете?
— Представляю, — согласился Куманин. — Позвонить от вас можно?
Куманин набрал Надин номер. Долго никто не подходил, затем раздался знакомый голос ее матери.
— Здравствуйте, Лидия Федоровна, — это Сережа Куманин, — представился он. — Надю можно позвать?
— Здравствуй, Сережа, — ответила Лидия Федоровна. — Надя на работе. Будет поздно. Что-нибудь передать?
— А давно она ушла? — спросил Куманин.
— Как обычно, с утра. Сережа извини, у меня на кухне все горит. Я передам, что ты звонил, — и она повесила трубку.
Выяснив, что директриса на месте, Куманин поднялся на третий этаж, с отвращением вдыхая запах подгорелой каши и хлорки.
В приемной директора белобрысая девица стучала на пишущей машинке.
— Мне к директору, — сказал Куманин.
— У Алевтины Ивановны совещание, — вскинув глаза от машинки, объявила девица, но осеклась при виде куманинского удостоверения и бросилась в директорскую дверь: «Алевтина Ивановна, к вам товарищ из органов!».
Алевтина Ивановна, высокая полнеющая дама лет сорока пяти, сидя за своим столом, ела пирожное и запивала чаем из большой чашки с нарисованной на ней красной ягодой в орнаменте из зеленых листочков. Второе пирожное лежало на блюдечке. На какое-то мгновение директриса застыла с пирожным в руке, потом положила его обратно на блюдечко, покрыла салфеткой, поставила вместе с чашкой куда-то под столик с телефонами, вытерла губы платком и спросила: — Вы откуда? Из милиции?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});