— Не думаю, что жители будут довольны разрушением их домов, — сказал Калхас на обратном пути.
Эвмен как-то странно посмотрел на него, но согласился.
— В Тарсе длинные стены, следовательно, чтобы защищать их, нужно слишком много воинов. Неужели ты, стратег, собираешься оборонять этот город? — поддержал сомнения прорицателя историк. — Где нам найти стольких людей? А где взять метательные машины?
— Нужно быть готовым ко всему и продумать все варианты, — ответил стратег, показывая своим видом, что продолжать разговор не намерен.
Калхас был даже благодарен ему за это. Он не хотел проводить вторую половину дня в скучных стратегических рассуждениях. Он соскучился по Гиртеаде и стремился к ней. Они не торопясь ехали на лошадях по Тарским улицам, и с каждым шагом, приближавшим пастуха к дому, на сердце у него становилось все светлее.
Когда стратег отпустил их, Калхас торопливо прошел к комнате, где должна была ожидать его Гиртеада, со спокойствием и нежностью открыл дверь…
Девушки в комнате не было. Калхас удивленно посмотрел на пустое ложе, потом сел на него и стал ждать, когда Гиртеада вернется. Он не думал ни о чем плохом, ему казалось, что через несколько мгновений она появится в дверях.
Но вместо нее в дверях появился Иероним. Историк выглядел смущенным и расстроенным.
— Что случилось? — спросил Калхас.
— Только держи себя в руках. Эвмен сказал, чтобы ты прежде всего держал себя в руках, — пробормотал Иероним.
— Ты о чем? Что такое? — Калхас весь подался вперед.
— Люди Софии забрали Гиртеаду.
— Как? — закричал аркадянин. — А охрана?
— Это… это стратег разрешил. Эвмен отдал Софии девушку… Стой! — раскинув руки Иероним сумел остановить Калхаса в дверях. — Прежде чем бежать куда-то, послушай меня. Он же не насовсем отдал ее. Просто он хочет сбить недовольство в городе. Завтра Эвмен самолично отправится к Софии и будет сватать для тебя Гиртеаду. Он обещал… Обещал!
Пастух смотрел на историка непонимающими глазами. Происшедшее было чудовищно и бессмысленно. Его разум не принимал объяснений, и далеко не сразу слова Иеронима начали сбивать волну возмущения, поднявшуюся в его груди. Калхас думал даже не о себе. Его приводила в отчаяние мысль о том, что сейчас переживает Гиртеада.
— Почему стратег не предупредил меня?
— Он и мне не говорил ни слова. — Стараясь успокоить аркадянина, Иероним положил руки ему на плечи. — Город и действительно волнуется, а Эвмен рассчитывает на то, что хотя бы месяц мы еще будем оставаться здесь. Селевк до сих пор не говорит ничего определенного и… есть масса прочих сложностей. Нам нужна устойчивость или хотя бы видимость устойчивости. А здесь, в Тарсе, она исчезает из-за одной девушки.
— Не в девушке дело. Все прекрасно понимают, что скоро сюда придет Антигон. Все видят, что Эвмен не вызывает отряды с Востока, — ощущение непоправимости сделанного волнами накатывалось на Калхаса.
— Хорошо. Пусть будет так. Но Гиртеада — повод, удобная форма для выражения недовольства. Я тебя умоляю, потерпи… Завтра стратег пойдет к Софии. Через несколько дней вы опять соединитесь и вместо того, чтобы пытаться избить тебя, горожане будут гулять на свадебном торжестве, которое устроит Эвмен!
Иероним говорил совершенно искренне. Эта искренность обезоруживала Калхаса, однако не прибавляла спокойствия. Аркадянин освободился из рук историка и сел на ложе, готовясь к пытке ожиданием.
На следующий день ему уже не нужно было подавлять возмущение. Эвмен сдержал слово. Он действительно побывал у Софии. Но вернулся от нее с лицом, на котором явно было можно прочитать следы недавнего унижения и вызванного им гнева. София отказала. Причем отказала, явно наслаждаясь тем фактом, что может отказать самому стратегу.
— Не волнуйся и не беспокойся зря, — сказал тем не менее Эвмен Калхасу. — Я не оставлю попыток вызволить твою Гиртеаду.
— А зачем вообще нужно было отдавать ее? — не скрывая гнева спросил прорицатель. — Ты сам себя поставил в глупое положение, Эвмен, когда проявил слабость перед городом. Отказ Софии — плата за твою слабость.
— Я не позволю всем, кому угодно, плевать мне в лицо!
Эвмен побагровел от ярости. Его пальцы сжались на рукоятке меча, висевшего у пояса. Калхас чувствовал, как напряглись за его спиной Иероним и Тиридат, присутствовавшие при разговоре. Но пастуха это нисколько не обеспокоило. Он дрался бы с Эвменом, Тиридатом, дрался бы со всеми телохранителями вместе взятыми. Ему казалось, что даже если его раздерут на части, каждый кусок его плоти станет впиваться в обидчика.
— Твой разум помрачен, — неожиданно ровным голосом сказал стратег. К удивлению пастуха Эвмен смотрел на него так же приветливо, как и обычно. Калхас не успел заметить перемены — настолько быстро она произошла в человеке, который мгновение назад готов был обнажить оружие. — Позволь мне действовать так, как я считаю нужным. Девушка будет у тебя. Только следует потерпеть.
— Терпеть? — скрипнул зубами пастух. — Терпи, если твоя государственная мудрость не подсказывает больше ничего!
Разум пастуха действительно был слеп. Сразу после разговора со стратегом Калхас покинул его дом. Пастух не взял с собой ни одной монеты и, сохранись его старая аркадская одежда, он сменил бы на нее богатое платье, подаренное Эвменом.
Оказавшись на улице, Калхас начал почти бегом кружиться по городу. Он не знал и не хотел знать, куда и зачем стремится — просто ноги не давали душе переполниться горечью и болью. Пара телохранителей стратега, пытавшиеся было в отдалении следовать за ним, потеряли аркадянина в толпе на базарной площади, и Калхас оказался предоставлен самому себе.
Перед ним мелькали дома, люди, занятые повседневной суетой, по-зимнему пустые сады, крепостные стены. Когда же глаза прояснились, Калхас понял, что ноги принесли его к дому Софии. Сумасшедшая надежда побудила пастуха подойти к воротам и трижды ударить в них. Он молился Гермесу, чтобы уступчивость стратега подала Софии мысль не тратиться на наемную охрану и чтобы собаки, как и в прошлый раз, не напали на него. Он с наслаждением представлял, как разобьет Сопатру физиономию.
У него даже не спросили, кто стучит в ворота. Одна из створок медленно отворилась и перед Калхасом предстал самодовольный, наглый садовник. За его спиной стояло несколько мужчин с руками каменотесов и неподвижными туповатыми лицами. «Эти не станут избивать, — подумал про себя Калхас. — Эти будут убивать». Тем не менее он сделал шаг вперед и изо всей силы опустил кулак на переносицу Сопатра.
Словно сухая ветка под ногами, хрустнула кость. Садовник отшатнулся, и тут же Калхас дал ему другой рукой оплеуху. Взвизгнув, философ кинулся под защиту охранников. Те некоторое время пребывали в явном недоумении. Решительность пастуха явно вызвала в них опасения, что сейчас появятся его сообщники в превосходящем числе. Лишь истошный крик Сопатра: «Он же один! Бейте его!»— принудил наймитов к активным действиям.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});