Усилием воли я заставила себя вынырнуть из воспоминаний. Всё случилось давным-давно, ни к чему бередить старые раны. Да и Таль без того перепугана, хватит ей смотреть на подобное.
«Тебя… её убили?»
«Да. Из столичных земель приехали охотники на нечисть. Им даже не пришлось долго за ней гоняться — она поначалу вообще не обращала на них внимания. Но подходить близко столичные боялись, так что пришлось действовать хитростью. В конце концов, нечисть выманили на открытое место, облили маслом и подожгли. Охотникам за этот подвиг поставили памятник. А крестьянам, на которых они ловили нечисть, ничего не поставили и даже денег не дали, но вроде живы все остались и очень за то господ охотников благодарили. Времени прошло много, памятник наверняка уже развалился. Хорошо, если название королевства помнят».
Таль долго молчала. Я уже начала думать, не слишком ли много ей поведала — это в бездне подобные истории воспринимаются, как нечто само собой разумеющееся, а тут девочка нежная, воспитанная. Но Таль справилась с эмоциями, прерывисто вздохнула и тихонько поблагодарила. Я удивилась:
«За что?»
«За правду. Теперь я… куда лучше тебя понимаю».
Вот уж это вряд ли! Впрочем, если ей легче от подобных мыслей — то и пускай.
«Да, мне легче. Хотела бы я облегчить твою боль!»
«Мою что? — от удивления я даже распахнула глаза. Впрочем, почти ничего не изменилось: в спальне царила кромешная тьма. — Мне совсем не больно, поверь. Разве только обидно немного. Надо же было вести себя так по-дурацки!»
«И вовсе не по-дурацки! Откуда ты знала? Ты ему верила, а он тебя предал. В этом нет твоей вины, лишь его».
«Если это так, почему же я стала демоном?»
На это у Таль не было ответа. Впрочем, у меня тоже. Коротко вздохнув, я перевела разговор на предстоящее торжество поэзии над разумом. Таль неуверенно захихикала — похоже, мнение эрьи Милады о том, какими должны быть настоящие стихи, ей тоже было неблизко.
Уж не знаю, сколько времени мы болтали и пересмеивались. Наверное, со стороны это смотрелось бы дико — если бы кто-то подсматривал, но все спали. Талина тоже в конечном счёте сумела заснуть. А я лежала, открыв глаза, и горько улыбалась. В окно мягко стучал дождь — совсем как в ночь перед моей злосчастной свадьбой.
Ну да, так тоже случается. Зряшная любовь, зряшная смерть, случившаяся ни за что — а может быть, за ложь. За безумие, выплеснувшееся в мир десятками невинных жертв. Безумие, которое на самом деле не стоило даже одной слезинки.
Любовь… Интересно, долго ли ещё люди будут прикрывать этим дурацким словом любое преступление, заворачиваться в любовь, словно в мантию, не замечая, что подол этой мантии изорван и заляпан грязью, а в ткани огромные прорехи? Попробуй убить хотя бы пару человек из-за жадности, гордыни, даже мести — и тебя единодушно осудят. Но стоит прозвучать волшебному слову «любовь», как толпа уже совсем не так сурова. Ради любви можно вырезать семью любимого человека, выкосить город, разорить страну…
Я видела любовь. Мой отец любил мать, и та отвечала ему взаимностью. Об этой любви не напишут поэм, она слишком тиха, слишком скучна, никому не интересна. Просто живут себе рядом двое родных людей, заботятся друг о друге и о детях. А вот стоило бы матушке воспылать страстью, например, к сыну соседского помещика, а батюшке — снести любовникам голову, как всё, готова пьеса, заставляющая сердца девиц трепетать, а уста — исторгать томные вздохи! Неудивительно, что в бездне любви — а точнее, её искажённым отражениям — уделяют столько внимания!
Пока люди не научатся тому, что есть настоящая любовь, демоны будут торжествовать. А люди, судя по всему, не склонны чему-то учиться. Со времени моей свадьбы прошли столетия, но в книгах и песнях всё те же неистовые страсти и оправдание любых глупостей — лишь бы всё делалось во имя любви. Или того, что этим словом называют.
Дождь шелестел о чём-то своём, бесконечно далёком от людской глупости и людских безумных устремлений. Дождю не было дела ни до человечества, ни до демонов, он повиновался лишь богам и делал то, для чего изначально предназначался — поил землю. Кажется, я вспомнила, почему мне всегда нравилось слушать этот мерный шум. Зачастую равнодушие природы бывает самым прекрасным, чем нас может одарить этот суетный мир. Жаль, что ценить эту бесстрастность мы подчас начинаем слишком поздно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Мало-помалу стук капель, стучащих об оконную раму, успокоил меня, и я тоже уснула. Мне снилось, как отец обнимает мать и они с Первым братцем обсуждают, на каком поле сеять чечевицу, а куда пристроить диковинный корнеплод морковь.
Это был прекрасный сон, и я улыбалась, идя к родителям и неся им кувшин со свежим молоком. Мать его ужасно любила.
Глава 7. Родня
В каждой моей, если так можно выразиться, жизни имелись свои традиции. Некоторые были приятными — например, когда я просыпалась в Цветах-у-холма, то шла кормить певчих птиц, и они встречали меня потрясающими радостными трелями. Некоторые так себе — помимо кормления птиц у меня имелись другие обязанности, в частности, регулярное составление гороскопов. До сих пор терпеть не могу гороскопы! Ну а некоторые…
Собственно, пропускать завтрак, кажется, стало местной традицией. Той, которая никуда не годится.
И ладно бы ещё я болтала с братом Отмичем, он хоть симпатичный. Но на сей раз меня изволил почтить визитом батюшка. Причём не тот, который считался отцом Талины, а её настоящий отец. И вот только его мне для полного и бесконечного счастья и не хватало.
Согласно правилам Института благородных девиц, моей классной даме требовалось костьми лечь, но не оставить воспитанницу наедине с мужчиной — хоть с отцом, хоть с братом, хоть с демоном лысым. К слову, одно из немногих правил, которые я всецело одобряла: в бытность демоном мне довелось повидать бессчётное множество никудышных отцов, кошмарных братьев, не говоря уже о всевозможных демонах различной степени волосатости. Увы, как и обычно, разумные запреты соблюдаются крайне редко. Уж не знаю, чем там старший дээ Фелльвор задобрил эрью Миладу — деньгами или чем другим…
«Чем? Чем ещё он мог её… эээ… задобрить?»
Я поразилась наивности Талины и отвечать не стала. Если захочет — пороется в моих воспоминаниях, там много разнообразного и весьма поучительного для девицы материала, а я буду уже как бы и ни при чём. Судя по тому, что через некоторое время Таль слабо ойкнула, она нашла… искомое. А может, ещё кое-что. Разнообразное и поучительное.
Так или иначе, меня провели в отдельную комнату рядом с директорским кабинетом и оставили там, ничего особо не объясняя, лишь сообщив про визит родственничка. Таль так же удивилась, как и я. Пока мы гадали, что да почему, за дверью послышались шаги, и рассуждать стало не о чем, зато появилась возможность как следует разглядеть блудного отца.
Благородный экье Рамир дээ Фелльвор. Невысокий, обманчиво суетливый человечек со столь же неприметными чертами лица, как и у его дочери. В молодости — один из лучших демонологов столицы, сейчас отошёл от дел. Демонологи рано стареют: слишком много шрамов и на душе, и на шкуре.
Я уважала таких, как он. Слишком много желающих вызвать демонов, слишком мало умельцев, способных запрятать разбушевавшуюся нечисть обратно в бездну. Да и вообще, профессионалы достойны всяческих почестей.
Вопрос лишь в том, что по части соблазнения юных провинциалок экье Рамир тоже был не из последних. И одним из результатов этого его умения стала юная Талина.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Здравствуйте… папенька.
Мне удалось произнести это полностью с интонациями Таль. Горжусь собой. Отреагировал экье Рамир незамедлительно:
— Я запретил тебе меня так… — и осёкся. Весь подобрался, вперив в меня горящий взгляд, напускная неловкость исчезла, движения стали очень расчётливыми, очень экономными. Да, он до сих пор демонолог не из последних, невзирая на все травмы.
Интересно, сам разобрался или ему рассказали? Да ну, глупости, не стал бы он приезжать, если б не знал заранее. Можно подумать, за эти два года он хоть раз навещал дочку. Хотя нет, навещал… законную. Она нынче на последнем курсе, скоро выпустится, а там и замуж выйдет. Жениха уже подыскали.