История Тейлор стала последней каплей.
Сама сдохну, но достану этого торгаша. А Джордж мне поможет.
Она указала на стеклянную пепельницу на столике возле дивана.
— Когда собираешься бросить?
— Уже бросил. Она здесь просто за компанию, — ухмыльнулся он и зашелся в сухом кашле, какой часто мучает бросающих курить.
— Вот и славно. Как ты себя чувствуешь?
— Лучше не бывает! — Плутовская улыбка обнажила блеснувший между усов золотой зуб — сувенир из Вьетнама. — А ты как?
— Выживаю. В неотложке без тебя все совсем по-другому.
— Так и хорошо: раньше там было не очень.
— Увы, лучше не стало. Нам тебя не хватает.
— Хорошо. Я в два счета вернусь.
— Нет, не вернешься, — возразила Мэри, принесшая кофе. — Если только мое слово что-нибудь значит.
— Не значит, агапи му,[14] — поддразнил жену Джордж, использовав сразу половину своих познаний в греческом.
Другую половину составляли узо и рецина.
— Ты не помнишь, что произошло?
— Нет. Помню только, как в реанимации мне светили фонариком в глаза.
— И какое последнее воспоминание?
— Как зашел в душевую. Сунул руку в карман за сигаретами. Думал перекурить по-быстрому.
— Перекурил?
Джордж пожал плечами.
— Зачем ты пошел в душевую?
— Наверное, чтобы принять душ.
— Зачем?
Джордж посмотрел ей в глаза:
— Помыться?
— Ты испачкался?
Его глаза смотрели сквозь нее, словно он искал ответ в собственном мозгу.
Эмма заметила тот самый миг, когда Джордж вспомнил. Он отвел взгляд. И улыбнулся. И солгал.
— Не знаю. Разве?
— Ты сорвался с места посреди смены и никому ничего не сказал. Тебя нашли с иглой в руке и полным черепом крови. Что случилось?
— Понятия не имею. Наверное, не повезло. — Он улыбался, но смотрел настороженно.
— Это не простое невезение. Кто-то пытался от тебя избавиться?
— Да все были бы не против. Я же еще та заноза.
— Но убивать — это уже чересчур.
— Может, кто-то хотел, чтобы меня уволили?
Он мне не скажет.
— Джордж, так не пойдет. Ты мог бы спасти многие жизни, если бы все рассказал.
— Чьи жизни? Наркош? Хочешь знать, что я о них думаю?
— Они тоже люди. У них есть родители, мужья и семьи, которые страдают.
— Это их проблемы. Пусть родные и беспокоятся за них. А мне надо заботиться о своих. — Его взгляд скользнул по Мэри.
— Я сделаю для Мэри все, что смогу, — пообещала Эмма.
— Знаю. Но она не твоя забота, а моя.
— А если в следующий раз ты не проснешься? Что будет с Мэри и детьми?
— Верно подмечено, — кивнул он. — О себе я могу позаботиться, но оставлю тебе сообщение на случай, если все обернется совсем плохо.
— Как?
— Не знаю, Эмма. Придумаю. Прости. Каждому из нас приходится нести свой крест.
ГЛАВА 41
«Он прав, — думала Эмма по пути домой. — Каждому из нас приходится нести свой крест».
Тейлор осталась в Атланте.
— Мне здесь нравится, — заявила она. — Я нужна бабушке. Я останусь.
Эмма нисколько ей не поверила.
Чушь. Она никогда не жертвовала собой ни для кого. Тейлор что-то задумала.
Что еще хуже, дочь попросила Эмму открыть правду Виктору.
— Ты можешь ему сказать? Я просто не выдержу еще раз…
Эмма дождалась, когда они сядут в самолет.
— Тейлор не знает, кто отец ребенка.
— Как это?
— Она была на вечеринке. Очнулась и поняла, что ее изнасиловали.
Более тяжелого звука, чем болезненный всхлип Виктора, Эмма не слыхала. Голова опущена, глаза закрыты — он затаил в себе горе.
— И что дальше? — спросил он через некоторое время.
— Я пообещала помочь ей с абортом.
Виктор снова всхлипнул.
— Ей нужно сдать анализы, — добавила она. — ВИЧ, гепатит, сифилис, гонорея, бог знает что еще…
— Бог ничего не знает. Или ему плевать, — бросил Виктор. — Никакой бог не допустил бы такого. Полное дерьмо!
У Эммы навернулись слезы.
Я надеялась, Бог даст ему утешение. Вместо этого Виктор утратил веру. Ни один родитель не заслуживает такой боли.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
За время работы ей приходилось сообщать дурные вести многим родителям. Всех и не вспомнишь.
В первый раз это был пухленький малыш. Он целую неделю чувствовал себя усталым. Ребенок выглядел хорошо. А вот его анализы — нет.
— Лейкемия, — сказал ее куратор. — Слишком высокие лейкоциты для обычной инфекции.
— Мы в этом уверены?
— Мы в неотложке. Мы никогда не уверены. Ни в чем. Разве что в смерти пациента. Да и то не всегда.
— Это как?
— Я как-то реанимировал пациента. Через полчаса сдался, констатировал смерть. А еще через час покойник ожил. Это принесло мне популярность. Теперь все хотят, чтобы в случае их смерти реанимацию проводил именно я. Думают, будут жить вечно. — Он пристально посмотрел ей в глаза. — Эмма, в неотложной помощи мы никогда ни в чем не уверены. Наше дело — управлять рисками. Какова вероятность, что жжение в груди означает сердечный приступ? Каков шанс, что лихорадка вызвана менингитом? Может ли онемение означать инсульт? Мы рассчитываем вероятности и принимаем риск на себя. Ты сумеешь с этим справиться? Если нет, то работа в неотложке не для тебя.
Эмма кивнула.
— Тебе придется научиться приносить дурные вести, — предупредил куратор. — Захочется убежать. Но убегать нельзя. Открой себя боли. Прими ее. Только так ты поможешь своим пациентам.
Эмма рассказала о лейкемии родителям малыша. Потом сидела вместе с ними, слушала их, обнимала. Они были убиты горем, но благодарны.
Потом она пошла в туалет и расплакалась.
Это было давным-давно, когда жизнь еще не закалила ее.
Она взяла Виктора за руку.
Поплачу потом.
ГЛАВА 42
Пора звонить Загаряну, решила Эмма. Джордж не заговорит. Очередная катастрофа — новая передозировка, новое изнасилование или новая попытка заставить Джорджа замолчать — лишь вопрос времени. В следующий раз ему может и не повезти. Она со смесью злости и восхищения подумала о его преданности Мэри. Жаль, меня никто так не любит.
Загарян ответил на третьем гудке.
— Давайте встретимся. Вы сейчас дома?
— Еду туда.
— Буду у вас через полчаса.
Он повесил трубку, прежде чем она успела предложить другое место. Ну и ладно. Встреча же неличная. Эмма поставила вариться кофе и переоделась в розовый свитер: он скрадывал фигуру и придавал красивое сияние коже. Она расчесала волосы, накрасила губы, взялась за духи, но почувствовала себя глупо и поставила их на место.
Загарян, как и раньше, выглядел так, словно сошел с обложки журнала. Эмма пыталась спрятать свои поношенные фиолетовые кроксы, а потом, разозлившись на себя, дерзко выставила их напоказ.
— Милый дом, — заявил гость, разглядывая темно-зеленый кожаный диван, газовый камин, наполняющий комнату уютными отблесками, и картины Эммы — абстрактные пятна ярких красок, придающие гостиной живость. — Давно вы здесь живете?
— Лет десять.
— Итак, что скажете?
— Есть пара вещей. Сначала задам вопрос: вы выяснили, откуда был пропофол?
— Больница скорой помощи в Нью-Гемпшире. Партия поступила в прошлом мае, по документам израсходована в июле.
— Кто подписал документы?
— Медсестра местной неотложки.
— Вы с ней говорили?
— Она умерла.
— От чего?
— Передозировка.
Эмме понадобилась секунда на осознание.
— Пропофол?
— Фентанил.
Опять фентанил!
— Сама?
— Судя по всему. Она уже некоторое время употребляла. Попалась на краже наркотических препаратов. Ее уволили. Потом нашли мертвой. Оснований подозревать насильственную смерть не было. Возможно, это случайность. Или нет. Покойную лишили родительских прав, и она тяжело это переносила. — Он отхлебнул кофе. — А у вас какие новости?