будет кружить вокруг них, как старый помирающий альбатрос. Есть новый доктор, способный сделать ваши волосы вновь кудрявыми, а нервы здоровыми, как 20 лет назад, но ведь Нортона не заставишь пойти на прием. Потому Крейг продолжает втирать, что Нортон не может работать – это правда – и предлагает ему устроиться на работу к Веббам. Какие еще новости? На этой неделе очень мало писем, но не то чтобы я их писала и жду ответов.
13 марта, воскресенье.
Что ж, наши условия по Саффилду были, разумеется, приняты, а мы (по крайней мере я), конечно, чувствуем себя слегка обманутыми – какая глупость, ведь сомнений в цене у нас нет, хотя аукцион, думаю, позволил бы заработать на £150 больше. И все же для меня, как человека азартного, это был интересный шанс. Дом купили люди по фамилии Тернер[472] – старые и глухие, что, по-видимому, даже хорошо, если вы живете в Саффилде.
В пятницу мы ужинали с Сэнгерами. Никого не было, и никто не заходил после, кроме Молли [Маккарти]; все наши седые головы у камина заставили меня почувствовать себя немного старой. Мы обсуждали смерть – болезненная тема для Доры, я полагаю, и один из ее недугов. Она не может с этим смириться. Однако, как я убедилась в 12 лет, смерть в результате болезни совершенно отличается от смерти в кресле у камина. Пока мы это обсуждали, Чарли молчал, поскольку при проявлении комплексов жены мужья обычно замолкают. Молли была очень глухой, безропотной, но все же иногда слышавшей. Чарли не интересен русский язык; по крайней мере, он говорит, что нет смысла заниматься им ради литературы, а великие романы и так неплохо переведены. Однако я сомневаюсь, что какой-то английский школьник может судить об этом. Человек с моим вкусом, запертый в библиотеке, откопал бы настоящие сокровища. Во всяком случае, это задел на старость. К тому же мы подумываем о поездке в Россию в следующем году, а еще язык помогает прочувствовать атмосферу книг, как будто увидеть страну глазами писателей. К тому же нам помогает Котелянский, да и тщеславие побуждает не сдаваться. Котелянский – бедный, честный и чем-то обиженный человек; он узнал, что Кэтрин потеряла три рукописи книг, которые он [слово пропущено] из писем Чехова[473]. Он смиренно начинает все заново. Если только у КМ нет какого-то очень веского оправдания, это кажется мне безрассудной жестокостью с ее стороны. Она аккуратная методичная женщина. Как можно потерять три книги, которые одолжил тебе человек, зарабатывающий на хлеб писательством? Впрочем, стоит отметить, что она никогда не оскорбляла Котелянского так, как он их.
Время сейчас сильно поджимает из-за поездки в Манчестер в следующую среду. Мы вернемся в пятницу, а в среду через неделю отправимся в Корнуолл. Так что же мне писать? Что читать? Я набросала статью[474] для Дезмонда, а завтра выкрашу кухню в розовый и зеленый цвета. Никак не могу взяться ни за Дороти Вордсворт, ни за путешествие Джейкоба на Восток. И все же я обычно берусь за перо и что-то делаю.
История гласит, что немцы вернулись в Германию[475]. В Ирландии продолжают расстреливать и вешать людей. По словам Доры [Сэнгер], в Дублине весь день шла месса по какому-то несчастному мальчику, убитому рано утром в понедельник. Хуже всего то, что экран между нашими глазами и этими виселицами такой толстый. Забыть об этом очень легко, по крайней мере мне. Почему бы не записать, что прошлой ночью сожгли магазин «фрейлин[476]»? Разве это признак цивилизованности – отмечать далекие от тебя страдания или понимать, что законы имеют значение? Конституция Чехословакии, например[477]. Это важно? Меня, во всяком случае, это волновало недолго.
Сегодня вечером у нас ужинает только Элиот, поскольку его жена[478], к нашему большому сожалению, попала в лечебницу. Но что будет с Элиотом? Станет ли он для нас «Томом»? Что происходит с дружбой, завязавшейся в 40 лет? Насколько хорошо она процветает и как долго живет? Я полагаю, что интеллектуальность важна и один прекрасный ум всегда тянется к другому и держится за него. Но не сказать, что Том восхищался моей писаниной, черт бы его побрал.
У Нессы легкая форма гриппа, и я рада видеть, насколько заботлив старина Дункан, который всячески прислуживает и заботится о ней лучше, на мой взгляд, чем это когда-либо делал Клайв. Этот маленький человечек откладывает публикацию своих стихов до осени, намереваясь, смею предположить, написать еще парочку сонетов в честь своей смуглянки [Гандерильяс]. Мне донесли, что бедняжка Мэри Хатчинсон сочла разлуку невыносимой и согласилась на платонические отношения, строго платонические. Как этот жук выдерживает перетягивание каната и получает ли он удовольствие от процесса – я не знаю. Как бы то ни было, Клайв ужинает вне дома каждый вечер – «с тех пор, я полагаю, как вы ужинали у нас», хвастается он, – а еще, по словам Нессы, якшается с обществом, «которое, слава богу, он сюда не приводит». Я чувствую некоторую тревогу Нессы за благополучие Клайва. Вероятно, кому-то не нравится, когда отец ее детей с головой погружается в чистую похоть, обжорство, удовольствие и тщеславие. Несса надеется, что он вернется в Чарльстон этим летом и напишет свою книгу о цивилизации. Думаю, его взгляды на эту тему будут перекликаться с ее нынешней жизнью. Возможно ли, что леди заставила его по-новому взглянуть на старую историю? Мне кажется, что, начиная писать книгу 15 лет назад, он был мавританцем. Что ж, полагаю, в Испании есть мавры. За окном и в комнате начало темнеть (как раз когда я стала искрометной), так что мне сейчас нужно заняться формами русских глаголов и программой лейбористской партии – одним из триумфов[479] Л.
18 марта, пятница.
Только что вернулась после двухдневного пребывания в Манчестере. Я представляла, сколько всего напишу в этом прекрасном, как мне казалось, отчете, и вот теперь мое перо молчит. До половины второго ночи мне не давали уснуть деловые люди, непрерывно разговаривавшие своими низкими спокойными голосами в комнате наверху; мы встали рано, позавтракали, сели на поезд и отправились домой, проехав через огромные скалистые пустоши Дербишира[480]; эти голые пустоши – самое странное на вид место. Своей уединенностью они напоминают Англию XVIII века; долины изрезаны стремительными реками и водопадами; широкие пространства страны светлые и мрачные, с голыми скалами на фоне неба, а потом – ряд трущоб в восточной части с полосой тротуара и двумя фабричными трубами посередине. Здания все каменные, мрачные, испачканные сажей, непохожие на наши коттеджи, да и не коттеджи вовсе,