Возбужденные этим примером, другие пассажиры поспешили проделать то же самое. Шлюпки заполнились, мужчины схватили весла, знакомые большинству англичан, и через пять минут целая флотилия в миниатюре подняла волнение в водах порта.
Томпсон, пристав к «Симью», отчасти успокоился. Шесть подозрительных лодок действительно принадлежали двум враждебным партиям, и их антагонизм явился неожиданной помощью для пассажиров «Симью». Каждый раз, как одна из них пыталась сделать движение вперед, враждебная лодка становилась поперек и делала невозможным причал к трапу, впрочем охраняемому десятком матросов.
– Что тут такое, капитан? – спросил запыхавшийся Томпсон, вскакивая на палубу.
– Решительно ничего. Я был в своей каюте, когда мистер Флайшип явился предупредить меня, что какая-то молодая девушка поднялась на пароход, и что две группы, угрожающе махая руками, собрались на набережной. Не знаю, вытекает ли один факт из другого, потому что я не мог понять ни одного слова из проклятого жаргона этой девушки.
– А что же вы сделали с ней, капитан?
– Она в салоне.
– Пойду туда! – трагически произнес Томпсон, словно шел на смерть. – Пока же, капитан, продолжайте охранять судно, за которое вы несете ответственность.
Капитан вместо ответа усмехнулся с презрительным видом.
Положение, впрочем, не казалось критическим. Пассажиры без труда перерезали линию обеих воюющих сторон. Один за другим они взбирались на пароход. «Симью» мог долго без ущерба для себя противостоять этой странной блокаде. В общем, было ясно, что если в силу неизвестных мотивов «Симью» имеет врагов на острове Св. Михаила, то располагает там, также в силу неведомых причин, твердыми союзниками, содействия которых, по крайней мере пока, было достаточно для его защиты.
Между тем Томпсон и Робер вошли в салон. Как и сказал капитан, они нашли там молодую девушку, буквально свалившуюся на диван, с лицом, закрытым руками, сотрясаемую рыданиями. Услышав приближение двух мужчин, она поспешно поднялась и, сделав скромный поклон, открыла прелестное лицо, которое в эту минуту выражало жестокое смущение.
– Мадемуазель, – сказал Робер, – вокруг парохода какая-то сумятица. Не можете ли сказать нам, не имеет ли это обстоятельство какого-нибудь отношения к вашему присутствию здесь?
– Увы, сударь, я думаю, имеет, – ответила девушка, залившись слезами.
– В таком случае прошу вас объясниться. Прежде всего, ваше имя?
– Таржела Лобато.
– И почему, – продолжал Робер, – вы явились на пароход?
– Чтобы искать защиты от матери моей! – решительно ответила молодая азорка.
– От вашей матери?
– Да, это злая женщина. И затем…
– И затем?… – допытывался Робер.
– …и затем, – пробормотала Таржела, щеки которой зарделись, – из-за Жоакимо Саласара.
– Жоакимо Саласара? – повторил Робер. – Кто это такой?
– Мой жених, – отвечала Таржела, закрывая лицо руками.
Робер крутил усы с огорченным видом. Дело принимало отчасти смешной оборот. Что делать с этой девушкой? Как нетерпеливо заметил Томпсон, он прибыл на остров Св. Михаила не для того, чтобы брать под свою защиту любовные интриги девиц, встретивших препятствие для своих чувств. Робер все-таки полагал, что немного нравоучения будет достаточно, чтобы успокоить эту шальную голову.
– Послушайте, послушайте, дитя мое, – сказал он добродушным тоном, – вам надо вернуться домой. Вы, наверное, не подумали, что нехорошо восставать против матери.
Таржела с живостью выпрямилась.
– Она не мать мне! – воскликнула она, и щеки ее побледнели от внезапного гнева. – Ребенком я была отдана этой негодной женщине, фамилию которой ношу за неимением другой, только имя Таржела – мое. Но, кроме того, даже если бы она была моей матерью, то не имела бы права разлучать меня с Жоакимо.
И, упав на скамью, Таржела опять залилась слезами.
– Все это мило, любезный друг, – сказал Томпсон Роберу. – Но, в конце концов, как бы ни было печально положение этой девушки, оно нас не касается, и мы ничего не можем сделать для нее. Пожалуйста, объясните ей… Пора покончить с этой комедией.
Но при первых же словах, произнесенных Робером, Таржела подняла лицо свое, озаренное торжествующей радостью.
– Вы можете это! Вы можете! – воскликнула она. – Это закон.
– Закон? – переспросил Робер.
Но тщетно подступал он к вопросу со всех сторон. Закон стоял за нее, Таржела знала это. Впрочем, если господа англичане желают быть более осведомлены, почему не позвать им Жоакимо Саласара? Он тут, недалеко. Он все знает. Он ответит на все вопросы.
И, не дожидаясь ответа, Таржела увлекла за собой Робера на палубу, подвела его к абордажным сеткам левого борта и показала ему с улыбкой, осветившей все ее свежее лицо, высокого человека, стоявшего в одной из лодок.
– Жоакимо! Жоакимо! – позвала Таржела.
На зов этот последовали в ответ возгласы. Рулевой же, повернув лодку, пристал к «Симью», взобрался на палубу, после чего его лодка вернулась и заняла свою прежнюю боевую позицию.
Это был действительно красивый парень, с открытым и решительным лицом. Взобравшись на пароход, он первым делом поднял на руки девушку и наградил ее «перед небом и землей» двумя звонкими поцелуями, еще усугубившими гам и крик в двух враждебных лагерях. По исполнении этого долга между женихом и невестой завязался оживленный разговор; наконец Жоакимо, обернувшись к пассажирам, с любопытством смотревшим на эту сцену, в теплых выражениях поблагодарил их за помощь, которую они оказали его дорогой Таржеле.
Робер точно перевел. Томпсон же состроил гримасу. Какой, мол, дипломат этот парень! Не обяжет ли он его теперь перед экипажем и пассажирами?
Между тем Жоакимо продолжал свое импровизированное обращение. То, что говорила Таржела, правда.
Азорские законы разрешают молодым людям вступать в брак по собственному желанию, прибегнув лишь к следующему средству. Стоит им покинуть дом родителей, чтобы тем самым уклониться от их власти и подпасть под власть судьи, который тогда обязан дать желанное разрешение.
Впрочем, Жоакимо не знал в точности этого закона, но можно хоть сейчас отправиться к коррежидору,[15] и он осведомит господ англичан как о нравственности госпожи Лобато, так и о правах ее питомицы Таржелы и жениха ее Жоакимо. Если бы спросили его, почему девушка избрала убежищем «Симью», а не дом какого-нибудь друга, то он ответил бы: просто потому, что бедняки не имеют друзей. Кроме того, старуха Лобато, немножко ведьма, немножко ростовщица, застращиваниями или посулами привлекла на свою сторону половину пригородного простонародья, как это доказывала настоящая манифестация. На суше Таржела, значит, подвергалась бы опасности быть забранной домой. На «Симью» же под защитой благородного английского народа этого не может случиться.