Мнесифил так пылко и красноречиво расписывал опасность, что произвел на Фемистокла неизгладимое впечатление. Фемистокл ничего не ответил, но, судя по выражению лица, склонен был принять точку зрения Мнесифила. Мнесифил убеждал его немедленно отправиться к Эврибиаду и попытаться заставить того отменить решение совета. Фемистокл не высказал ни согласия, ни отказа, но сошел в лодку и приказал гребцам отвезти его к галере Эврибиада. Мнесифил, добившись своей ближайшей цели, отплыл на свой корабль.
Лодка Фемистокла подошла к галере Эврибиада, и Фемистокл крикнул, что хочет поговорить с главнокомандующим по очень важному делу. Когда доложили Эврибиаду, он пригласил Фемистокла к себе. Фемистокл поднялся на борт и в разговоре с командующим привел доводы Мнесифила, а именно: если флот покинет нынешнюю позицию, разные эскадры неизбежно разделятся и никогда больше вместе не соберутся. Фемистокл упорно убеждал Эврибиада созвать новый совет, чтобы изменить решение и вместо отступления дать бой персам при Саламине.
Фемистоклу удалось убедить Эврибиада, и немедленно приняли меры к созыву нового совета. Прямо среди ночи послали гонцов к главным командирам флота с приглашением немедленно собраться на корабле главнокомандующего. Лишь недавно распущенные командиры разволновались. Коринфяне, довольные решением покинуть Саламин, предположили, что план собираются пересмотреть, и явились на совет, полные решимости противостоять такой попытке.
Когда все прибыли, Фемистокл сразу открыл дискуссию, даже не дав возможности Эврибиаду объяснить, почему вновь созван совет. Один из коринфских командиров прервал его и укорил за поспешность. Фемистокл ответил коринфянину колкостью на колкость и продолжил свою речь. Он убеждал совет пересмотреть предыдущее решение и остаться у Саламина. Но теперь Фемистокл приводил аргументы, отличные от тех, которыми убедил Эврибиада. Он не мог в глаза обвинить командиров в том, что, покинув Саламин, они бросят союзников и уйдут к своим берегам. Это только оскорбило бы их, вызвало враждебность и заставило бы противостоять любому его предложению.
Поэтому Фемистокл выдвигал другие причины.
– Саламин – гораздо более выгодная позиция, чем побережье перешейка, – говорил он. – Здесь маленькому флоту удобнее ожидать атаки превосходящих сил. У Саламина мы частично защищены с флангов материковыми мысами, на нас можно напасть только спереди, где подходы очень узкие. У перешейка, наоборот, длинное, незащищенное побережье без всяких выступов. От сухопутной армии флоту все равно не будет серьезной поддержки, и он окажется в уязвимом положении. Кроме того, многие тысячи людей бежали на Саламин в поисках убежища, и бросить их – значит предать.
Это и была та главная причина, по которой афиняне так сильно не желали покидать Саламин. Несчастными беженцами, которыми кишел остров, были их жены и дети; именно они были бы обречены на страшную смерть, если бы флот отступил. Коринфяне, учитывая, что Афины уже потеряны, считали сумасшествием медлить в окрестностях руин, когда еще можно спасти другие города в других областях Греции. Оратор от коринфян сердито оборвал Фемистокла:
– Тому, кто не имеет родины, следовало бы молчать. Раз ты не представляешь государство, у тебя больше нет права участвовать в наших советах.
Этот жестокий отпор возмутил Фемистокла и пробудил в нем гнев против коринфянина. Он осыпал противника упреками и в заключение сказал, что у афинян есть двести кораблей, поэтому они все еще государство. Такая мощная сила дает им гораздо больше прав быть выслушанными на общих советах, чем любому коринфянину.
Затем Фемистокл обратился к Эврибиаду с мольбой остаться у Саламина и дать сражение персам, так как это единственная надежда на спасение Греции. Он заявил также, что афинская часть флота никогда не отойдет к перешейку. Если остальные командующие решат уйти к Истму, афиняне заберут всех (кого смогут) беженцев с Саламина и берегов Аттики; пробьются к Италии, где имеют право на некоторые территории, чтобы основать там новое государство, а Грецию покинут навсегда. Если эти доводы Фемистокла и не убедили главнокомандующего Эврибиада, то заявлением о том, что афинские корабли покинут флот, он был встревожен. Поэтому Эврибиад решительно высказался за то, чтобы флот остался у Саламина. В конце концов и остальные командиры согласились с этим решением, и совет был распущен. Все вернулись на свои корабли. Близилось утро. Всю ночь моряки пребывали в волнении и тревоге, всем не терпелось узнать результаты переговоров. Сознание торжественности решительного момента, преобладавшее ночью, к заре сменилось ужасом из-за случившегося землетрясения, которое чувствовалось не только на суше, но и на море. Люди сочли это явление грозным предупреждением небес. Чтобы умиротворить богов, решили немедленно принести жертвы и совершить особые обряды.
Тем временем персидский флот, который мы оставили в проливах между Эвбеей и материком близ Фермопил, обнаружил исчезновение греческого флота и последовал за врагом на юг через пролив Эврип, обогнул мыс Суний (южный мыс Аттики), а затем, двигаясь на север вдоль западного побережья Аттики, подошел к Фалерну, находившемуся недалеко от Саламина. Завершив дела в Афинах, Ксеркс решил отправиться на встречу с флотом по суше.
Полный успех персидской кампании теперь казался неизбежным. Вся местность к северу от полуострова покорилась персам. Будучи отброшенной со всех позиций, греческая армия отошла к Истму в надежде остановить наступление победоносного врага. Командующие персидским флотом, гоня греческие эскадры из пролива в пролив, наконец увидели беглецов в заливе у Саламина, их последнем убежище. Казалось, греки только и ждут, чтобы их флот уничтожили.
Ксеркс, как только прибыл в Фалерн, созвал большой военный совет на борту одного из кораблей с целью назначить план и время атаки.
Созыв этого совета и само обсуждение были организованы с большой помпой. Собрали командиров всех наций, представленных в армии и флоте, персидских военачальников и знать. На предназначенном для совета корабле провели тщательную подготовку к приему столь важных гостей. Установили трон для царя и сиденья для командующих согласно их рангу. Особое место было предназначено Артемисии, царице Карии, которая была одним из самых выдающихся адмиралов. Мардоний, по этикету царских советов того времени, присутствовал в качестве представителя царя и руководителя обсуждения, то есть был посредником между царем и его советниками, поскольку сам монарх занимал слишком высокое положение и обращаться к нему напрямую не полагалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});