о невмешательстве во внутреннюю жизнь прибалтийских стран было дано публично и на государственном уровне в выступлениях В. М. Молотова на 5-й сессии Верховного Совета СССР 31 октября и К. Е. Ворошилова на традиционном параде в Москве 7 ноября 1939 г.
Западная коалиция в целом не возражала против советской превентивной оккупации Прибалтики уже хотя бы потому, что этим ограничивалась сфера германской военно-политической экспансии на континенте и создавалась почва для будущего советско-германского конфликта. В беседе с И. М. Майским 6 октября первый лорд Адмиралтейства У. Черчилль изложил свое понимание ситуации следующим образом: «СССР становится хозяином восточной части Балтийского моря. Хорошо это или плохо с точки зрения британских интересов? Хорошо. […] По существу же последние действия советского правительства в Прибалтике соответствуют интересам Англии, ибо они сокращают возможный «лебенсраум» Гитлера. Если балтийские страны должны потерять свою самостоятельность, то лучше, чтобы они включались в советскую, а не германскую государственную систему». «Англия не имеет оснований возражать против действий СССР в Прибалтике», – подытожил Черчилль [36, с. 168, 619; 76, с. 30].
Сыграла свою роль и юридическая чистота, с которой был решен вопрос, не дававшая формальных оснований для протеста и противодействия. «Советско – эстонское соглашение, – докладывал в НКИД из Парижа Я. З. Суриц 30 сентября, – не вызывает критики. Признается, что законное ограждение наших интересов в Балтийском море проведено в рамках соблюдения суверенитета Эстонии и что у СССР нет намерения изменять статус – кво балтийских стран» [36, c.143].
Действительно, «переварить» советизацию стран Балтии западным державам было трудно даже тогда, когда СССР стал их союзником в войне с Германией. Позволить же такое невоюющему союзнику Берлина, коим являлся Советский Союз до 22 июня 1941 г., они не могли. Поэтому нельзя было полностью исключить вероятность незамедлительных ответных действий западной коалиции, вплоть до применения вооруженной силы за пределами региона (например, бомбардировка бакинских нефтепромыслов). Принять на себя стратегического масштаба риски ради достижения цели второй или третьей очереди в Кремле справедливо считали непозволительной глупостью. Учитывалось также, что в советских внешнеполитических планах значилось заключение пактов о взаимопомощи еще с тремя странами – Финляндией, Болгарией и Турцией. Пример Прибалтики должен был продемонстрировать их властям, что с этой стороны не исходит никакой угрозы их внутриполитическому положению.
В пользу сохранения существующих порядков в Литве, Эстонии и Латвии говорило, наконец, и то обстоятельство, что только в условиях политической стабильности и при доброжелательном содействии местных правительств могла быть решена главная задача дня: скорейшее обустройство прибывающих советских войск и восстановление их боеготовности. Таким образом, с какой бы стороны руководство СССР ни рассматривало «прибалтийскую проблему» осенью 1939 г., оптимальным курсом оказывалось честное выполнение договорных обязательств, прежде всего о невмешательстве во внутренние дела принимающих стран.
Учитывая важность вопроса, Кремль в превентивном порядке постарался пресечь возможные попытки проявления неуместного революционного энтузиазма со стороны полпредств и военных. Доведенные до их сведения директивы о невмешательстве были сформулированы в предельно жестких выражениях и грозили карой за неисполнение. Уже в приказе наркома обороны К. Е. Ворошилова от 25 октября 1939 г., отданном в связи с вступлением частей РККА в Прибалтику, от личного состава требовалось «ни в коем случае не вмешиваться во внутренние дела» Эстонии, Латвии и Литвы. «Разговоры о «советизации» прибалтийских республик, – говорилось в приказе, – в корне противоречат политике нашей партии и правительства и являются, безусловно, провокаторскими […] Настроения и разговоры о «советизации», если бы они имели место среди военнослужащих, нужно в корне ликвидировать и впредь пресекать самым беспощадным образом» [95, ф. 4, оп. 15, д. 22, л. 250–257].
Дело осложнялось тем, что «советизаторскую» волну стали поднимать местные левые, причем уже на стадии переговоров о пактах. Поверенный в делах СССР в Литве В. С. Семенов телеграфировал 5 октября в НКИД: «Журналист Палецкис сообщил сегодня следующее. В Литве образовался комитет, объединяющий коммунистов, ляудининков[70] и социал-демократов. Учитывая настроения масс, комитет решил выступить с требованием литовской народной республики. […] Палецкис интересовался, могу ли помочь их выступлению советом» [64, ф. 059, оп. 1, п. 299, д. 2063, л. 101]. Из Таллинна К. Н. Никитин сообщал, что подписание пакта и ввод советских воинских частей «расценили здесь по аналогии с Западной Белоруссией и Украиной. Отсюда различного рода делегации рабочих союзов […] с просьбами о смычке с советскими профсоюзами, Красной Армией, с жалобами на притеснение профсоюзов эстонским правительством, на усиление режима Пятса-Лайдонера» [64, ф. 0154, оп. 32, п. 48, д. 2063, л. 101].
В условиях подъема левого энтузиазма в «своих» странах полпреды и иные представители СССР, еще не до конца свыкшиеся с новой для них ролью лояльных партнеров существующих режимов, совершали иногда, на взгляд осторожничающей Москвы, отступления от данной ею директивы о невмешательстве. В ответ на сообщение полпредства из Каунаса о контактах с представителями просоветски настроенной части литовской интеллигенции, Молотов телеграфировал 14 октября: «Всякие заигрывания и общения с левыми кругами прекратите. Осуществляйте связь только с правительственными, официальными кругами, постоянно помня, что полпредство аккредитовано при правительстве и ни при ком другом». Неделю спустя Позднякову было дано еще более строгое указание наркома: «…Категорически воспрещаю вмешиваться в межпартийные дела в Литве, поддерживать какие-либо оппозиционные течения и т. д. Малейшая попытка кого-либо из вас вмешаться во внутренние дела Литвы повлечет строжайшую кару на виновного […] Следует отбросить как провокационную и вредную болтовню о советизации Литвы» [64, ф. 059, оп. 1, п. 299, д. 2064, л. 55, 61]. Полпред К. Н. Никитин, намеревавшийся всего лишь отметить национальный праздник СССР 7 ноября торжественным концертом, получил от Молотова 23 октября телеграмму следующего содержания: «Нашей политики в Эстонии в связи с советско-эстонским пактом о взаимопомощи Вы не поняли […] Вас ветром понесло по линии настроений советизации Эстонии, что в корне противоречит нашей политике. Вы обязаны, наконец, понять, что всякое поощрение этих настроений насчет советизации Эстонии или даже простое непротивление этим настроениям на руку нашим врагам и антисоветским провокаторам […] Главное, о чем Вы должны помнить, – это не допускать никакого вмешательства в дела Эстонии» [63, с. 139, 144].
Фактически речь шла уже не столько о политике невмешательства в дела прибалтийских государств на стороне левых сил, сколько о поддержке официальных властей против оппозиции. 1 ноября 1939 г. американский посланник в Эстонии и Латвии Д. К. Уайли сообщал об этой метаморфозе в Государственный департамент: «Какой-то странной до смешного выглядит новая советская позиция в отношении деятельности левого крыла в этих приграничных государствах. На местах, где она проявлялась, советские представители реагировали на это нерасположением.