— Пирог из Иного мира, — сказала я и рассмеялась до слез.
* * *
Вы можете подумать, что больше крови уже не бывает. Но она была, и столько, что все мои воспоминания кажутся омытыми алым, как то видение с Лаэдоном. Не будь это моя история, я бы закатила глаза и пробурчала что-нибудь о преувеличениях.
Итак, следующая кровь.
В тот день я дожидалась Орло с особым нетерпением. Я сомневалась, стоит ли говорить с ним о начале месячных, но теперь ходила взад-вперед, желая как можно скорее рассказать ему о пироге. Разумеется, когда я так сильно хотела его увидеть, он не шел. Его не было ни вечером, ни ночью. Проснувшись на рассвете, я обошла дом со свечой, думая, что он мог вернуться слишком поздно и не стал меня будить, но нашла только Уджу, которая сидела у самой вершины клетки, спрятав голову под крыло. Я села и стала ждать, когда она проснется. Но она не выказывала никаких признаков пробуждения, и я постучала по решетке, позвала ее по имени и посвистела.
— Видишь, — сказала я, когда она, наконец, подняла голову (ее перья встали дыбом, потом опустились), — как неприятно просыпаться таким образом. Если бы я могла залезть к тебе и потянуть за перья, я бы и это сделала. — Она моргнула, склонила голову набок, и я простонала:
— Извини, но Орло не пришел, а я больше не могу спать. Пожалуйста, выйди.
Она не шевельнулась.
— А, — сказала я. — Ты не выходишь, значит, Орло на пути домой? Почему ты никогда ему не показываешь, что выходишь из клетки сама? Почему он тебе не нравится?
Я говорила, говорила, а она спокойно смотрела на меня. Я говорила об Орло и в конце концов перешла к Ченн. Этот мой рассказ был самым коротким.
— Он и ее учил. Он рассказывал ей о Видении на крови, и поэтому она не хотела мне объяснять, отчего у нее на руках порезы. Это запрещенное искусство, и она боялась упоминать о нем, как боялась упоминать Прандела.
Прошел день. На кухне, как обычно, появлялась еда, но Лаэдона не было видно.
— Куда он ушел? — спросила я Уджу, вернувшись к ней вечером. — Может, тут где-нибудь есть тайная комната? А может, когда он закрывает глаза, то становится невидимым? — Я захихикала: глупый звук, но я никак не могла успокоиться. Казалось, от ожидания я сходила с ума.
Я бродила, сидела. Меняла белье чаще, чем требовалось, и мыла его в ведре на кухне. Выглядывала из окон второго этажа, потому что, хотя улицы за домом были едва видны (их заслоняли деревья, а сам дом стоял на вершине холма), я все же могла заметить, пусть мельком, как он открывает ворота и идет по дорожке ко мне.
Он не пришел ни на закате, ни поздним вечером.
— Если он не вернется, — шептала я Удже, — если с ним что-то произойдет, мы все здесь умрем. — Днем эта мысль не приходила мне в голову; теперь, во тьме, голова гудела от страха.
Каким-то образом я умудрилась поспать. Я прижималась лбом к окну в библиотеке и смотрела на луну, белую и круглую среди черных веток. Одиночество причиняло боль, и в упрямом своеволии юности я делала себе еще больнее, вспоминая Бардрема, Игранзи, Ченн, Хозяйку и кривое дерево во дворе. Поглощенная этим, я была уверена, что никогда не успокоюсь — и уснула.
А потом внезапно проснулась и вскочила.
Меня разбудил звук. Во сне я его не слышала, но почувствовала и продолжала чувствовать теперь, дрожа и глядя на дверь: резкий, разносящийся по дому грохот.
— Орло? — Он услышал бы меня, только стоя рядом, но рядом его не было. Я открыла дверь библиотеки и выглянула в холл. Лампы освещали пустоту. Я ждала — другого звука, или самого Орло, — а потом вышла в коридор.
В прихожей я убедила себя, что ничего не слышала. «Сон, — думала я. — Может, из-за свеклы, которой я ужинала?..» Я испытала облегчение, а мысль о свекле пробудила во мне аппетит. Я шла на кухню, шаркая ногами, чтобы представлять, будто я не одна. Собралась повернуть ручку, но дверь оказалась приоткрыта. Я слегка толкнула ее и в этот момент услышала другой звук.
Слова, нескладные, но энергичные, неразборчивые, сказанные сквозь зубы на вдохе.
И еще одно: ритмичный глухой стук.
Мое сердце тоже застучало, но я продолжала открывать дверь, пока не увидела.
На моей табуретке сидел Орло. На нем была темная полосатая рубашка — нет, никакой рубашки не было. Его плечи, грудь, спина и руки блестели от крови. На полу стояло ведро, на столе валялась тряпка, но он их не трогал. Он склонился, опустив голову, а его кулаки стучали по столу. У ног вытянулся Борл. В краткой тишине между словами и ударами я слышала скулеж пса — высокий, тонкий, вопросительный.
Должно быть, я тоже всхлипнула, поскольку Борл вдруг вскочил, залаял, брызгая слюной, и бросился ко мне. Орло даже не поднял голову. Борл прыгнул и укусил меня за руку, которой я пыталась его отогнать; я вскрикнула, но Орло продолжал сидеть, склонившись над столом.
— Орло! — я ударила пса в грудь и отбросила в сторону. — Орло!
Он встал. Его плечи были опущены, и ему пришлось поднять голову, но даже тогда он меня не видел — его черные глаза метались во все стороны и закатывались вверх, как у Лаэдона.
— Что! — закричал он. — Кто такой Орло? Ради Пути и Узора, кто этот Орло, и кто ты?
Борл вновь был рядом с ним; тяжело дыша, он заглядывал ему в лицо, поднимая ухо в моем направлении.
— Орло, — сказала я дрожащим голосом. — Орло — это ты. А я Нола, Нола. Почему ты меня не помнишь?
Он нащупал позади себя табурет и сел.
— А, — сказал он. — Да. Я… — Он покачал головой и провел окровавленной рукой по волосам. — Да. И… — Он посмотрел на меня. — Ты. Да.
Я шагнула к нему.
— Что произошло? Что с тобой? Почему ты весь в крови?
— Я… — Он провел по коже, размазывая кровь. — Иногда они со мной дерутся.
— Что?
— Когда я пытаюсь их взять, они… — Он поднял голову. Глаза, наконец, сосредоточились на мне, но я не чувствовала облегчения.
— Дай я тебе помогу. Смою все это. — «Займись делом, говори уверенно; тогда он не заметит, что ты боишься…»
Я смочила тряпку в воде. Она была такая холодная, что я проснулась во второй раз, так же внезапно, как в первый. Отжала тряпку, провела по его спине, и он дернулся, его мышцы напряглись — так близко, так красиво. Я начала тереть, полоскать тряпку, выжимать и снова мыть, но не находила никаких ран — его тело было гладким и крепким.
— Где тебя ранили? — спросила я, протирая впадину под его лопаткой.
Он нахмурился.
— Ранили? Нет, нет, это не моя. Кровь не моя.
Он вытянулся так, что его спина изогнулась, и я увидела его грудную клетку (так, как я не видела ее, когда он стоял). Несмотря на кровь, на ней виднелись шрамы, длинные и морщинистые: одни белые, другие фиолетовые, третьи красные, свежие. Они пересекали друг друга, начинаясь от сосков и доходя до мышц живота. Я помедлила лишь мгновение и продолжала мыть, словно все было нормально, и я не дрожала с ног до головы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});