внутри Его отлила в формы,
А свои действия – в живое тело Его воли.
Мгновенный яркий свет создателя, гром пробуждающий -
Свет Победителя взнуздал Силу бессмертную её;
355. Кентавр в стремительном галопе нёс бога на себе.
Величие двойное обретает Жизнь, сидящая на троне с Разумом.
Миры там были счастия великого, глубокого
И действия, которое окрашено улыбкой и мечтою мысли,
И страсть там ожидала исполнения своих желаний
360. До той поры, пока не ощущала рядом Бога.
Миры там были радости невинной, чистого веселья;
Там молодость беспечная ума и сердца
Небесный инструмент в обличии телесном обретала;
Она сиянье золотистое вокруг желанья зажигало
365. И в человечьих телесах высвобождало божие животное
К скачкам блаженства и любви, и красоты.
В стране сияющей, что созерцает лишь благоволение небес,
Проворный импульс жизни не гас и не был ограничен:
Не знал он и усталости; печаль его была счастливой.
370. Работа там была игрой, игра – единственной работой,
Задания небесные – богоподобного могущества потехой,
Небесною вакхическою пляской, вовеки чистой.
Не остановленная слабостью, присущей всем остовам смертным,
Жизнь была вечностью восторга настроений:
375. Не приходила старость, и забота никогда лица не посещала.
Связуя тесно с жизнью звезд без всяких опасений
Любую гонку, смех любой бессмертных сил,
Резвились на своих полях для игр нагие боги-дети,
Сражая ветры скоростью и блеском;
380. Они в товарищи для этих игр позвали шторм и солнце,
Соревновались с белой гривой волн грохочущих морей,
Уничтожая расстояния, колесами своими попирая их до смерти;
И на аренах своей силы они упорно бились.
Неотразимые в сверкании своем, подобные горящим солнцам,
385. Они сияньем тел воспламенили небеса,
Послав их миру этому, как бога щедрый дар.
Чарующая сила, чтобы сердце к полному восторгу привести -
Они несли великолепье и влиянье обаяния своего
Как будто знамя Жизни по дорогам Космоса бескрайнего.
390. Друзьями светлыми души были идеи;
Здесь разум с речью игры вел и вбрасывал метательные копья мысли,
Но не нуждался в этих инструментах, чтобы знать;
Подобно отдыху, приятным развлечением Природы было Знание.
Там облаченные сияньем ярким сердца чистого,
395. Дети-наследники врожденной древней божьей интуиции,
Те обитатели бессрочного владенья Времени,
Еще объятые блаженством первого творения,
Существование влили в собственную молодость души.
Изящный и неистово горячий деспотизм,
400. Который энергично принуждает собственную волю к радости,
Излил на мир улыбчивые струи счастья.
Царили там дыхание высокой и свободной сути,
Удачливая поступь дней в спокойной атмосфере,
Поток любви всеобщей мира необъятного.
405. Владычество неутомимой нежности существовало там,
Как песнь о наслаждении, что Время нам поёт.
Спонтанный массовый порядок свободной сделал волю,
К блаженству допустив открытый искренний полет души,
Раскрыв величье, широту неограниченного действа
410. И вольность золотую сердечного огня.
Там не было обманных рассуждений о разделении душ,
И искривленность мысли или слова туда не приходила,
Чтоб у творения украсть принадлежащую ему по праву истину;
Всё было откровением и силой естества.
415. Свобода там была законом высшим и правилом единственным.
Миры те поднимались или погружались в ряд, пригодный им -
В царства изящной красоты и изумления,
В поля величия и мощи титанической.
Жизнь здесь легко играла со своими необъятными желаниями.
420. Она без перерыва могла построить тысячу Эдемов;
Не установлено пределов для её величия и милости её,
И для разнообразья божьего её.
Возникнув из груди глубокой Бесконечности,
От крика пробуждаясь и от шевеления несметных душ
425. И улыбаясь как дитя, рожденное в любви и уповании,
В своей природе поселяя мощь Бессмертия,
В своей душе лелея Волю вечную, ей не было нужды в советах,
Ибо руководило ею только сердце просветленное:
Божественность её шагов какое-то падение не унижало,
430. И не могла прийти чуждая Ночь, чтоб ослепить её глаза.
Там не было необходимости в защите от недовольства;
Любое действо было совершенством и успехом.
Безудержная из-за настроений своей фантазии богатой
И интенсивного и красочного буйства своего ума,
435. Дионисийская богиня всеблаженства,
Которая посвящена в могучие священные мечты,
Вакханка бурного животворящего порыва,
Магический строитель форм бесчисленных,
Исследующий данные ему размеры ритмов Бога -
440. Она по усмотренью своему ткала свой собственный волшебный танец.
Мир счастья этот видел Ашвапати, и ощущал призыв его,
Но вход в блаженство это он не нашел;
Моста через сознания пропасть не существовало.
Был слишком темный воздух вокруг его души,
445. Привязанной к тревожной беспокойной жизни.
Хоть и присутствовало страстное желание и разум жаждущий,
Для грустной мысли, порожденной скорбным опытом,
Для виденья, которое ослаблено печалями, заботами и долгим сном,
Казалось это всё мечтою лишь заветной, яркой,
450. Воспринимаемой в желанной дальней дали сердцем
Того, кто следует под сенью земных мучений.
Хоть он объятья Вечности и ощутил однажды,
Была его природа слишком близкой к мирам страдания,
И там, где он стоял, присутствовали только врата въездные Ночи.
455. Вплотную окруженная тревогами мирскими,
С трудом та форма плотная, в которой сотворили нас,
На радость отвечает чистейшей радостью, на свет – полнейшим светом.
Ибо истерзанная воля жить и думать сначала
Пробудила смешенье удовольствия и боли
460. И до сих пор хранит эту привычку своего рождения:
Всё наше бытие – сплошная двойственность.
На стадиях начальных мира смертного
Жизнь не была игрой ума или мечтою сердца.
Когда в несознающей Пустоте была сотворена земля,
465. И не существовало ничего, за исключеньем материальной сцены,
Отождествляемые с морем, камнем, небом,
Младые боги жаждали освобождения душ,
Которые в бесформенных, безжизненных объектах еще спали.
В необитаемом великолепье этом, в лишенной духа красоте,
470. В глухой тиши, среди оставленных без понимания звуков
Тяжелым было бремя Божества – ни с кем не разделяемое бремя
В мире, в котором не было каких-либо стремлений;
Ибо там не было кого-то, кто мог воспринимать иль чувствовать.
Тупая масса эта, которая не допускала нервной дрожи чувств,
475. Глубокий созидательный мотив в себя вместить бы не смогла:
В гармонию Материи, теперь уже не погруженный,
Застывший, свой покой утратил Дух.
И в трансе отстраненном Он ощупью искал прозрения,
Стремился всей душою к сознательным движениям сердца
480. И жаждал разговора, мысли, радости, любви.
В немом бесчувственном кружении дня и ночи
Он жаждал отклика, пульсации стремления.
Висящее в покое Несознание, что сотрясалось от прикосновенья,
И Тишина интуитивная, дрожащая от имени любого, -
485. Они взывали к Жизни, чтобы захватить эту бесчувственную форму
И пробудить божественность в отливках этих грубых.
На шаре этом, что в безмолвии кружился, был услышан