Читать интересную книгу Верни мои крылья! - Елена Вернер

На пятый день она внезапно рассердилась. То, чем она занималась, показалось ей извращением. Чем она уж так разительно отличается от мучителя Мити, державшего ее взаперти в подвале и следившего через окошко за ней? Ведь она так же подглядывает! Надо оставить Кирилла в покое, пусть любит красавицу Римму, играет в театре и будет счастлив, а к ней это не имеет никого отношения. Он до сих пор не узнал в ней свою ночную собеседницу – а значит, никогда уже не узнает, и не важно, что за все это время она просто не предоставила ему такого шанса. Это никому не нужно. В сердцах Ника разломала все диски на мелкие зеркальные кусочки. На миг ее охватил озноб – где еще она видела такие же куски, в которых отражается ее лицо снова и снова? Не найдя ответа, она ссыпала их в корзину для бумаг. И даже постаралась забыть домашний адрес Кирилла, но чем больше старалась, тем упрямее память называла улицу, номер дома и квартиры.

Явление седьмое

Реквизит и бутафория

Спустя неделю Ника по-прежнему не знала, как Липатовой и Кириллу удалось все уладить. И удалось ли. В любом случае, репетиции продолжились, включили отопление, начался ремонт – театр ожил. Более того, его охватило небывалое оживление, словно за неделю простоя все окончательно осознали свое высокое предназначение и теперь горели желанием работать. Даже Римма до поры оставила истеричные страхи, привидений и суеверия.

Вслед за документами в Никину уцелевшую комнатушку переехал почти весь липатовский кабинет. Среди стопок бумаг, книг, коробок, компьютера, принтера и раскидистой глянцевитой монстеры в кадке Ника ютилась на своем стуле, задевая локтями то одно, то другое. Зеленые листья цветка лезли в глаза. Дверь поминутно распахивалась, и девушка больше не чувствовала себя в безопасности, в уютной незаметной норке, как раньше. Это нервировало. Как будто поднялся восточный ветер, а ей нечего набросить на плечи, и ветер дует так сильно, что скоро подхватит и понесет прочь.

Третьего марта Светлана Зимина переступила порог театра не одна. Позади нее, исподлобья взглядывая по сторонам, шла худая девочка-подросток в потрепанном пуховике и дутых сапогах, некогда бывших сиреневыми. Ни дать ни взять нахохлившийся воробей, городская птичка без гнезда.

– Ник, привет… – наклонилась Зимина к окошку кассы. – Пусть… Дашка у тебя посидит немного, можно? Мне в костюмерку надо, Женечка вызывала на примерку.

Что за Дашка такая и откуда взялась, Ника не знала и спрашивать не собиралась, но беспомощно оглядела заваленную комнатку: вдвоем тут было не поместиться. Девочка переминалась в сторонке, сдвинув брови и вытирая кулаком текущий нос. От нескончаемого насморка над ее верхней губой уже образовалась темная короста.

– Может… – поколебалась Ника. – Я чаем ее в буфете напою?

– Ты чудо. Спасибо.

Ника с трудом выбралась из завалов кассы в фойе. Светлана, запутавшись в рукавах тонко выделанной сливочного цвета дубленки, тихо и настойчиво твердила девочке:

– Я очень быстро. Ты только дождись меня обязательно, не уходи.

Вместе они дошли до буфета, пол которого зиял дырами от снятых паркетин. Светлана усадила девочку на стул, кинула рядом сумку и одежду:

– Я мигом.

Девочка кивнула, и Светлана выбежала в коридор, обернувшись напоследок в арке проема. Ника нерешительно смотрела на гостью.

– Я Ника.

– Дашка, – нехотя отозвалась та. – Только не Даша, а Дашка.

– Хорошо.

Ничего не спрашивая больше, Ника быстро достала из холодильника пирожки, купленные утром по дороге на работу, сунула их в микроволновку и тронула бок чайника – еще горячий. Пока она окунала пакетик в чашку с водой, в буфете появился Кирилл. Ника впервые видела его в ниспадающем хитоне Гектора и сандалиях, кожаные ремешки которых взбегали по ногам до колен, и обожглась чаем, пока бегло оценивала новый облик. Туника была сцеплена на живую нитку, и кое-где на бежевом полотне чернели крупные пунктиры стежков.

На мгновение его взгляд с затаенной смешинкой обратился к ней, а потом скользнул по Дашке – и вдруг зацепился. Замерев у входа, Кирилл изучал ее, все больше мрачнея, и Ника, забеспокоившись, тоже решила оглядеть ее пристальнее. Девочка не осталась в долгу, она нарочито развалилась на стуле, все еще в пуховике, который даже не расстегнула, и ее подбородок выдвинулся вперед – с вызовом. На осунувшемся лице серо-велюровые глаза казались неестественно большими и нахальными. Руки стремительно скрестились на груди, демонстрируя замызганные митенки и выглядывающие из них пальцы с грязью под ногтями.

Микроволновка издала мирное «дзинь», Ника встрепенулась и поставила перед Дашкой тарелку с пирожками и стакан чая:

– Кушай.

Дашка помедлила, не сводя глаз с Кирилла. Он невозмутимо отвернулся, плеснул в чашку воды, застучал ложкой, размешивая сахар. И девочка как по отмашке тут же накинулась на еду. Ника никогда прежде не видела, чтобы люди так быстро поглощали пищу. Челюсти девочки двигались торопливо, крошки падали на складки пуховика. И Нике отчего-то стало больно и неловко.

Кирилл отошел к окну и по уже сложившейся привычке присел на подоконник. Ника видела, как он, с якобы отсутствующим выражением лица, все-таки неотрывно наблюдает за Дашкой краем глаза. И тут в буфет влетела Липатова.

– Кирилл, ты можешь… – заметив Дашку, худрук остановилась. – Так, а что посторонние делают в театре?

Дашка перестала жевать и уткнулась в стол перед собой. Ника замялась, не зная, как лучше объясниться. Тогда Кирилл соскользнул с подоконника, выплеснул в раковину кофе, к которому почти не притронулся, и спокойно бросил через плечо:

– Пусть посидит.

Каково же было удивление Ники, когда Липатова, вместо того чтобы выяснять и допытываться, а после непременно настоять на своем, лишь покладисто кивнула головой:

– Ты мне нужен на сцене.

– Иду, – лаконично отозвался он и вслед за Липатовой скрылся в коридоре.

Чтобы справиться с изумлением, Ника тоже взяла пирожок. Дашка сидела понуро.

– Дашка… Ты не волнуйся, ешь. А я схожу за Светланой, она, наверное, уже заканчивает.

С начала примерки прошло от силы минут пять, да и не стоило оставлять девочку одну, но Ника ничего не могла с собой поделать. Присутствие Дашки, весь ее вид причинял необъяснимую боль, и Нике хотелось поскорее скинуть с себя это гнетущее ощущение. Лишь выйдя из буфета, она почувствовала облегчение.

В костюмерной, выбеленной ртутными лампами, Светлана терпеливо стояла перед необъятной Женечкой. Та, держа во рту булавки с разноцветными шишечками, ловко закалывала костюм прямо на актрисе, ползая по полу на коленях.

– Что-то случилось? – Светлана заметила Нику и сделала шаг к ней.

– Тише-тише! – предостерегла ее Женечка, шепелявя от набившихся в рот иголок.

– Нет, я просто так… узнать, – отозвалась Ника.

Она устыдилась собственной слабости и вернулась в буфет. Но там обнаружила лишь пустую тарелку от пирожков и пустой стул. Дашка ушла.

И только теперь, с опозданием, переводя взгляд со стула без Дашки на подоконник без Кирилла, Ника словно вживую услышала его недавние мысли.

– Нас всегда было трое. Я, Леха и Окси. Втроем против всего мира.

Шел уже третий час ночи – и третий час их разговора. Ника, с прижатым к уху телефоном, успела полить цветы, вымыть забрызганную жиром духовку, протереть пыль с телевизора, посидеть с задранными вверх ногами в кресле. Все это она делала неосознанно, слушая рассказы Кирилла, млея от его голоса и видя картинки из его прошлого, такие красочные, что они затмевали собой убогую реальность ее квартирки.

– С Лехой мы дружили сколько себя помню. С горшка. А Окси приплелась позднее, в первом классе. Ее родителей тогда лишили прав, вот она и оказалась с нами. С девчонками почему-то не дружила, да и вообще ни с кем не дружила, сидела в углу целыми днями. А потом обживаться стала помаленьку. Однажды подходит ко мне, глазищи зеленые, вполлица. И протягивает мне фигурки. Черепашки ниндзя, знаешь такие?

– Еще бы! Кажется, их звали Леонардо, Микеланджело, Донателло и… Рафаэль? У нас пацаны по ним с ума сходили! – припомнила Ника.

– Вот-вот. Мы и сошли, с Лехой на пару. Она нам подарила их, просто так, потому что мы ей понравились. Неслыханное богатство! Откуда взяла – ума не приложу. И мы, конечно, тут же принялись ее защищать ото всех. Окси вообще-то недолюбливали, у нее волосы были странные, блондинистые пряди вперемешку с седыми. Воспитатели сперва думали, что ее так покрасил кто-то из взрослых, знаешь, в шутку. Но крашеные пряди все не отрастали. Сколько ее помню – всегда была наполовину седая голова. Сама можешь представить, как ее травили. Людям не нравятся непохожие. Так что дрались мы почти каждый день. А потом и Окси научилась давать сдачи.