Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кэндис закусила губу, ужаснувшись тому, что тайный страх, который так мучил ее по ночам, неожиданно был облечен в слова.
- Да, наверное. Я очень виновата, но, когда я устраивалась на работу, мне это и в голову не могло прийти! Как, скажите на милость, можно забеременеть всего за одну ночь?
- Для этого много не нужно, стоит лишь один раз не предохраниться, сочувственно ответила ее хозяйка, Элизабет Маршалл. - Что ты собираешься делать?
- Я буду работать до тех пор, пока вы не подыщете другую няню.
- Да, Кэндис, я бы попросила тебя остаться, мальчики так привязаны к тебе. Но я искренне считаю, что тебе будет слишком тяжело уследить за ними. Хотя должна тебе сказать, что ты цветешь прямо на глазах! Я завидую тем женщинам, которым беременность идет на пользу. Я же в это время всегда выглядела как жеваная веревка. И чувствовала себя соответственно.
- Да, если не считать легкого недомогания по утрам, я чувствую себя прекрасно.
- Вот и я говорю. Ты прямо цветешь! Я полагаю, ты не собираешься сообщать об этом отцу ребенка?
Кэндис вздрогнула.
- Нет.
Элизабет бросила на нее слегка насмешливый взгляд и одобрительно кивнула, решив больше не докучать своими вопросами.
- В таком случае тебе нужно обо всем хорошенько подумать. Нужно будет принять окончательное решение, и только ты можешь решить, как поступить, но, если тебе будет нужен совет, я к твоим услугам. Обещаю сделать все, что в моих силах.
Кэндис и раньше читала о женщинах, оказавшихся в такой ситуации. Безнадежно влюбленные, они приходили в экстаз от одной мысли о беременности. Ведь это, так им казалось, будет крохотный кусочек их возлюбленного, на которого можно будет излить всю свою нерастраченную любовь и нежность.
Она удивлялась тому, что в ее случае все было иначе. Будущее, которое виделось ей впереди, было еще темней и беспросветней, чем вся ее предыдущая жизнь. Отдать ребенка на воспитание чужим людям? Нет, эту идею отвергало все ее существо. Значит, теперь у нее было только две возможности. Или сделать аборт, или оставить ребенка и в дальнейшем бороться с теми лишениями, которые это за собой повлечет.
Аборт? Нет, она не осуждала тех, кто прибегал к этому способу, прекрасно зная, что бывают такие ситуации, в которых это становится единственно верным решением вопроса, но какая-то часть ее существа не допускала даже мысли об этом. Она вдруг обнаружила, что ревностно оберегает ребенка, которого носит в себе, относится к нему как к личности, живому человеку, судьба которого зависит только от нее.
Нет, аборт исключается.
В ту ночь она не спеша прогуливалась по берегу, вдыхая прохладный морской воздух, и впервые за эти месяцы невольно вспомнила другой остров и другой берег.
Она отдалась своему чувству к Солу так безрассудно и самозабвенно, все женское в ней тянулось к его мужскому, как бабочка к пламени свечи, и, как бабочка, она сгорела в этом пламени.
Она не хотела вспоминать об этом. Если она сообщит ему о своей беременности, он, возможно, не захочет разговаривать с ней. У нее нет доказательств, что это его ребенок. А если она будет настолько глупа, чтобы позволить ему общаться с ребенком, не будет ли на ее будущем сыне лежать печать того проклятия, которое пало на Сола? Обладание огромным богатством, похоже, не оставляет в его владельце места для простых человеческих чувств, противопоставляет их жизнь жизни обычных людей настолько, что они живут словно на другой планете, не нуждаясь ни в ком, отравленные своим пороком, опустошенные, холодные как лед.
А чем ее жизнь лучше? Ее столько раз отвергали, что глубоко в подсознании она примирилась с этим как с нормальным ходом вещей, убедив себя в том, что во всем виновата она сама.
Больше она не верила в это. Она никому не позволит отвергнуть ее ребенка. Если Сол всетаки откажется поверить в то, что это его ребенок, она заставит его. Ее ребенок не останется без отца.
Мысль о том, что он может серьезно отнестись к обязанностям отца, ни разу не пришла ей в голову.
Она встала с сучковатого, кривого бревна, вынесенного на берег прибоем, и пошла назад в гостиницу, оставляя на песке легкие следы. Решение было принято.
Воспользовавшись директорской службой, она разыскала лондонский телефон фирмы Джеррарда и вечером после ужина трясущимися от волнения пальцами набрала номер. Ей ответил женский голос, а когда Кэндис назвала свою фамилию, тот же голос спокойно произнес:
- Да, да, одну минуту, я соединяю вас с офисом мистера Джеррарда, мисс Хьюм.
Неужели все так просто?
- Если он сейчас занят, - сказала она, все еще сомневаясь в правильности своего поступка, - я перезвоню позже.
- Нет, нет, он распорядился соединять вас с ним немедленно.
Щелчок, пауза, уже другой, но по-прежнему ровный женский голос, вежливый и деловой, та же мгновенная реакция. Затем голос Сола, резкий и отрывистый:
- Кэндис, куда ты, черт возьми, подевалась?
Она опешила.
- Я в Новой Зеландии. Я беременна, Сол.
- Это правда? - Голос его звучит спокойно. - Хорошо... Дай мне свой адрес.
На мгновение она потеряла дар речи, потом все-таки продиктовала адрес и услышала в ответ:
- Через двадцать четыре часа я буду у тебя. Никуда не уходи.
- Ты сказал "хорошо". А что "хорошо"?
- Стефани передает тебе огромный привет, - сказал он. И повесил трубку.
Кэндис была в ярости. Она снова набрала номер, но ровный, спокойный голос слегка насмешливо произнес:
- Я очень сожалею, мисс Хьюм, но мистер Джеррард уже ушел. Он просил передать вам, что прилетит завтра, просил вас поберечь себя.
- Да... - произнесла она как во сне.
Она все еще стояла с телефонной трубкой в руке, когда в комнату вошла Элизабет.
- Мне только что позвонили из Лондона и попросили приготовить к завтрашнему вечеру номер люкс.
- О, Сол...
Элизабет пристально посмотрела на нее.
- Что с тобой? У тебя такой вид, словно тебя стукнули по голове.
- Нет, нет, все в порядке. Просто я только что позвонила Солу - он отец моего ребенка. Он приезжает завтра. Я думаю, что номер люкс, вероятно, заказан для него.
Брови Элизабет поползли вверх. Впервые что-то могло вывести ее из привычного, словно броня, равновесия.
- Сол Джеррард - отец твоего ребенка?! Не может быть! Как это могло получиться?.. - Она застыла как вкопанная, словно видела Кэндис впервые в жизни. Но вскоре, когда к ней снова вернулось самообладание, она деловито произнесла: - Я думаю, ты поступила совершенно правильно. А о моих малышах не беспокойся. Завтра приезжает мать Карла и с удовольствием присмотрит за ними, пока мы не найдем тебе замену. Делай так, как тебе лучше.
Что ж, прекрасные, разумные слова. Придя к себе в комнату, она подошла к окну и стала смотреть на зеленые заросли кустов, ровным ковром покрывающие остров. Безмолвные и неподвижные в этом лунном сиянии, они были так же загадочны, как и душа человека, которого она любила. Она вспомнила, когда последний раз наблюдала восход луны. Это было в ту самую ночь, когда был зачат ее ребенок. И, вспомнив это, она вздрогнула. Что же он собирается делать?
"Хорошо"... Он сказал, "хорошо" то, что она беременна, это хорошо. Но в его голосе она не услышала любви. С тоской она подумала о том, что впереди ее ожидает еще одна боль. Она заставила себя лечь в постель, но почти всю ночь провела без сна, неподвижно уставившись в потолок.
Его вертолет прилетел через двадцать пять часов после того, как она поговорила с ним по телефону. Он спускался по трапу с самоуверенным видом человека, которому стоит только пошевелить пальцем, и самолет будет готов тут же доставить его в любую точку планеты. Кэндис видела, как в сопровождении своей охраны он входил в отель; лунный свет блестел у него в волосах.
Через десять минут у нее зазвонил телефон.
- Поднимайся ко мне, - негромко скомандовал он.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Кэндис была в ярости - Сол нисколько не сомневался в том, что она покорно повинуется его приказу, но, в конце концов, она сама приняла решение, заставившее его проделать такой путь. Это просто смешно - так выходить из себя из-за его самонадеянности и высокомерия.
Роскошный, элегантный отель был построен на самой скале, так что большинство его номеров выходило на величественную панораму залива, уходившего в глубь острова. Между этажами бесперебойно сновали скоростные лифты. Через две минуты после его звонка она уже стучала в дверь его номера, расположенного на самой крыше небоскреба. Дверь открыл он сам, стоя на пороге и засучивая рукава белой рубашки. Лицо его было непроницаемо, замкнуто и настороженно, пока он всматривался в нее пристальным, изучающим взглядом.
- Входи, - сказал он, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
Она ожидала чего угодно, но только не этой ледяной отчужденности. Она надеялась, что его мгновенная реакция на ее звонок означала то, что он как-то смягчился, но в его непроницаемом, тяжелом, как маска, лице она не нашла никакого подтверждения этому.