Виллен успокоился, посмотрел на него, презрительно фыркнул:
— Не посадишь. Руки коротки. Да и за что, собственно, ты можешь меня посадить?
— За многое. И на порядочный срок.
— Излагай, что имеешь, — предложил Виллен и откинулся на стуле: слушать приготовился.
— Твоя любовница, Елена Петровна Муранова, работает на той самой меховой фабрике. Сечешь?
— Ну, и что это доказывает?
— Пока ничего. Но я Елену Петровну потрясу, как умею, и кое-что докажу. Зрячую наводку докажу.
— Не докажешь. Дальше.
— А дальше — твоя доля в меховом деле.
— Нет моей доли, все Колхознику отдано было.
— Чтобы тот как можно быстрее засветился. Пили, что ли, вместе, и ты его на опохмелку денег добывать отправил на рынок?
— Не докажешь, — повторил свое Виллен.
— Жбана под пулю подставил. Мне Валерия призналась. Ты ей говорил, будто от меня слышал, что Жбан всех на следствии заложил, и поэтому, мол, самый малый срок ему в суде отмотали. Девчонка тут же, естественно, все Цыгану доложила. Как ты посмел сестру в это кровавое болото затянуть?
— Я не собираюсь слушать твои нравоучения.
— Как ты устроил, чтобы Жбан пошел через Тимирязевский лес?
— Догадайся.
— Догадаюсь. И докажу подстрекательство к убийству.
— Не докажешь.
Смирнов вдруг успокоился, расслабился и, уподобясь Виллену, откинулся на стуле.
— Ты хуже их, Виллен. Они хоть по своему кодексу чести действовали. А ты с ними в дружбу играл, в наперстниках и мудрых советчиках у них ходил. И потом — нож в спину. Ты хуже их всех.
— Ты, Саня, судя по всему, когда клопов моришь, руководствуешься какими-то этическими нормами? Я — нет.
— А чем ты руководствуешься? — устало поинтересовался Алик и сел на диван. Виллен вместе со стулом развернулся к нему и объяснил:
— Руководствуюсь я, Алик, одним. Всякое зло должно быть наказано. И, по возможности, уничтожено.
— Зло, а не люди, — возразил Алик.
— Люди, творящие зло, — не люди.
— Тогда и ты не человек, — решил Смирнов. — И я должен тебя уничтожить.
— Не сможешь, Саня, — Виллен был спокоен, рассудителен, несуетлив. Хорошо подготовился к разговору. — Не дам я тебе такой возможности.
— Ты их навел на Столба, ты им разъяснил, что он сделал отначку. Ты, вручив Цыгану пистолет, спровоцировал перестрелку, в которой Цыган был убит.
— Тебе ли, профессионалу, не знать, что все это недоказуемо! Украл у меня пистолет Цыган, украл, и все дела. Единственное, что ты можешь мне пришить — незаконное хранение огнестрельного оружия. Да и то не мне одному. Пистолет-то наш общий с Алькой был.
— Угрожаешь, Робин Гуд вонючий?! — опасно полюбопытствовал Смирнов.
— Не угрожаю, нет, — Виллен был по-прежнему доброжелателен. — Знакомлю вас с истинным положением дел. Да, кстати, Куркуля уже взяли?
— Застрелился, — сказал Смирнов. — И пацана хорошего, Стручка, застрелил.
— Очень мило, — резюмировал Виллен.
Алик поднялся с дивана, попросил:
— Встань.
— Пожалуйста, — весело согласился Виллен. Он знал, что сейчас Алик ударит, но не боялся.
Алик ударил в челюсть. Виллен осел на пол. Прилег.
— Зря руки мараешь, — огорчился за Алика Смирнов.
Виллен открыл глаза, перевернулся на живот, встал на четвереньки. Цепляясь за столешницу, поднялся. Поморгал глазами, подвигал челюстью, проверяя сохранность. Как ни в чем ни бывало, спросил у Смирнова:
— Ты-то что ж хорошего пацана не выручил?
— Не сумел, — признался Смирнов и, хлопнув ладонью о стол, добавил — По недомыслию.
— Не огорчайся, — утешил его Виллен. — Не было хорошего пацана. Был маленький подлый вор.
— Тебе все люди отвратительны, да? — вдруг понял Алик.
— Не все. Но — большинство, — подтвердил Виллен.
— И мы — в большинстве? — Алик хотел знать все.
— Пока что в меньшинстве, — ответил Виллен, хихикнул и скривился: мелкое трясение челюсти вызывало острую боль. Подождал, пока боль уймется, и продолжил — Поэтому и не хотел, чтобы вы докопались до всего до этого. Знал бы, что ты, Саня, Леркино письмо у Цыгана найдешь, черта с два бы я вам фотографию с ее надписью показал…
— Знал бы, что я в старое дело нос суну, ты бы Елену с меховой фабрики уволил, — продолжил за него Смирнов. — Знал бы, что мы пистолет найдем, шурупчик бы заменил. Знал бы, что эксперты все до точности определят, труп ногой не переворачивал бы… Ты что, — садист, Виллен?
— Нет. Просто проверить себя хотел — ужаснусь ли.
— И не ужаснулся, — докончил за него Алик.
— И не ужаснулся, — согласился Виллен.
— Пошли, Алик, — Смирнов поднялся. — Существуй, Виллен.
Совсем стемнело. Они вышли из калитки и увидели Валерию. Ее белое платье светилось в ночи. Она сидела на лавке у штакетника.
— До свидания, Валя, — попрощался Алик.
Смирнов промолчал.
____________________
АНАТОЛИЙ СТЕПАНОВ: в жизни моей лишь однажды свершилось нечто экстраординарное: коренной москвич, я родился в Воронеже. Случилось это в 1931 году, когда мои родители находились в длительной командировке. А в остальном все шло как по рельсам: школа, Всесоюзный Государственный институт кинематографии, киностудия «Мосфильм».
Преподаватель ВГИКа, руководитель сценарной мастерской, консультант отдельных организаций, пытающихся заняться кинопроизводством. Так и катится официальная жизнь и, вероятно, скоро докатится. А неофициальная — в литературных занятиях.
Тут приключений хватало. И в молодости, посвященной попыткам утвердиться в прозе, и в зрелости, когда всерьез занялся кинодраматургией, работая в жанре крутого детектива. Более двадцати киносценариев, по которым поставлено шестнадцать фильмов, шесть повестей.