было не меньше, чем судаков и щук, а судаков и щук было видимо-невидимо. Что уж говорить о семнадцатом веке. Тогда, как написано в одной грамоте времен Алексея Михайловича, крестьяне подати платили стерлядями, судаками, щуками и лещами.
Между прочим, в этом же статистическом сборнике в разделе «Историческое исследование о древних могилах, курганах, городищах, развалинах и прочем и о связанных с ними народных преданиях и местных сказаниях» написано следующее о предании времен Алексея Михайловича: «В двадцати пяти верстах от Михайлова находится село Киркино; там сохранился изустный рассказ, что царица Наталья родилась в нем и что знаменитый боярин Матвеев, проезжая случайно через Киркино, видел плачущую девицу и полюбопытствовал узнать о причине ея слез. Услышав, что причиною печали была насильственная смерть ея девки, добрый боярин взял ее к себе на воспитание в Москву. Это была Наталья Кирилловна Нарышкина, которой потом было суждено сделаться супругою царя Алексея Михайловича и матерью Петра Великого. В селе Киркино говорят и ныне: „если б не удавилась девка в нашем селе, не быть бы на свете Петру“». Местные жители даже показывали придорожный камень, на котором сидела и проливала в три ручья слезы Наталья Нарышкина. Даже предлагали купить за умеренные деньги пузырек с ее… Нет, не предлагали. Это я увлекся. Да и как не увлечься… Так и вижу я на этом месте тех, кого писатели-фантасты называют попаданцами. Вытаскивают они из петли крепостную девку Нарышкиных, Наталья Кирилловна не плачет, боярин Матвеев проезжает мимо и… Не знаю, как насчет строительства Петербурга и войны со шведами, а лес в Рязанской губернии на строительство флота, наверное, не извели бы.
Две башни проезжие
Ну да вернемся из параллельного в наш, перпендикулярный мир, с Петром Великим. К одиннадцатому году его правления, то есть к началу восемнадцатого века, в михайловской крепости осталась всего одна пушка из двадцати. Что же до самой крепости, то она упоминается как еще существующая (хотя бы и частично) в книге обер-секретаря сената Ивана Кирилова «Цветущее состояние всероссийского государства, в каковое начал, привел и оставил неизреченными трудами Петр Великий», вышедшей в 1727 году: «Михайлов, город деревянной, рубленой; в нем 2 башни проезжие… стоит при реке Проне, от Переяславля Рязанского расстоянием в 50 верстах».
В достаточном количестве имелись еще городовые и полковые казаки, в которых теперь не было нужды. Петр Первый частью их переселил в низовья Дона, а большей частью перевел на службу в полки нового строя, где они стали служить драгунами, рейтарами, мушкетерами и гусарами. Некоторым пришлось перековать мечи на орала – их власти сделали пашенными солдатами, и они стали пахать землю, которую с таким упорством защищали. В восемнадцатом веке Михайлов стал уездным городом. Сначала Переяславль-Рязанской провинции Московской губернии, потом Рязанского наместничества и уже в конце века – уездным городом Рязанской губернии. В 1779 году Екатерина Великая утвердила городской герб, а через год и план города. К тому времени никаких стен уже не осталось, а следы земляной крепости были едва видны. Проживало в городе шестьсот мужчин и чуть больше женщин. Из них три с половиной сотни купцов, торговавших хлебом и мелочным щепетильным товаром – булавками, иголками, гребешками и прочей галантереей. Заводов не было. Одна только фабрика, на которой ткали шелковые платки. Знаем мы эти фабрики в захолустных уездных городах. Если взять всех ее работников, да прибавить к ним собаку, охранявшую сарай, в котором эта фабрика ютилась, да двух ее щенков, то как раз хватит пальцев одной руки, чтобы их всех сосчитать. Да, вот еще. Леса в окрестностях Михайлова тогда уже не было. Вырубили.
По екатерининскому плану в городе, который имел квадратную форму со стороной примерно в девятьсот метров, должно было быть тридцать кварталов. Самое удивительное, что эта планировка до сих пор сохранилась. В Михайлове времен Екатерины почти все дома были деревянными. Только один обывательский дом был каменным. Из казенных строений – каменный дом уездного казначейства. Проще говоря – податная изба. Вот она-то и дожила до наших дней. Самое старое административное здание в городе. Построили его в начале восемнадцатого века. Оно и барочное, и древнерусское одновременно. Оно одновременно и памятник федерального значения, и заколоченное, и запущенное, и заросшее со всех сторон крапивой и кустами бузины. Экскурсовод сказала мне, что внутри она еще хуже, чем снаружи. Сразу за избой была когда-то долговая яма. Я хотел в нее… «Даже и не думайте», – предостерегла меня экскурсовод.
Собственно говоря, о восемнадцатом веке в истории Михайлова больше и рассказывать нечего. Не рассказывать же о том, как росли репа и капуста в огородах михайловцев. К царскому столу их не поставляли. Шелковые платки местного производства тоже оставались в Михайлове. Есть, правда, еще Михайловский уезд, и в этом уезде… Тут надо зайти издалека. Был у Екатерины Великой фаворит – Александр Петрович Ермолов. Не генерал среди фаворитов вроде Потемкина или Орлова, а, можно сказать, рядовой. Даже не однофамилец знаменитого покорителя Кавказа. Особенных талантов не выказал. Жаден до милостей не был, родственников своих во все дворцовые щели не совал. В случае продержался недолго – чуть более года, однако же удален от двора генерал-майором и владельцем четырех тысяч душ. Зимой жил в Москве, на Тверской, а летом в селе Красном Михайловского уезда, в собственной усадьбе. Усадьбу эту Ермолову проектировал не кто-нибудь, а сам Баженов59. Была она выстроена в готическом стиле. Искусствоведы называют ее рязанским Царицыно. Говорят, что даже кирпич для усадьбы в Красном взяли с царского стола – из неиспользованных кирпичных запасов, предназначавшихся для так и не построенного Большого Кремлевского дворца. Надо сказать, что искусствоведы восторгаются большей частью тем, что было когда-то. Теперь от всей этой неимоверной красоты остался лишь скотный двор, но и он удивительно хорош. Правда, осмотреть его можно только снаружи и только издали. Внутри прекрасно отреставрированного скотного двора теперь помещается мужской скит, принадлежащий московскому Сретенскому монастырю. Все огорожено, везде охрана. К скиту время от времени подъезжают большие и черные японские внедорожники, из них выходят большие люди в черном и исчезают за оградой. Туристов там не жалуют. Даже Михайловский исторический музей не смог упросить скитское начальство разрешить своим сотрудникам осмотреть и обмерить здания внутри усадьбы.
Впрочем, я не только и не столько об усадьбе, сколько о ее владельце. Ермолов, хотя и родственников своих на хлебные места не устраивал, все же покровительствовал одному человеку. И даже упросил императрицу назначить этого человека тамбовским губернатором.