Я — Горгон. Я — Медуза.
Шепот вернулся, на этот раз громче. Позади. Сердце Ферруса успокоилось, когда он попытался засечь звук. У него не было источника, он раздавался повсюду и нигде. Мысленно примарх развернулся, чтобы встретиться со своей немезидой и расколоть очередной кусок галереи мощью Сокрушителя Наковален.
Вместо этого он опустил молот и позволил ему упасть на землю с глухим металлическим стуком.
— Ты видишь веревочки на моих руках? — спросил он тень, подняв Сокрушитель Наковален на плечо. — Я-то думал, что нет, — сказал Феррус после короткой паузы и медленно вышел из галереи.
Кровавые образы и рев войны остались позади.
Зернистый свет разогнал темноту, но осветил только небольшую часть расщелины, где не было ничего, кроме уползающей местной живности.
Сантар нашел щель в скале, достаточно большую для его тела, расширяющуюся трещину в подземный мир, который, казалось, полностью поглотил его отца. Но никаких следов примарха не было. Холодный голос раздался по радиосвязи.
— Ничего.
Это был один из многих тупиков.
Первый капитан знал, что пятьдесят легионеров, разбитые на небольшие поисковые отряды, прочесывают впадину и пустыню за ней. Пока безуспешно. Несмотря на все усилия, они не продвинулись в поисках примарха ни на шаг.
Уделив половину своего внимания данным авточувств, бегущим по ретинальным линзам, Сантар пристально посмотрел на солнце. Пылающая сфера показалась более зловещей после того, как рассеялось колдовское облако. Воспоминания о психической атаке на легион не покидали его. Габриэль сжал бионическую руку, почти ожидая, что она не подчинится его невральным командам. Она подчинилась.
Сантар снял боевой шлем и позволил жаре накрыть его.
— Меняющийся мир… — подумал он вслух.
Открыв канал связи, он обратился к Десаану:
— Как мог кто-то подобный Горгону просто исчезнуть, брат? — Сантар обвел взглядом равнину. Она была огромной и холмистой, но усыпанной скалами и пещерами. Он сомневался, что даже с флотом «Грозовых птиц» они найдут их цель.
— Каждый метр этой впадины нанесен на карту и изучен. Что мы пропустили?
— Что-нибудь из сенсориума твоего визора?
Раздался щелчок, когда Десаан перепроверил данные.
— Остаточные энергетические показатели, но ничего, что мы могли бы отследить. Ничего такого, что имеет смысл.
После паузы он спросил:
— Его действительно могли убить?
Сантар приказал вести поиски, руководствуясь лишь слабой надеждой. В глубине души он знал, что его повелитель пропал и найдется лишь тогда, когда пожелает.
Беспомощность не числилась среди тех чувств, что доставляли удовольствие первому капитану.
— Нет. Его схватили, и я хочу знать почему.
Сантар собрался продолжить, когда получил входящий сигнал. Медузон запросил доклад о продвижении боевой группы и предоставил обновленную информацию первому капитану.
Первые дивизии Армии появились на серпообразной линии хребта, возвышающегося над долиной. Они были медленными, но стойкими, пехотинцы маршировали перед танковой колонной. Машины Механикум расположились на флангах вместе с боеспособными «Часовыми».
Прошло больше времени, чем он думал.
— Принято, — передал он Медузону. У него было ощущение, что он поперхнулся песком. — К нам прибыли армейские дивизии. Удерживайте позиции и ждите подкреплений.
Сантар снова переключил каналы и прорычал по рации:
— Перегруппироваться.
Десаан первым ответил.
— Медузон?
Сантар кивнул.
— Они нашли узел.
Десаан насмешливо фыркнул.
— Славный день. Мы уходим?
— Ты уже знаешь ответ, брат-капитан.
— Почему такое ощущение, что мы бросаем его?
Остальные присоединились к ним, и теперь пятьдесят легионеров шли снова вместе. Отсутствовали только Таркан и трое других снайперов.
— Потому что так и есть.
Десаан нахмурился, но оказался достаточно мудрым, чтобы придержать язык.
— Брат Таркан… — произнес Сантар. Он смотрел за край пустынной впадины, где она переходила в большую равнину. Там построились воины Десятой Железной. — Мы уходим.
Ответ Таркана был неожиданным.
— Я кое-что нашел, лорд Сантар.
За сводчатым выходом из галереи лежала другая пещера.
Перед Феррусом открылся огромный подземный зал, намного больше предыдущего. Его сводчатый потолок терялся в темноте, хотя он разглядел тонкую линию трещины в вершине. Бездну раскалывал надвое узкий каменный мост, его естественные опоры растворялись во мраке. Под мостом простиралась бесконечная губительная тьма.
Феррус презрительно усмехнулся бесчестию такой смерти.
Он провел взглядом по каменной дороге, проследив ее траекторию через темноту до широкого плато. От него поднималась лестница с узкими и крутыми ступенями.
И вот Феррус уже стоит у подножья лестницы, глядя вверх.
По краям лестницы высились статуи, как те, что были в первой пещере, только намного, намного массивнее. Все облачены в патрицианские мантии, руки сложены на груди, а пальцы сплелись в знамении аквилы. Статуи различались только лицами. Точнее, масками. Тотемические маски скрывали их истинные сущности, или, возможно, обнажали их. Феррус чувствовал, что и то, и другое могло быть верно.
Когда примарх сделал первый шаг, его взгляд привлекла одна из них. У изваяния вместо волос на голове извивались змеи, как у чудовища из древнемикенского мифа. Горгон потянулся к ней, хотя статуя была слишком далеко.
Другая представляла скелетообразное изображение самой Смерти, в капюшоне, с косой, лезвие которой упиралось в костяной лоб. Лицо третьей было расколото надвое, как у Януса из старой романийской легенды. На примарха смотрели две маски, а не одна. Но было ошибкой считать, что у Януса только два лица, так как у него их было много.
Феррус увидел изображение жестокого рычащего пса и почувствовал, как просыпается гнев, когда прошел мимо. За ним выгибал шею дракон с гребнем из живого пламени. Геральдический рыцарь стоял рядом с более темным близнецом, один со щитом, другой — с булавой.
За спиной одной из статуй раскрылись кожистые крылья. Маску летучей мыши было трудно отделить от человеческого лица, и это наводило на мысль о странном отсутствии человечности.
Были другие: конь с развевающейся гривой, хищная птица, благородное человеческое лицо, увенчанное лавровым венком, лев под монашеской сутаной.
Здесь было двадцать статуй. Некоторые хорошо знакомы ему, другие меньше и выглядели не так, как он ожидал. У них были неуловимые отличия, даже отклонения, которые Феррус нашел тревожными. Только две были абсолютно незнакомы ему, их маски были сколоты и почти уничтожены.
Последняя статуя стояла посреди лестницы и смотрела на Ферруса. Он поднял взгляд, чтобы разглядеть ее.
В отличие от остальных у этого изваяния руки были раскинуты, словно монумент желал обнять его. На нем был фартук каменщика, но вычурно украшенный. Маска была бы прекрасна, почти идеальна, если бы не угловатые смотровые щели и неровности на искусственных скулах.
— Фулгрим…
Феррус не собирался произносить имя брата вслух, но как только оно покинуло его уста, он узнал возвышающегося над ним титана.
Воспоминания о горе Народной вернулись с ностальгическим теплом, но в них была горечь, даже насмешка. Статуя улыбалась? Казалось, маска не изменилась, и все же в уголках ее рта угадывался еле заметный изгиб. Жажда стереть эту усмешку заставила серебряные руки сжаться в кулаки. Она завладела им без причин и оснований, но вызвала такой гнев, такое чувство… предательства?
Феррус покачал головой, словно прогоняя долгий сон.
«Опять колдовство», — мрачно подумал он, решив, что отдельно разберется со своими преследователями-ксеносами. И тогда вернулся его шипящий спутник.
В этот раз он не был столь заметен. Звук раздался вместе с дуновением ветра или же смещением старого камня. В шорохе слышалось что-то еще, и только такое существо, как примарх мог это понять. Смысл было трудно отделить от нелогичных противоречивых элементов, скрытых в шипящей модуляции призрака.
Это было слово или фраза, но на данный момент она оставалась загадкой.
Охотник стоял позади него. Феррус услышал шорох его чешуйчатого тела по нижним ступеням. Окутанный тьмой, из-за которой внизу ничего не было видно, но тем не менее он был там. Феррус представил, что преследователь ждет, медленно поднимая и опуская свое тело, его язык пробует воздух на предмет его запаха. Он был терпеливым и находчивым охотником. Он ударит в нужный момент, когда добыча не будет знать о его присутствии.
— Я тоже могу быть терпеливым, мой враждебный странник, — тихо произнес Феррус и удивился своему спокойствию.